Виктор Коврижных. Верноподданый июля, сенокоса рядовой

Рейтинг:   / 2

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Поэзия

Автор: Коврижных Виктор Анатольевич

Просмотров: 2304

2016 год, Выпуск № 1

Божий день

А когда уже всё надоело
среди грохота плит и кастрюль,
Пожалеть моё грешное тело
прибыл вторник, четвёртый июль.

И тогда я пошёл за грибами
с оцинкованным звонким ведром.
Проворчали незлобно громами
небеса над лесистым холмом.

Мне дышалось легко и свободно,
так мечталось в лесной тишине,
словно Господу было угодно,
чтобы вторник явился ко мне.



 ИСХОД

Нет опоры в стране у мессии.
Глум гламурный да поиск врагов.
И река шириною с Россию
пролегла между двух берегов.

Не наладить мостов, переправы -
глубока, своенравна вода.
Каждый берег - опорой Державы
и глухая меж ними вражда.

На одном берегу - промолчали.
Покаяния ждали они.
На другом - сапоги лобызали
и гасили надежды огни.

Говорил глубоко и сурово,
но глухая в ответ тишина...
Тяжелы его совесть и слово -
не сдержала их тяжесть страна.

Задыхаясь в имперской клоаке,
сожалел о свершённом не раз,
отвергая признания знаки
от лукавых калифов на час.

Помолившись грядущему году,
он ушёл ни чужой, ни родной.
Тень судьбы тихо канула в воду, -
на сто лет приросла глубиной.

Он взошёл в сокровенное пламя,
где - один. И вокруг никого.
Помолись, православная память,
за бездомную душу его.

 СЕНОКОС
 
 Сенокосный, високосный
 Год-июль набрал полет!..
 Над травой густой и росной
 утро раннее встает.

 Проступают постепенно
 сквозь туманный полумрак:
 склон холма и копны сена
 и с кустарником овраг.

 Зреют шорохи и звуки
 над озябшею травой,
 и вода речной излуки
 засквозила синевой.

 Алым заревом на синем
 засветился небосклон.
 Набирают робко силу
 птичий щебет, свист и звон.

 На лугах, на сенокосных,
 словно счастья смех и крик,
 засверкал в алмазных росах
 солнца утреннего лик!

 Залил светом даль лесную!..
 Вот и легкий ветерок
 гасит росы и волнует
 мой притихший костерок.

 Как сплошной пчелиный улей,
 день гудит над головой!..
 Верноподданный июля,
 сенокоса рядовой!

 - 2 -

 ...Устали… Уже не до смеха.
 И вот, через лог напрямик,
 на конных граблях к нам подъехал
 высокий и строгий старик.

 «Помочь?» – пожимаем плечами:
 во сне? Или же наяву?..
 А грабли уже зазвучали,
 в валки собирая траву.

 Глядим на него с удивленьем:
 откуда? И кто он таков?..
 Ложились в ответ объясненьем
 шуршащие строки валков.
 
 Несла старика колесница,
 мелькало вращение спиц.
 Во мне шелестела страница
 с рисунком былых колесниц.

 Гребли, будто бы воскрешали
 далекие годы свои.
 Закатною медью мерцали
 заклепы и бляхи шлеи.

 Дыханьем ль былого согреты,
 судьбы узнавали следы,
 объятые таинством света
 звезды сенокосной страды?

 Вздымались в сияющем глянце
 железные пальцы граблей,
 скрипели чугунные флянцы,
 как петли амбарных дверей.

 В молчании строгом, неярком
 по кругу вершили дела.
 Дуга триумфальною аркой
 над конскою гривой плыла…

 Печальным кармином заката
 вечерний окрасился час.
 Казалось, что с ними куда-то
 уйдет что-то важное в нас.

 Окончил дела. Я в награду
 тяну трояки и рубли.
 Ожег, как кнутом, меня взглядом,
 коня – под уздцы и – пошли…

 В закат, по колени в тумане,
 где тихие гасли огни.
 Как будто в легенды, преданья
 навек уходили они…
 
 -3-
 
 Сенокос отошёл... Смолкла воля.
 Зябкий сумрак томится во рву,
 словно ропот вечернего поля,
 на котором скосили траву.

 Всё по мне: и печаль, и дорога,
 тихий свет над родной стороной.
 Горьким мёдом исходит из стога
 обезвученный скошенный зной.

 И смотрю я, душой обмирая,
 на просветы берёз и земли,
 где, как пасынков горнего края,
 слов несказанных тени легли.

 Не кляну ни судьбу, ни погоду,
 несказанному выпадет срок,
 коль грядущему слову и году
 наготовлено лучшего впрок...


ВЕЧЕРЕЮЩИЙ СВЕТ

То ли мёртвым был я, то ли пьяным,-
ошиваясь в окрестном лесу,
обнаружил за сизым туманом
обнажённую деву-красу.

И пока я гадал: что случилось?
Засквозило дыханье ночи.
И лицо её вдруг засветилось,
словно робкое пламя свечи.

Незамеченным мне не остаться.
Я спросил её: "Как тебя звать?"
"Сон недавно почившего старца.
Как могилку его отыскать?"..

За прохладные взял её плечи
и повёл вдоль высоких берёз
за овраг, где совсем недалече
деревенский ютился погост.

Меж могил она тихо бродила,
вдруг внезапно послышался треск:
зашатался над свежей могилой
полотенцем повязанный крест.

