Какая злая сила носит ее по городу в такую ночь? Телефон отключен, искать ее – бесполезно, связываться с полицией – себе дороже, она у них и так на учете стоит. А мне ведь завтра на работу – с семи утра буду кидать этот самый снег.

Надо ложиться спать, а я сижу возле окна и расчесываю волосы, рыжий кот развалился у меня на коленях. В молодости я гордилась косой – темной, толстой и такой длинной, что можно было носить ее на голове, как корону. В зрелом возрасте я стриглась и красилась, а сейчас опять перешла на косу. Только теперь она поседела, поредела и раздражает меня, потому что днем тянет голову назад, а ночью мешает спать, потому что попадает под спину. Ходить по парикмахерским мне уже не к лицу, да денег лишних нет. Надо взяться и отрезать самой. Пусть неровно – кому я нужна, кто на меня смотрит? Я ведь уже совсем старушка с глубокими морщинами, вставными зубами и согбенной спиной.

Вот Ксюха моя красивая, прямо как кукла. Фигурка у нее точеная, со всеми положенными выпуклостями, волосы такие же густые, как у меня когда-то, только белые с пепельным оттенком, кожа – молочно-белая, глаза – голубые, на румяных щеках – ямочки. Даже не верится, что этот ангелочек давно уже курит, пьет, а с алых губок слетают такие выражения, что у взрослых людей уши в трубочку сворачиваются. Одета внучка по последней моде: мать, не жалея денег, покупает ей все самое-самое. Хотя, подозреваю, некоторые вещицы появляются у нее из других источников, о которых я предпочитаю не спрашивать… В общем, эта девочка знает цену своей красоте. Когда она идет по улице в новых лаковых ботфортах, мини-юбке и кожаной курточке, рассыпав по спине свои шикарные волосы, встречные мужчины сворачивают головы ей вслед... Ох, горе мое горькое, лучше бы уж она уродилась не такой красоткой, может, толку больше было бы…

Учится Ксюша в восьмом классе. Вернее, должна учиться, а на самом деле просто числится в школе, куда иногда приходит вместе с матерью за оценками. Ее мама Ира – настоящая львица. Учителя готовы сделать все возможное и невозможное, чтобы эта холеная женщина, вся увешанная мехами и золотом, поскорее исчезла из виду и как можно дольше не появлялась в школе. На следующий год Ксюхе надо будет сдавать экзамены, но, зная Иру, думаю, у них все получится. Никакие ГИА ей не страшны. Просто не устаю восхищаться силой этой женщины, несмотря на то, что она давно рассталась со Стасом, моим сыном. После развода она вскоре снова вышла замуж. Притом вышла по-умному: регистрироваться не стала и родила как мать-одиночка. Теперь получает от государства все положенные льготы и сидит дома. Я тоже считаю, что обманывать государство не грех – оно само нас на каждом шагу грабит.

Новый муж Ирины шахтер, хорошо зарабатывает. Живут они в шикарной трехкомнатной квартире, и Ксюше выделили там отдельную комнату с компьютером и телевизором. Но девочка почему-то предпочитает жить у меня, в холодной и неуютной квартире, где у нее нет не только комнаты, но и отдельной кровати. Ей нравится, что я не обременяю ее домашними делами. Самой мне некогда ходить по дому с тряпкой, а ей бардак не мешает. Живет она у меня как дорогая гостья. Я стараюсь накормить ее повкуснее и сладости постоянно покупаю. Хотя логичнее было бы покупать пиво и сигареты, но пока она стесняется просить об этом, а я делаю вид, что не догадываюсь... Сама я к этим сладостям не прикасаюсь – пенсия-то у меня маленькая, всего двенадцать тысяч, так я подрабатываю еще дворником в детском саду, получаю тысяч шесть-семь. Надо же как-то внучке помогать, со Стасика толку нет.

