Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail:
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
и ЗАО "Стройсервис".
Так и жил бы до смерти, как нынче, – дыша
миром наших окраин, когда надо мною –
как Всевышнего длань – небосвод…
С Иртыша
сквозняки наплывают – волна за волною.
Незабытым, несуетным прошлым богат
мир окраин моих, словно вечным – планета…
Одинокая память родительский сад
опахнула неслышимой бабочкой света,
и вернула меня – на мгновение лишь! –
в мир окраин страны без вражды и лукавства,
но напомнив о том, что бессмертный Иртыш
двадцать лет из чужого течёт государства,
и века – из того, где в далёком году
свет мой-бабушка деду «Соловушку» пела,
родилась моя мама,
а с яблонь в саду
навсегда в сорок первом листва облетела…
* * *
Просёлком пыльным, кладбищем, потом
околком, где легко дышать с устатку…
Церквушка. Дом…
Для престарелых – дом,
живущий по скупому распорядку,
где жизнь во веки медленных веков
пьёт белый свет из солнечной кадушки,
где влюблены в забытых стариков
такие же забытые старушки.
В больных глазах – ни страха, ни тщеты:
чем ближе тьма, тем к солнышку – добрее…
И хочется угадывать черты
родных кровинок в здешнем иерее…
* * *
В дымке прошлого светлые дни
потускнели, но самую малость.
Не осталось почти что родни,
жизнестойкая память осталась.
Опустились родные снега
на окраинный тихий посёлок…
Нынче в сердце моём – ни врага,
ни жены,
а небесный осколок
Рождества охладеть не даёт.
Алконост – беспечальная птица-
зимородок – в рассветный мой год
из вечернего века стремится.
Только здесь, где живу, без меня
счёт пойдёт на секунды, на крохи
от бессмертного первого дня
до мгновенной – последней – эпохи.
* * *
Хотя не праздник, в кои веки
гармошку – в руки,
и – пою!
…Квартиросъёмщики-абреки
заводят музыку свою –
они мои соседи снизу.
Играю с чувством, но без нот
так, что ворона по карнизу
царевной-лебедью плывёт!
Без горячительной микстуры
поём. Пока – на первый взгляд –
живут две песенных культуры –
душеспасительные – в лад.
Поём. Становимся добрее.
Алаверды, вечерний звон!
…И целый день по батарее
стучит провизор Шниперсон.
* * *
Морозным утром тихо во дворе,
пусты пока что мусорные баки.
Сквозит в подъезде, словно в конуре
у пожилой, некормленой собаки.
А вот и коммунальные счета
несут,
а вот и мыши запищали…
Почти по Баратынскому – тщета
надежд и власть безропотной печали.
Всё так… Всё так…
Но только до тех пор
(пусть жизнь у нас не в сахаре, да наша),
пока не выйдет с чадушкой во двор
гулять любая здешняя мамаша.
* * *
Дневная жизнь проста, как сушка
(бывает проще: как брезент)…
Идёт по улице старушка
в куртяшке с лейблом «President».
Я вижу (не было указа
не видеть): будка – словно дот.
В починку выходцу с Кавказа
обувку Золушка сдаёт.
На понт берёт народ реклама…
Из-за турецкого тряпья
бушуют граждане Вьетнама,
молчат – российские…
А я…
А я – чего? Я местный вроде…
К чему (кто дядю доконал?)
мужик в подземном переходе
запел «Интернационал»?
* * *
Несусветно темно, как в мешке у Солохи,
ни на проблеск не видно небесный испод.
Протрезвлённая жизнь под забором эпохи
(чья – не ведаю) песню душевно поёт.
Что за песня! – Такую не слышал я сроду! –
Или… тихо забылась, как детские сны.
Поселковый народ просветлел в непогоду,
погружённой в беспамятный сумрак, страны.
И – подхвачена песня! Наверное, вскоре
кто-нибудь –
испарись, вековая тоска! –
непременно отыщет
то место в заборе,
где непрочно сидит гробовая доска.
* * *
Дни выходные
я давным-давно
не трачу на безделье и на пьянки…
В один из них – зашёл в осинник, но
увидел там лишь скорбные поганки.
Дышать мешала сумрачная взвесь
мошки, но я – печален был, покуда
не озарило: всё-таки не здесь
в рассветный час повесился Иуда!
Я был вовсю природой увлечён!
А то, что жизнь скупится на подарки…
Так тут поганки вовсе ни при чём.
Причём вполне обычные поганки…
* * *
Когда притащат на шемякин суд,
я так скажу: «Не взять меня – живого! –
в Любви одной увидевшего суть
того, чем жив. И в корочке ржаного».
Я дни свои не складывал в уме
и на бумаге – стопкой на комоде.
Кто выжил на свободе, как в тюрьме,
тот проживёт в тюрьме, как на свободе.
* * *
Время ночное, просторное…
Ухает леший
в местном лесочке – худые осины одни…
Время незримое сердце скудельное лечит,
вечность вдыхая в мои незлобивые дни.
Ухает леший – кого он пугает? – В лесочке
нет никого, не считая ночного меня.
Время весеннее… В каждой осиновой почке
тикает вечность
ещё не знакомого дня.
* * *
Из Сибири в солнечную Азию
улетают пасмурно скворцы…
Мама заготавливает на зиму
перцы, помидоры, огурцы…
– Солнышко моё, не беспокойся, не
надо, коль неможется…
Она
говорит:
– До следующей осени
доживу, сыночек мой, – должна! –
чтобы снова к зимушке готовиться…
Выбелит опавшую листву
изморозь под окнами…
Бессонница…
– Доживу, сыночек, доживу…
* * *
Ночую – всё на сердце ладно! –
у мамы,
тихо и отрадно
закончив день – тяжёлый, как
с плеча чужого лапсердак,
душевным – с мамой – разговором.
Мой сон – как вечность – невесом…
Сплю на диване, на котором
заснул отец мой – вечным сном…
А день, как всё родное в мире,
так светел,
если я с утра
вот здесь – в родительской квартире –
встаю с отцовского одра…