Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Владимир Скиф. Крутояры мои, глухомани мои

Рейтинг:   / 3
ПлохоОтлично 
                 Синица
 
А жизнь ещё, как будто длится,
Хотя все вешки снесены…
И вечность медленная мглится
Среди стеклянной тишины.
 
Как птица, вспархивает ветер
Ночь загоняет под крыльцо…
Взмахнёт синицы лёгкий веер
И опахнёт моё лицо.
 
Мне так охота затаиться
И видеть, как в зазорах мглы
Ко мне летит моя синица,
Чтоб пеньем оживить углы
 
Моей души многострадальной,
И радость из неё добыть…
Летит она из рощи дальней
Мою тоску растеребить, 
 
Разворошить моё сознанье,
Растормошить слепую кровь,
Да так, чтоб сердце распознало
Во мгле последнюю любовь.
 
 
          Марине Цветаевой
 
В бумагу кровью вляпано…
«Трагически погибла…»
Елабуга… Елабуга – 
Маринина могила.
 
             Михаил Успенский
 
 1
 
Ты сбита влёт, ты влёт убита,
Гнездо над Родиною свито,
Но нет Отчизны, нет гнезда
И ты до Страшного суда
 
Дошла в любви непостижимой
К России, к дочери любимой,
И к сыну – посреди невзгод…
…Но грянул 41-й год…
 
 2
 
И словно выдохлась Марина,
В душе означился исход…
Врагов и близких не корила,
Взошла на шаткий эшафот…
 
Простилась с миром и с кумиром,
(Сын был кумиром для неё).
Маринин крик стоит над миром:
«Родное дитятко моё…»
 
 3
 
Я был в Елабуге, Марина,
Я видел чёрный, смертный гвоздь.
Твой сын погиб... Он пулю принял,
Над ним горит рябины гроздь…
 
Ты пала раньше – в сорок первом –
В бою неравном, как в бреду.
…Я по Елабуге, по нервам,
Как будто по гвоздям иду.
 
 *   *   *
 
Ветер байкальский меня не спросился,
Ветер свихнулся, ударил в лицо
И по тревожной земле покатился,
Будто бы жизни моей колесо.
 
Вот она круглая жизнь! Приникая
К мимо летящему полю, где рожь,
Я ей кричу: – Ах, ты, жизнь растакая!
Как ты меня по ухабам несёшь!
 
По златокудрым и чувственным бабам,
По крутоярам и дырам земли,
По деревенькам и рощицам рябым,
Где мои лучшие годы прошли!
 
Круглая жизнь, где твоя остановка?
Пламенем к небу взметнулись года…
Осень. Погост. Зазвенела подковка,
Будто упавшая с неба звезда… 
 
 
  *   *   *
Мир тяжёлый вокруг, он и новый и древний,
От орудий глубокие в нём колеи.
А я снова во сне, навещаю деревню,
Крутояры мои, глухомани мои.
 
Светит грустная даль и угрюмится осень,
По откосам дорог конский щавель стоит.
Терпкость прошлого дня 
                                  тёплый воздух приносит,
И щемящую боль в птичьих криках таит.
 
Запахнула печаль до китайской границы
Пустоту одичавших сибирских полей.
Снится им или нет золотая пшеница,
Молодых колосков сладкий запах и клей.
 
Но лежит пустота целиной поднебесной,
И молчит пустота над деревней моей,
Обернулась земля нескончаемой бездной,
И не стало на Родине хлебных полей.
 
Мне охота кричать, чтобы лоно земное
Стало жить и рожать, пить дожди и ручьи.
Слышу – стонут во тьме, убегая за мною,
Крутояры мои, глухомани мои…
 
*   *   *
Мне жить в самом себе не просто,
Не просто мне в себя смотреть.
Во мне ворочается космос,
Как будто раненый медведь.
 
И я постичь себя пытаюсь,
Непостижимое узреть.
Борюсь с собой, 
                            с собой братаюсь,
Стремлюсь любимую согреть.
 
Моя любовь, как дальний остров,
Глядит в меня издалека.
Там бьются волны, светят росы
И проплывают облака.
 
Там жизнь вершится без нажима,
Там вспышки глаз и угли губ
Нацелены неустрашимо
В мою космическую глубь.  
 
И я, большой, неизмеримый,
По краю космоса лечу.
И слышу: – Я с тобой, любимый!
Лететь мне рядом по плечу. 
 
Любимая! Не стань постылой,
А коль остынешь, помни впредь:
Погибну я среди пустыни,
Как будто раненый медведь.
 

Снегопад
 
Был свет на улице потушен…
Вдруг с неба рухнул снегопад.
Ах, нет! С небес летели души
Убитых на войне солдат.
 
Я думал, что летят снежинки,
Минуя Лондон, Амстердам,
А это души, как пушинки,
Летели к русским городам.
 
Летели души и искрились,
Дымились рощи и поля.
Их было столько, что покрылась
Летучим саваном земля.
 
