Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail:
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
и ЗАО "Стройсервис".
ДЕНИСЕНКО Александр Иванович родился в 1947 году в селе Мотково Мошковского района Новосибирской области. Учился в Новосибирском педагогическом институте. Работал телеоператором, журналистом, редактором. Публиковался в журналах «Сибирские огни», «Волга», «Знамя» и др. Автор двух поэтических книг. Член Союза писателей России. Живёт в Новосибирске.
* * *
Памяти Александра Плитченко
Чёрный снег замаячит на взгорье,
И метель дорогих деревень,
Нарыдавшись, вплетёт в изголовье
Отгоревшую в горе сирень.
Там на небе цвета побежалости,
Разливаясь в причудливый свет,
Просияют печалью и жалостью,
Для которых названия нет.
Вот и хлынула кровь из России,
Вот и замерли руки по швам –
Всем всучили, хоть мы не просили,
Кому срам, кому шарм, кому шрам.
В мавзолее вечернего сада
Поплывёт по рукам стеарин,
Есть в России одна лишь награда –
Крест нагрудный из двух крестовин.
* * *
Я забыл, что со мною случилось
За минувшие несколько лет,
Отчего так душа омрачилась,
Кто убавил в ней ласковый свет...
Этой вежливой жизни изжога,
Выжигая свой жадный узор,
Ничего не жалела живого,
Вынуждая на стыд и позор.
Никогда же не быть нам счастливыми,
Никомуждо не княжить в любви –
Ангел жизни губами правдивыми
Осень жизни уже протрубил.
Ветер гонит пьянящие волны –
Голова полукружится в дым.
Всё быстрей бечева колокольни,
Всё блаженней поёт серафим...
Облака, что столпились у церкви,
Словно девушки в белом цвету,
Лишь скользнёт по ним взгляд офицерский
С сигаретой, цветущей во рту.
По высоким сугробам лабазника
Разливается ласковый свет...
Никакого сегодня нет праздника,
Потому что любви больше нет.
* * *
Эти брови платком не сотрёшь
И не смоешь водой голубою,
А полюбишь – без них пропадёшь,
А разлюбишь – так станут судьбою.
Эти губы вкуснее воды,
Две припухшие в горе облатки –
У вдовы они как медовы,
Но горчей и родней у солдатки.
Этих синих очей купорос,
Эти волосы, полные ветра,
Этих рук потемневшая горсть,
Вечно полная тёплого света.
Свянет к осени родины лес,
Потекут наши птицы по небу,
Омывая над церковью крест,
Чтоб сиял он Борису и Глебу.
И тогда возле чёрных ворот
На разорванных крыльях шинели
В твоих глаз голубой кислород
Я спущусь, чтобы плакать не смели.
* * *
Чей,
чей,
чей
это конь,
это конь,
этот конь
Оторва, оторвался от железного кольца
И летит – грива льётся, как гармонь
Молодого, убитого Германией отца.
Я рвану
этот ситец,
этот ситец
от плеча –
На котор-р-ром цветут русские цветы –
И пойдёт он по кругу сгоряча,
Как невест, обходя яблонь белые кусты.
Вот уж бабы завыли,
завыли,
уж сердцу невмочь,
Пляшет с бабами конь вороной, вороной –
Всё быстрей и быстрей –
уж ничем нельзя помочь,
Как тогда, перед самою войной.
Плачь, гармонь,
да плачь, хорошая,
во все цветы
навзрыд –
В саду Сталина осыпался на гриву весь ранет.
Сам товарищ Сталин на учёт сейчас закрыт,
А откроют, когда будет мясоед.
Всё пройдёт...
Солдатка
слёзы
чёрной гривой
оботрёт
И прибьёт к столбу своё железное
венчальное кольцо,
Чтобы конь, хрипя, не рвался
из распахнутых ворот
По дорожке,
занесённой
лепестками,
за отцом.
* * *
Николаю Шипилову
За деревней в цветах, лебеде и крапиве
Умер конь вороной во цвету, во хмелю, на лугу.
