Александр Денисенко. Эти брови платком не сотрёшь

Рейтинг:   / 1

Подробности

Категория: Поэзия

Автор: Александр Денисенко

Просмотров: 885

2021 год, Выпуск № 1

ДЕНИСЕНКО Александр Иванович родился в 1947 году в селе Мотково Мошковского района Новосибирской области. Учился в Новосибирском педагогическом институте. Работал телеоператором, журналистом, редактором. Публиковался в журналах «Сибирские огни», «Волга», «Знамя» и др. Автор двух поэтических книг. Член Союза писателей России. Живёт в Новосибирске.

* * *
Памяти Александра Плитченко

Чёрный снег замаячит на взгорье, 
И метель дорогих деревень, 
Нарыдавшись, вплетёт в изголовье 
Отгоревшую в горе сирень.
 
Там на небе цвета побежалости, 
Разливаясь в причудливый свет, 
Просияют печалью и жалостью, 
Для которых названия нет.
 
Вот и хлынула кровь из России, 
Вот и замерли руки по швам – 
Всем всучили, хоть мы не просили, 
Кому срам, кому шарм, кому шрам.
 
В мавзолее вечернего сада 
Поплывёт по рукам стеарин, 
Есть в России одна лишь награда – 
Крест нагрудный из двух крестовин.

* * *

Я забыл, что со мною случилось 
За минувшие несколько лет, 
Отчего так душа омрачилась, 
Кто убавил в ней ласковый свет...

Этой вежливой жизни изжога, 
Выжигая свой жадный узор, 
Ничего не жалела живого, 
Вынуждая на стыд и позор.
 
Никогда же не быть нам счастливыми, 
Никомуждо не княжить в любви – 
Ангел жизни губами правдивыми 
Осень жизни уже протрубил.
 
Ветер гонит пьянящие волны – 
Голова полукружится в дым. 
Всё быстрей бечева колокольни, 
Всё блаженней поёт серафим...
 
Облака, что столпились у церкви,
Словно девушки в белом цвету, 
Лишь скользнёт по ним взгляд офицерский 
С сигаретой, цветущей во рту.
 
По высоким сугробам лабазника 
Разливается ласковый свет... 
Никакого сегодня нет праздника, 
Потому что любви больше нет.

* * *

Эти брови платком не сотрёшь 
И не смоешь водой голубою, 
А полюбишь – без них пропадёшь, 
А разлюбишь – так станут судьбою.

Эти губы вкуснее воды,
Две припухшие в горе облатки –
У вдовы они как медовы,
Но горчей и родней у солдатки.
 
Этих синих очей купорос, 
Эти волосы, полные ветра, 
Этих рук потемневшая горсть, 
Вечно полная тёплого света.
 
Свянет к осени родины лес, 
Потекут наши птицы по небу, 
Омывая над церковью крест, 
Чтоб сиял он Борису и Глебу.
 
И тогда возле чёрных ворот 
На разорванных крыльях шинели 
В твоих глаз голубой кислород 
Я спущусь, чтобы плакать не смели.

* * *

Чей,
         чей,
     чей
это конь,
     это конь,
           этот конь 
Оторва, оторвался от железного кольца 
И летит – грива льётся, как гармонь 
Молодого, убитого Германией отца.
 
Я рвану
  этот ситец,
             этот ситец
               от плеча – 
На котор-р-ром цветут русские цветы – 
И пойдёт он по кругу сгоряча, 
Как невест, обходя яблонь белые кусты.
 
Вот уж бабы завыли,
                       завыли,
уж сердцу невмочь, 
Пляшет с бабами конь вороной, вороной – 
Всё быстрей и быстрей –
уж ничем нельзя помочь, 
Как тогда, перед самою войной.
 
Плачь, гармонь,
       да плачь, хорошая,
                    во все цветы 
навзрыд – 
В саду Сталина осыпался на гриву весь ранет. 
Сам товарищ Сталин на учёт сейчас закрыт, 
А откроют, когда будет мясоед.
Всё пройдёт... 
        Солдатка 
          слёзы 
     чёрной гривой
           оботрёт
И прибьёт к столбу своё железное 
венчальное кольцо,
Чтобы конь, хрипя, не рвался 
из распахнутых ворот
По дорожке, 
        занесённой
                лепестками,
за отцом.