"Милый мой!" - она радостно молвила,
на мгновенье рассеялась мгла.
Промелькнула меж рук моих молния
и стремительно в землю ушла...

То ль на том, то ль на этом был свете?..
За холмами закат догорал.
Лёгкий ветер, задумчивый ветер
чёрный пепел с ладоней сдувал.

Я в село своё двинулся жить
вдоль полей с вечереющим светом.
И всё думал, что так может быть,
потому что подумал об этом...


ВЫШИВАНКИ

Для последнего часа свиданья,
упиваясь небесным огнём,
вышиваешь иглою Майдана
вышиванки на теле своём.

Лягут крестик с веночком и строчки,
алой кровью наполнятся швы.
Обернутся воронки в цветочки,
а траншеи в ажуры листвы.

Чудный месяц на теле и звёзды.
В честь высоких заморских гостей
вспыхнут росы, как чистые слёзы
в небеса унесённых детей.

Дым и горечь полынного хлеба,
гарный хлопец над полем ржаным.
Блещет жовто-блакитное небо
над коханым простором твоим.

Ради воли высокой и цели
гайдамаки от мира сего
для любимой тебя не жалели
ни себя, ни родных - никого.

Захлебнувшись сыновней любовью,
по следам самостийных годов
напитают москальскою кровью
вышиванки вишнёвых садов.

Возойдут из поганого склепа
в золочёный державный жупан:
посполитовый гетман Мазепа,
незалэжный Бандера Степан...
 
Вышиваешь, себя обряжаешь,
как в последний готовишься путь.
Ждёт жених из предтечных пожарищ,
звонкой песней прострелена грудь.

С рушниками придут за тобою,
вознесут на престол к образам.
И в церквах твоих ветер завоет,
и откроет всем Виям глаза.
 
Протокольные речи назначат,
рухнет птах на средину Днепра!..
Только русское сердце заплачет
по тебе, дорогая сестра...


ОДИНОКИЙ ТРАКТОР

Неуютно, сиро и убого
во дворах заглохшей МТС.
Через поле вязкая дорога
уползает в сумеречный лес.

Непогода. Трактор стар и грязен
бороздит плугами косогор.
Брызговик верёвкою привязан,
чёрным маслом кашляет мотор.

Дух упадка над Россией всею,
бесполезен хлебороба труд.
Это поле, если и засеют,-
урожай в закром не уберут.

А в селе - разруха да сивуха,
трын-трава у ветхой городьбы.
На скамье печальная старуха,
будто призрак горестной судьбы.

Только трактор, вопреки резонам,
тарахтит с надрывною тоской,
нарезая плугом горизонты
новой жизни, светлой и простой.

Тыща лет пройдёт!.. В ночи глубокой
я услышу, как в краю родном
пашет поле трактор одинокий,
словно мир весь держится на нём...

Пила

Сияют зубья от развода!
 Как будто плотные стоят,
 лицом к лицу, солдаты взвода,
 слегка откинувшись назад.

 В них свет медальками сверкает
 и сталь звенящая, как зной,
 истомным стоном истекает
 и остывает синевой.

 Полно азартного томленья
 в упругом теле полотна.
 Дрожит, как девка, в нетерпеньи
 и в руки просится она.

 И обессиленной приляжет
 в сенях на полку и вдогон
 слегка протяжный и вальяжный
 с пилы соскальзывает звон...


КАК СТРАННО, ЧТО Я ВСЁ ЕЩЁ ЖИВОЙ...


 Е.П.Чепурных

Живу в селе неторопливо
вдали от праздных дураков.
И новый день, что кружка пива
с игривой пеной облаков.

Ещё живой. И слава Богу.
Не скучно мне в своих веках
топтать привычную дорогу
до тихой речки в тальниках.

Глядеть на птицу в небе ясном,
в житейских хлопотах предел.
И понимать, что не напрасно
я здесь родился, жил и пел.

Где даль светла и встречный каждый
душевной близостью знаком...
А что потом? - Уже не важно,
когда есть родина и дом.

Когда былое в летнем глянце
нахлынет лёгкою волной.
И начинаешь удивляться
тому, что я ещё живой...

НЕ ВСЕМ ПО ПЛЕЧУ...
 
Не всем по плечу безымянная слава,
что в жизни обыденной просто живёт.
Лишь жаль, что опять не узнает Держава,
как странник народный до Бога дойдёт.

Начнёт, зарядившись от слова простого,
в заглохшую землю бросать семена,
будить голосами глухие просторы,
вернув потерявшим свои имена.

Послушна природа Божественной Воле.
Любовью и светом желанным полна.
Журчаньем ручья, колосящимся полем
по имени нас окликает она.

БЕЛОВСКАЯ ОКРАИНА

Воздух будто из жизни иной.
В зелень спутаны годы.
Предвечерние блики, что зной
загустевшего мёда.

Чья-то жизнь за оконным стеклом
промелькнёт, как в тумане.
Потемневший бревенчатый дом,
кроткий облик герани.

Не окликнут ведуний своих
приворотные сени.
И тоскует меж ставен резных
томный тенор сирени.

Заблудиться б средь тихих оград
и не ведать иного:
вновь ловить обещающий взгляд
в нежном мае былого.

Здесь печаль, как молитва светла,
и послушник заката
покрывает дерев купола
вечереющим златом...

Подступили вплотную, глядят
современные зданья.
Но ответный задумчивый взгляд
не найдёт пониманья...