Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail:
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
и ЗАО "Стройсервис".
Когда озноб всю кожу обежит
И скроется у сердца, и растает,
Скажу себе: а верно, стоит жить,
Когда такая музыка блистает.
И я хочу хотя бы раз суметь
Поднять с листа строку такой чеканки,
Какую знает полковая медь,
Когда звучит «Прощание славянки».
* * *
Горячим дыханьем КамАЗа
С дороги меня обдало.
Моргая забрызганным глазом,
Он мимо прошёл тяжело.
До смертного стука мотора,
До гроба его обрекли
Безмерные мерить просторы
Ему не родимой земли.
На трассе разбитой и длинной,
На долгом и злом сквозняке
Нет места желанной, старинной,
Любимой дорожной тоске.
Летит сиротливо-бесстрастно
В кошмарном чаду голубом,
Встречая немое пространство
Холодным обветренным лбом.
* * *
Из гущи света и тени,
Воды бегущей, растений,
Замираний, смятений
Вырастет пара строк.
Жизнь сквозь слезы двоится,
По-библейски троится,
Множится и струится
Мутный ее поток.
Всё прекрасно, невнятно:
Эти цветные пятна,
Запах медово-мятный
Из тайника дня.
Бедный мой, безоружный,
Трепетный и жемчужный
Мир, никому не нужный
Кроме меня.
* * *
Эти, на солнце горящие льдины,
В праздник нечаянный кто обратил?
Неповторимые все до единой,
Кто их так вырезал, позолотил?
Боже, спасибо, что мне удаётся
Все, что Тобою даруемо, брать.
Пусть словно рамка в руках лозоходца,
Сердце в груди продолжает играть.
И, может быть, я один из немногих,
Кто увидал на крутом берегу:
Не тополя, а разбитые ноги
Старых слонов, что увязли в снегу.
* * *
Я наклонился завязать шнурок.
Подумал: много пройдено дорог,
А, значит, много сделано ошибок.
Крепись, душа. Я плачу как ребёнок
О том, что стал не молод и не гибок,
Что долго прихожу в себя спросонок.
Я наклонился завязать шнурок.
И не спеша проделать это смог,
Пока глядел я влажными глазами
На тень свою, разорванную в клочья,
Нежданно набежавшими слезами.
Пока душа меняла оболочку.
* * *
Сосновый посёлок мой снег засыпает и тьма,
Дома его смотрят сегодня скучней и суровей.
Да впрочем, и возраст. Уходит не только здоровье.
Здоровье, конечно. И жизнь, понимаешь, сама.
Но нужно мне дров, чтобы печка согрела мой кров.
Я выйду во двор, наберу там большое беремя,
И чайник всё так же пыхтит посреди мировых катастроф,
И точит китайский будильник сибирское время.
* * *
Ничего от меня не останется.
Да и ладно. Довольно того:
Было жизни знобящее таинство,
Повседневное волшебство.
Были ягоды крупными, сладкими.
Дни сияли. Лежал на ветру
Том стихов с твоими закладками,
Крепко пахло смолой в бору.
Снег вечерний, вода-полуночница,
Золотые мои облака.
Было собственным одиночество,
Всё другое я брал напрокат.
Жизни суетное ристалище
Залучило не навсегда,
И все ближе душе блистающий
Синий свод, трава и вода.
Да и старые фотокарточки
Я уже не смотрю почти...
Пионерские галстуки, фартучки,
Подшивные воротнички.
* * *
С мороза мама в дом вошла,
Клубился пар трубой.
Пододеяльник принесла
В горошек голубой.
Отгладила и подала
И, утюгом согрет,
Он стал хранителем тепла
На много-много лет.
Давно уже и мамы нет,
Но, потерявши вид,
Он иногда послужит мне,
И память оживит
Клочок картона, что едва
Пристрочен к ткани был.
Я даже прочитал слова
И тут же их забыл.
Но не забыл. И не пойму
Я в меру сил моих:
Зачем ты, память, почему
Мне сохранила их?
Уж столько лет тому назад,
Осталось навсегда:
«Целиноградский комбинат
Надомного труда».
* * *
А ведь Хлебников прав был, рукою маша,
прекращая читать, говоря «И так далее...».
Видно, всем этим переболела душа,
и свободна была от любви и печали.
Холодна и свободна. Наверно, чиста,
но ведь что-то при этом она потеряла.
И томит, и гнетёт, и болит пустота
с освоением, как бы сказать, матерьяла.
* * *
Года как убывающие спички
В приличном вроде с виду коробке,
И ладно. Так идти бы налегке,
И чиркать, не считая, по привычке.
* * *
Я их любил, поездки по воде...
Прозрачная, зелёная, стальная
Летит за бортом. Целый Божий день
Сидишь, то грезя, то припоминая,
Придумывая чью-нибудь судьбу,
Да вот старухи, что вослед глядела,
Ладошку лодочкою приложив ко лбу...
Задремлешь и оставишь это дело.
...Закатом поражённая вода
Расстелется как золотое пламя
Над бездною, простертою под нами...
Но до тебя уже – рекой подать.
* * *
Дождь нескончаемый идёт
и час, и два часа,
и я – прилежный идиот –
не отвожу глаза.
Я растворился, разомлел,
уже и я – не я,
меня забрали в долгий плен
очарования.
Дождь не устал, но и не стал
переходить в грозу,
колотят капли по листам,
по гравию внизу.
Я бормочу: «Какой покой,
какой хороший свет».
В невысказанности такой
меня бы понял Фет.
Что сердцем помнится – оно
становится своим.
Вот дождик за моим окном –
я зачарован им.
И пусть меня заговорит
от сглаза и беды
хромающий, неявный ритм
играющей воды.
* * *
Тогда была музыка на костях
рентгеновских снимков старых.
И мы отплясывали в гостях
под вой электрогитары.
Легко отринуть в пятнадцать лет
заветы семьи и школы.
Лучше музыки в мире нет,
чем славные рок-н-роллы.
Казалось, этот нескучный круг
вечен. Не тут-то было.
И товарищей, и подруг
время не пощадило.
А мы у друга-студента в гостях,
вихляясь у радиолы,
на чьих отплясывали костях
юные свои рок-н-роллы?
* * *
От костра, что искрясь,
веселится, по лесу
дыма белая вязь
переходит в завесу.
Согревают меня
этот свет из-за тучи,
эта пляска огня
на сухих серых сучьях.
Не один доброхот
попенял в укоризне:
ты ушел от забот,
заслонился от жизни.
Что тут скажешь: увы,
нет предмета для спора.
Я – товарищ травы,
брат соснового бора.
Есть еще на земле,
на трагическом свете,
облака в полумгле,
паутинные сети,
и шершавость коры,
и дыхание лога…
Принимаю дары
благосклонного Бога.
2010