* * *

Николаю Шипилову

За деревней в цветах, лебеде и крапиве 
Умер конь вороной во цвету, во хмелю, на лугу. 
Он хотел отдохнуть, но его всякий раз торопили, 
Как торопят меня, а я больше бежать не могу.
 
От весёлой реки по траве из последних силёнок, 
Огибая цветы, торопя черноглазую мать, 
К вороному коню, задыхаясь, бежит жеребёнок, 
Но ему перед батей уже никогда не сплясать.
 
Председатель вздохнёт, и закроет лиловые очи, 
И погладит звезду, и кузнечика с гривы смахнёт, 
Похоронит коня, выйдет в сад покурить среди ночи, 
А потом до утра своих глаз вороных не сомкнёт.
 
Затуманится луг. Все товарищи выйдут в ночное, 
А во лбу жеребёнка в ту ночь загорится звезда, 
И при свете её он увидит вдали городское 
Незнакомое поле. Вороного тянуло туда.
 
За заставой в цветах, лебеде и крапиве
Умер русский поэт во цвету, во хмелю, на лугу.
Он лежал на траве, и в его разметавшейся гриве
Спал кузнечик ночной, не улёгшийся, видно, в строку.
 
И когда на заре поднимали поэты поэта, 
Уронили в цветы небольшую живую тетрадь,
А когда все ушли, из соседнего нежного лета 
Прибежал жеребёнок, нагнулся и начал читать.

Пристально

Батюшки-светы, сватья Ермиловна, 
Осень кидается в речку Сартык. 
Кони колхоза имени Кирова 
Стиснули конские рты.
 
Что рассказать? Возле почты – лыва, 
В лыве корабль да пух петуха. 
Жизнь поутихла, лицо уронила 
В согнутый локоть стиха.
 
На перевозе – гладкие воды,
А на другом берегу,
Как на последней ступеньке природы,
Тополь застыл на бегу.
 
Что-то уж шибко он нынче кручинится.
В прошлом году по весне 
Берег подмыло – я думал, он кинется 
К левобережной сосне.
 
Сердце ль в обмане, иль мнится мне к вечеру,
Будто на том берегу
Кто-то спустился тропинкой заречною,
А различить не могу.
 
Завтра десятое августа. Осень. 
Осень? Да нет же. Да осень же. Да. 
Или почудилось вслед
..................и понеже
..................сильно-пресильно
..................всегда.

Песня для кинофильма

Грустит собака. Грустные глаза. 
Зелёные глаза. Над огородами 
Подсолнухи потухшие. Роса.
Картошку уже выкопали. Прóдали.
 
Подруги за плетнями «у» да «у», 
Да лодочница с горькими глазами 
Мне встретится на быстром берегу 
С большими довоенными слезами.
 
Грустит собака. Оные глаза 
Набухли, растопырились, рехнулись. 
Когда с войны вернулся я назад, 
Собаки меж собой переглянулись.

* * *

Мёд последней печальной любви 
С позаброшенной кем-то поляны, 
Хоть теперь все цветы оборви – 
Мы друг другом останемся пьяны.
 
Все дороги плывут по земле, 
Все пути преисполнены счастьем, 
Знаю: ты предназначена мне – 
Для души золотые запчасти.
 
Божья церковь вся в белом цвету, 
Соловей замолкает, как пленный, 
Словно вдруг услыхал на лету: 
«Ну, прощай. Не здоровайся первым».

* * *

Брат мой, за что ты меня распинаешь,
Что ты мне очи так долго и жадно гневишь,
В чём ты меня, словно ветер ореховый куст, обвиняешь,
Лаешь пред небом, на людях упорно коришь?
 
Знай, у убогого нет больше русского логова, 
Есть только право с тобою крестами сменяться, 
Только одно я скажу тебе, брат, из хорошего многого: 
«Я и в раю зарыдаю – в аду ты мне будешь смеяться».
 
Не посрамим, крестовой, до конца упования нашего: 
Брат же от брата трудом укрепляемый – станет кремéнь! 
Не отвержи же меня ты на старости, самого младшего 
Из золотых наших русских родных деревень.
 
Так побожимся с тобою при светлом, как вечер, рассудке: 
Сердце близ сердца должно быть украшено маслом стыда. 
Наша дорога друг к другу – всего лишь на две самокрутки, 
И прикурить – полевая звезда.