Уже полвторого. Дома холодно. Коса давно заплетена. Ноги затекли, спина болит, а я все сижу. Кот убежал куда-то. В подъезде чьи-то шаги. Может, Ксюха идет?.. Нет, мимо… Картина за окном ничуть не изменилась: метель метет. Сколько снега еще навалит до утра? Надо выпить снотворное, лечь и попытаться уснуть, иначе свалюсь завтра прямо в сугроб.

– Рыжик, кыс-кыс, пошли спать!

Кот прыгает со шкафа прямо на мою постель. Он уже совсем старый. Его когда-то ярко-зеленые глаза потускнели, а шерсть давно потеряла свой блеск и изрядно повытерлась. Я ложусь и прижимаю кота к себе, он тихо мурлычет и греет меня. А я грею его. Вот кому хорошо живется на Руси – не только о детях, но и о кормежке заботы нет. Наелся вареного минтая и лежит себе, песенки поет.

Господи, ну где же ее носит? Снегом ее замело, что ли? Жива ли она? Ветер воет протяжно и заунывно, даже через пластиковые окна слышно. Нагоняет тоску… Господи, Господи… Есть ли Ты вообще, если в мире творится такое?.. Моя сестра Людмила считает, что есть. Вместо того чтобы отдыхать, она по воскресеньям ходит в церковь и тратит там денежки – попам на радость. Вон они себе какие коттеджи отстраивают! Им выгодно, чтоб несчастные бабенки в каких-то там грехах каялись. Да какие у Людмилы грехи? Не пьет, не курит, не ворует. Говорит, аборты делала. Но я считаю, что на маленьком сроке там еще почти ничего нет, вот на пятом-шестом месяце, когда ребенок уже на человека похож, это грех, конечно… Я тоже их делала несколько раз. Не дожидаясь, разумеется, пока пузо на нос полезет. И что теперь, каяться в этом? Не было у меня тогда условий, да и все. Хотя сейчас иной раз думаю, может, там нормальные дети были, не то, что этот… Прости, Господи!.. Ой, так можно до такого додуматься, что хоть самой в церковь беги. Нет уж, мне эти подпорки для жизни не нужны, я женщина трезвомыслящая и верю только в себя. Религия – это опиум, правильно Маркс сказал. Нуждаются в ней только слабохарактерные и бесхребетные. Вот Ксюшке, например, не мешало бы уверовать, глядишь, спала бы дома, а не блукала по ночам невесть где.

Повезло все-таки Людмиле, что она родила дочерей, они теперь ей как подруги. Я тоже хотела бы иметь дочь. Когда Ксюха появилась на свет, надеялась, что она станет мне родной душой. Никогда не отталкивала ее от себя, не отправляла к родителям, жалела, потому что они заставляли ее водиться с младшим братом. Занималась с ней, разговаривала, внушала, что нужно быть доброй, честной, принципиальной… Вот и дожалелась...

Подруг у меня тоже нет. Были до замужества, а потом где-то растерялись. На подруг ведь тоже время нужно, а я постоянно или на работе, или со Стасиком, или с Ксюхой. Одна Людмила общается со мной бескорыстно.

Стасик рос смышленым малым, но учился неохотно, так я и пронянчилась с ним до пятнадцати лет. Он и не помнил никогда о том, что уроки надо делать. После восьмого класса пошел в училище осваивать профессию шахтера, только корочки получить не успел – загремел на малолетку за воровство. Я ущерб компенсировала и два года возила ему передачки. Таким уж он уродился – с детства тянул все, что плохо лежит. Конечно, в шахту он не полез бы в любом случае, он вообще нигде не хотел работать. У него и трудовой книжки до сих пор нет. Правда, последние годы шабашит мало-мало по евроремонтам. Зарабатывает себе на пиво и сигареты. Однажды я попросила его наклеить плитку в ванной. За деньги, конечно, – чтобы у него стимул появился. Деньги он взял сразу, а на плитку пришлось нанимать постороннего человека. Знает ведь сынок, что я не пойду на него в полицию жаловаться.