Я видел – это были жизни
Солдат, погибших на войне.
И дрожь прошла по всей Отчизне,
И болью вскрикнула во мне.
 

*   *   *
 
Я город оставил железный,
Ушёл от людской суеты
В молчанье осеннего леса,
Где бродят по лесу цветы.
 
Вдоль тропок надёжно, и просто
Прозрачные встали кусты.
И смотрят мне в душу с погоста,
Как люди живые, – кресты.

 
*   *   *
 
Я – русского мира поборник,
Пришедший к нему на века.
Я – стражник, радетель и дворник
Живого его языка.
 
Я равным той силе не буду,
Что тайной гудит в языке,
Но рад я великому чуду,
Что светит в библейской строке.
 
 
Позёмка

Завивает позёмка земные концы,
Серебрится змеёй
                              за синеющей далью,
Засыпает осенней реки останцы,
И в душе у меня стекленеет печалью.
 
И леса, и поля застилает, как дым…
Человек под собою не чувствует тверди,
Пропадает в позёмке, 
                                    как будто над ним
Не позёмка летит, а дыхание смерти.
 
Протыкает позёмка бревенчатый дом
И таскает за космы пустое болото…
…Над землёю летят, будто некий фантом, 
И скрипят деревянные крылья заплота.
 
Вместо стёкол в окне ─ чёрно-белая мгла,
И душа не поёт, и дорога затмилась,
Словно в щели небес вся земля протекла,
И позёмкой в ночи 
                               даже тьма задавилась.
 

Осенний сон
 
Я разорвал свой сон, как чёрную бумагу,
И начал жечь его на пламени души.
Но вдруг заплакал сон и проявил отвагу:
Он не хотел гореть и взвился: ─ Потуши!
 
В том сне витала ты, как раненая птица,
В забытом сентябре, в прозрачном тальнике.
Там расставались мы. 
                                     В моих глазах двоится
Видение твоё, как парус вдалеке.
 
Там, будто бы цветок, твой раскрывался голос
И что-то мне шептал и что-то говорил…
С теченьем быстрых дней ты там – 
                                                    во сне боролась,
Душою трепеща и выбившись из сил.
 
И вдруг пропала ты, из осени исчезла,
Лишь в тонком тальнике остался света звон.
…В глухую темноту я отодвинул кресло,
И вышел из себя, и разорвал свой сон.
 
 
 * * *
 
Так хочется чистого снега 
И света колючего дня…
А помнишь, как было: с разбега
Ты, ахнув, уткнулась в меня!
Уткнулась… И вздрогнули парки,
Качнулись деревьев верхи,
Цвели поцелуи-подарки 
И падали с неба стихи.
Кружилась луна, словно лира,
А мы среди лунной земли
Не видели бренного мира
И видеть его не могли…
Свет бил из небесного лона,
И ворон над нами кружил,
Он помнил туман Альбиона
Где Дарвин, наверное, жил.
А мы позабыли про время,
Про тайную суть ремесла…
Мы жизнь поцелуями грели,
Чтоб мимо она не текла.
Такое бывает не часто,
Быть чуждым оно не могло,
И белое дерево счастья
Из чистого снега взошло.
                      
 
Земля
 
На самом дне алеющего утра
Проснусь и замираю, и от него таюсь.
Средь сизых облаков, 
                                     среди туманов утлых,
Как будто рыба омуль 
                                  в сетях рассвета бьюсь.
 
То кану, то взовьюсь, сверкая опереньем,
То чайкой голубой качаюсь на волне.
Мне кажется Байкал 
                                   моим стихотвореньем,
Я в нём себя таю, а он живёт во мне.
 
Моя любовь к родной 
                                    земле  
                                              непостижима.
Между моей душой и вечностью земли
Совсем зазора нет. 
                               Мы с ней нерасторжимы.
Мы в космосе ─ вдвоём! 
                                     Друг друга мы нашли.
 
В кромешной темноте я продышал оконце,
Когда дремал рассвет и спали тополя, 
Чтоб тёплое, как печь, 
                                      уже вставало солнце,
Чтоб грелась поскорей родимая земля.
 
 
*   *   *
                                        Александру Казинцеву
 
Звенит надо мною большое стеклянное небо,
Царапает душу колючая, ломкая  высь.
Ещё далеко до осеннего первого снега,
А птицы, как пули, уже в никуда понеслись.
 
За ними душа, словно ласточка, 
                                                   в небо рванулась,
За край горизонта ушла и на самом краю
Крылом зацепилась за Родину и оглянулась,
И с лёту упала на тихую землю свою.
 
Упала, уткнулась в пожухлые, горькие травы,
Забыв улетевших в невечное прошлое птиц…
Ей стали ненужными почести, 
                                                  вестники славы,
Ей только б с молитвою
                                   пасть перед Господом ниц.
 
Покинули Родину птицы и, может быть, правы…
Травинки приникли к моей измождённой душе.
И небо, как зеркало, 
                                  не отразило Державы,
Стеклянной Державы, 
                                      которой не стало уже.
 
Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.