Он хотел отдохнуть, но его всякий раз торопили,
Как торопят меня, а я больше бежать не могу.
От весёлой реки по траве из последних силёнок,
Огибая цветы, торопя черноглазую мать,
К вороному коню, задыхаясь, бежит жеребёнок,
Но ему перед батей уже никогда не сплясать.
Председатель вздохнёт, и закроет лиловые очи,
И погладит звезду, и кузнечика с гривы смахнёт,
Похоронит коня, выйдет в сад покурить среди ночи,
А потом до утра своих глаз вороных не сомкнёт.
Затуманится луг. Все товарищи выйдут в ночное,
А во лбу жеребёнка в ту ночь загорится звезда,
И при свете её он увидит вдали городское
Незнакомое поле. Вороного тянуло туда.
За заставой в цветах, лебеде и крапиве
Умер русский поэт во цвету, во хмелю, на лугу.
Он лежал на траве, и в его разметавшейся гриве
Спал кузнечик ночной, не улёгшийся, видно, в строку.
И когда на заре поднимали поэты поэта,
Уронили в цветы небольшую живую тетрадь,
А когда все ушли, из соседнего нежного лета
Прибежал жеребёнок, нагнулся и начал читать.
Пристально
Батюшки-светы, сватья Ермиловна,
Осень кидается в речку Сартык.
Кони колхоза имени Кирова
Стиснули конские рты.
Что рассказать? Возле почты – лыва,
В лыве корабль да пух петуха.
Жизнь поутихла, лицо уронила
В согнутый локоть стиха.
На перевозе – гладкие воды,
А на другом берегу,
Как на последней ступеньке природы,
Тополь застыл на бегу.
Что-то уж шибко он нынче кручинится.
В прошлом году по весне
Берег подмыло – я думал, он кинется
К левобережной сосне.
Сердце ль в обмане, иль мнится мне к вечеру,
Будто на том берегу
Кто-то спустился тропинкой заречною,
А различить не могу.
Завтра десятое августа. Осень.
Осень? Да нет же. Да осень же. Да.
Или почудилось вслед
..................и понеже
..................сильно-пресильно
..................всегда.
Песня для кинофильма
Грустит собака. Грустные глаза.
Зелёные глаза. Над огородами
Подсолнухи потухшие. Роса.
Картошку уже выкопали. Прóдали.
Подруги за плетнями «у» да «у»,
Да лодочница с горькими глазами
Мне встретится на быстром берегу
С большими довоенными слезами.
Грустит собака. Оные глаза
Набухли, растопырились, рехнулись.
Когда с войны вернулся я назад,
Собаки меж собой переглянулись.
* * *
Мёд последней печальной любви
С позаброшенной кем-то поляны,
Хоть теперь все цветы оборви –
Мы друг другом останемся пьяны.
Все дороги плывут по земле,
Все пути преисполнены счастьем,
Знаю: ты предназначена мне –
Для души золотые запчасти.
Божья церковь вся в белом цвету,
Соловей замолкает, как пленный,
Словно вдруг услыхал на лету:
«Ну, прощай. Не здоровайся первым».
* * *
Брат мой, за что ты меня распинаешь,
Что ты мне очи так долго и жадно гневишь,
В чём ты меня, словно ветер ореховый куст, обвиняешь,
Лаешь пред небом, на людях упорно коришь?
Знай, у убогого нет больше русского логова,
Есть только право с тобою крестами сменяться,
Только одно я скажу тебе, брат, из хорошего многого:
«Я и в раю зарыдаю – в аду ты мне будешь смеяться».
Не посрамим, крестовой, до конца упования нашего:
Брат же от брата трудом укрепляемый – станет кремéнь!
Не отвержи же меня ты на старости, самого младшего
Из золотых наших русских родных деревень.
Так побожимся с тобою при светлом, как вечер, рассудке:
Сердце близ сердца должно быть украшено маслом стыда.
Наша дорога друг к другу – всего лишь на две самокрутки,
И прикурить – полевая звезда.