О, Господи, как у меня мог вырасти такой сын? Я даже сейчас, в шестьдесят восемь лет, не представляю, что могла бы не работать. У меня стиральной машинки никогда не было – что мне, на руках постирать трудно? Замочила белье в ванне, постирала на доске и никаких проблем. За всю жизнь чужой нитки не взяла и сыну старалась передать свои жизненные принципы. Ничему я его не научила, ничего он от меня не взял… Хотя нет, он тоже ни во что, кроме себя, не верит. Только я верила, что смогу преодолеть любые трудности, а он – что все ему сойдет с рук. Во всяком случае, с маминой помощью. И Ксюха-то вся в него, даже похлеще будет.

Когда я была в Ксюхином возрасте, на мальчишек даже не смотрела. Хотел меня как-то один поцеловать, так я ему такую пощечину влепила, что он больше на горизонте не маячил. Почти все лето мы с Людмилой проводили в тайге: то покос убирали, то по грибы, по ягоды ходили. О полах и посуде наша мама забот не знала, мы сами все делали. После школы я в пединститут поступила, потому что высшее образование тогда в большом почете было. С тех пор, как уехала учиться, денег с родителей не брала, не хотела их обременять. Мои-то не стесняются, сколько ни дай – все им мало. Возила я, правда, из дома картошку-моркошку, так сама же и вкалывала все лето в огороде.

По распределению я попала в город, тут же и замуж вышла. Жили мы в общаге, так что не могла я себе ребенка позволить. Потом муж уговорил все-таки – очень уж он сына хотел. В первое время нарадоваться не мог на младенца, а потом как-то сник: ребенок часто болел и кричал все ночи напролет. Я, понятно, всю себя отдавала сыну, а не мужу. Кончилось тем, что, вернувшись с полуторагодовалым Стасиком с очередного лечения в больнице, я обнаружила на столе короткую записку: «Я встретил другую женщину. Если можешь – прости». Прости… Легко сказать. Такое не прощается, и что бы изменило прощение? Сломанную жизнь не исправишь. Гордость помогла мне вынести удар стоя. Я просто вычеркнула его из своей жизни. От алиментов отказалась, чтобы он к нам не ходил и потом к моему сыну претензий не имел. Приходилось, конечно, хватать подработки, но зато от него мы не зависели. И квартиру я вскоре получила, без него обошлась. Всего сама добилась. Можно было бы гордиться собой, да не особо получается.

У той другой было двое детей, но постарше и поспокойнее. Когда они выросли, мой бывший стал не нужен ни любимой, ни ее детям. Стасиком, кстати, он никогда особо не интересовался. Когда она его выгнала, он звонил мне, просился назад. А мне это зачем? Ходил бы он сейчас по дому, шаркал ногами, курил, дышал перегаром да лежал на диване. Ладно, я сына терплю, деваться мне некуда, а с мужиком возиться, на мой взгляд, можно только от нечего делать.

А ведь любила я его до умопомрачения, просто старалась ничем не выдавать своих чувств. Познакомились мы, когда я еще в институте училась, он с друзьями к нам в общагу ходил. Идет, бывало, мимо, а я губу закушу так, что слезы выступают, отвернусь и не смотрю. Его, видно, моя неприступность задевала. Стал обихаживать, дарить букеты, говорить красивые слова… И сам он красавцем мне казался – высокий, широкоплечий, волосы светлые и волнистые. Как я любила перебирать его шелковистые кудряшки!.. Я рядом с ним была как рабочая кобылка перед породистым скакуном. Вот он и доскакался – к старости не нажил ничего, кроме крохотной комнаты в общаге, пуза и лысины. Кстати, о пузе. Ходили слухи, что из-за меня он бросил беременную подругу. Я не то что бы слухам не поверила, но успокоила себя тем, что та сама виновата. Не надо было идти на поводу у мужика. Я вот, например, ему сразу сказала: женись, а потом хоть ложкой хлебай… Теперь вот думаю, может, все же я согрешила тогда, может, за это и расплачиваюсь до сих пор.

Голубые глаза и редкий цвет волос достались Ксюхе от него, от дедушки… О, опять кто-то в подъезд зашел… Нет, мимо… Где же ее носит, Господи… Уже третий час ночи. Неужели не догадывается, что я без нее не усну, а утром мне на работу? Да что я ей? Старая бабка, отработанный материал. В компьютерах и телефонах не разбираюсь, модных тряпок не ношу, поклонников не имею. Только и могу делать, что махать метлой или лопатой да читать нудные морали. И нужна ровно настолько, насколько могу обеспечить ее жизнь.

Вот мы с Людмилой своих родителей уважали даже в глубокой старости. Когда отец умер, я забрала маму к себе. Когда она заболела, ко мне приехала Людмила, и мы не отходили от ее постели ни днем, ни ночью. Умерла она на наших руках. А мне, наверно, придется умирать в одиночестве. Вернее, в обществе Рыжика. Хотя он тоже стар, вряд ли меня переживет. Сыну и внучке, как обычно, будет не до меня. Зачем им мои проблемы? Они привыкли, что я их никогда ничем не обременяю. Ну да ладно я, и одна как-нибудь умру, а они-то как будут жить после меня?! До пенсии Стасику еще двадцать лет, мне столько точно не протянуть. Да и какая пенсия его ждет, если он ни дня не работал? И квартиру он потеряет, это как пить дать! Мне и так уже пришлось поменять свою двушку на однокомнатную для того, чтобы купить ему машину. Теперь вот толкаемся втроем, если Стасик находится в очередном разводе. Благо, сейчас его опять кто-то подобрал.

Сколько он поменял жен? Десять? Пятнадцать? Еще удивляюсь, что на него до сих пор кто-то зарится. К сорока годам он превратился в неряшливого обрюзгшего мужика с большим пивным животом. Правда, он высокий, осанистый, и лицо у него умное, как у директора. Когда не пьет, то любит читать книги, особенно фантастику, так что словарный запас у него большой, фантазии тоже хватает, вот и морочит бабам головы. Хотя они сами виноваты. Я, например, после развода не стала искать себе новых приключений. Но таких женщин мало. Нет, я тоже встречалась с одним, но быстро поняла, что он за мой счет хочет решить свои проблемы, да и моего Стасика притесняет. А поняв, не раздумывая принесла женское счастье в жертву ребенку. И то: мужиков много, а сын у меня один-единственный. Сама я его баловала, конечно. Жалела, что он растет без отца, старалась, чтобы у него было все, как у людей.

Ой, надо хоть лечь поудобнее, ноги накрыть, а то мерзнут… В подъезде – тишина, сколько ни прислушивайся… На чем я остановилась? А, на Стасе. С одной стороны, я его понимаю: он просто не хочет работать за копейки на чужого дядю. Поэтому и согласилась купить ему машину. Он же собирался получать большие деньги, работая таксистом. Но таксовал совсем недолго, потому что пьяный попал в аварию. Его машину увезли на свалку, и мне пришлось еще заплатить тому, кого он зацепил, улетая в кювет.

Господи, почему он тогда не погиб? Конечно, я бы поплакала, но пережила. А пока он жив – мое сердце кровоточит беспрестанно... Вот если бы я в свое время сделала аборт, то не мучилась бы сейчас. Так ведь хотелось ребенка, мне тогда уже двадцать семь стукнуло. Дурочка, повелась на уговоры мужа. А в жизни женщине надеяться надо только на себя, теперь я это твердо усвоила. А уж как я уговаривала Ирину избавиться от Ксюхи! «Кому ты, – говорю, – рожаешь? Он же сам сидит у меня на шее!» Уж не знаю, чего она тогда заартачилась, теперь, наверно, сама жалеет. Потерпела бы немного – и ни забот бы теперь, ни хлопот… О, Господи, куда это меня понесло? Нет, я не желаю им смерти, просто достали они меня, сил нет. Все равно ведь люблю их – и Ксюху, и Стаса. Не представляю, как можно жить без детей? Ради кого тогда работать, за кем ухаживать, кого учить уму-разуму? Мои, правда, малообучаемые, но все же есть чем заняться на старости лет. В них – смысл моей жизни. Вот что бы я сейчас без них делала?.. Да вот также и сидела бы, наверно, одна с котом. Только ждать было бы некого.

А теперь я жду, глаз не смыкая. И снотворное не помогает. Кот давно спит, аж похрапывает. Где она шляется до сих пор?! Господи, ноги тянет, спину ломит, не знаешь, как лечь поудобнее, куда косу деть… То ли телевизор включить? Да что там показывают? По всем каналам убийства да постельные сцены. Ладно, я это смотрю, у меня твердые жизненные принципы, а детям каково? Недаром наша Ксюха развита не по годам. И каким только местом наши власти думают? Все там, наверху, продажные твари. Они там с жиру бесятся, а мы еле-еле выживаем. То ли дело при Советской власти жили! И по телевизору, кроме Брежнева, ничего не показывали, и квартиру Стасик не смог бы пропить, потому что она была бы казенная. Тогда алкашей лечили в ЛТП и заставляли работать. А теперь что? Все заботы о сыне и внучке государство на меня свалило. Хорошо еще, что я такая выносливая, тяну этот воз, как ломовая лошадь.

Почему же они выросли такими? Почему только и делают, что «берут от жизни все»? Почему не нужны им ни семья, ни работа, ни общественный статус? Почему никого, кроме себя любимых, за людей не считают?.. Людмила говорит, что детей надо воспитывать в строгости, чтобы они не привыкали жить на всем готовом, чтоб сами с малых лет преодолевали трудности. Как это, чтоб я Стасу доверила самому уроки учить?! Так ведь он, сын учителя, двойками бы завалился! Могла ли я себе такое позволить? Нет. Наверно, Людмила этого от попов наслушалась. А я считаю, просто наше государство не заботится о досуге молодежи. В нашем городе, например, ни театра, ни спорткомплекса приличного, ни цирка даже. И куда идти молодым, кроме как в подворотни да в подвалы? Хотя… у нас тоже ничего подобного не было… «Вспомни, – говорит Людмила, – у нас даже платья на сменку не было, а жить-то как хотелось!» Ох, запуталась я совсем. Да что уж там, не я одна, вся Россия, считай, вторую сотню лет решает, кто виноват и что делать. А воз и ныне там, вернее, катится себе под горку.

Что там на улице деется? Успокоилось, слава Богу. Белая пелена упала и превратилась в огромное покрывало, застелившее землю без единой морщинки. Сегодня мне, не жалея сил и здоровья, предстоит разрезать его новыми дорожками, чтобы молодые мамаши могли беспрепятственно приводить своих малышей в детский сад. Пока дети маленькие, они все сплошь похожи на ангелов. Просто непонятно, откуда берутся на свете ленивые, жадные и злые взрослые?

Уже четыре утра. Ждать бессмысленно. Чего вообще мне ждать в этой жизни? Надо поспать хоть пару часов до работы… Стоп. Что это? Шаги в подъезде… Похоже, она идет… Точно, ключ в замок вставила… Слава тебе, Господи! Дождалась все-таки!.. Взять бы сейчас ремень да выдрать беспутную, чтоб неповадно было. Так не могу, совсем ведь уйдет из дому…

Вот она, свет в коридоре включила, стоит, жива-здорова, улыбается. Косметика, правда, слегка размазана да волосы растрепаны. Проголодалась, говорит, есть хочет.

– Подожди минутку, встану и соберу на стол.