На том берегу... (рассказ)

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: Проза

Автор: Соколов Владимир Боевич

Просмотров: 2664

2007 год, Выпуск № 2

Свете

Они приехали вдвоем. Серебристая иномарка медленно обрыскала берег - искали место. Вода этим летом стояла высокая, под самые кусты. А на проплешинах кто-нибудь да расположился. Проверили, взявшись за руки, спуск. При этом она то широко шагала, то приподнималась на цыпочки, как балерина, отставив в сторону свободную руку. После что-то долго, на корточках, выискивали в плавнике. Разъяснением стал белый дымок над откосом. Костер развел он, но слабый, неуверенный. Еще бы дровишек!.. Но мужчина уже стоял возле огонька и курил. В основном она, пока они находились на берегу, собирала и подбрасывала хворост.

Наверное, она и вытащила его, подумал бакенщик, чей пикет был на другой стороне, как раз напротив.

И он когда-то вот так же погуливал...

Был, правда, значительно моложе этого тучнеющего мужчины в темных очках и с усами. Но выглядел в свои девятнадцать уж точно не хуже. В глаженом кителе со стоячим воротничком, выпускник речного училища. Надо ей было тогда, той девушке, поплестись следом - на двух улицах встретил, потом в кино. Вот и пошло у них...

Отвлекло бакенщика необычное, резкое карканье вороны. Поблизости, лоснясь, как резиновый бот, важно вышагивало в траве забавное существо. Вороненку, который размерами не уступал иным взрослым сородичам, все было интересно. А его мамаша прямо истязала себя. Истошно кричала, хлопала крыльями. С тополя падали перья, листья и даже ветки. «Недосмотрела, не уберегла!.. Дура!.. Дура!..»

Бакенщик усмехнулся. Там, где он вырос, тоже все было громким, чрезмерным - голоса, смех, плач, топот...

Однажды, в классе восьмом, не смог написать сочинение, сдал пустые странички. Потерянно стоял на перемене один-одинешенек, чуть не плакал. В этот момент на его голову покровительственно легла мужская ладонь. Перед ним был сам директор детского дома. Для него и других воспитанников - почти небожитель. Главнее они и представить никого не могли. И он вдруг ни с того ни с сего снизошел с заоблачной своей вершины. Да как-то по-простому. Был спокоен, задумчив: «Прогуляемся?». Послушно пошел рядом, не пытаясь высвободиться. Так они побывали вместе в столовой, в мастерских, зашли еще куда-то. Везде директор с кем-то разговаривал, давал распоряжения. Лишь когда вернулись обратно, убрал свою руку, так ничего и не объяснив. Вот ведь как бывает. Только что чувствовал себя самым несчастным, а теперь...

Бакенщик спрятался в будке, и уже из окошка наблюдал то за парочкой, то за маневрами двух катеров, пытавшихся причалить к его берегу здоровенную баржу. Выше по течению на проселке ее поджидало несколько ярко-желтых тракторов. Кто-то басовито отдавал команды по мегафону, урчали моторы, гудели сирены, над водой стелилась черная гарь. Но словно бы не обращая на это внимания, в небольшой заводи, как утюжок, рассекала рябь утка. Утки тут целую неделю шли сплавом большими стаями. Сразу за последними льдинами. Иногда по двое - по трое шумно взлетали. А эта, видно, никому не приглянулась. Оказалась больной, слабой. Впрочем, с уверенностью утверждать это бакенщик не мог. Почему бы не предположить, что где-то поодаль, в осоке, прячется ее выводок. А она, как отчасти и сам он, играет роль соглядатая. Не калека, а коллега. Караулит свой выводок и знать не знает о том, что помогает ему коротать вахту.

Вот и он следит за «речной обстановкой», то есть преимущественно за бакенами. Чинит. Ловит оторвавшиеся. Последнее случается крайне редко. Поэтому в основном читает, рыбачит да общается со всякой живностью. Сколько отдыхающих бывает на том берегу! Наблюдать за ними его страсть. Какой-нибудь жест, наклон головы, особенности походки, выбор одежды ему многое могли сказать о человеке, его привычках и намерениях. Казалось, он различает даже слова.

Женщина, поводя плечами, приблизилась к мужчине. Погладила по волосам. Он обнял ее, податливо переломив. Все так и начинается у них, как в бразильских сериалах, у этих ищущих уединения парочек. Однако тут с самого начала произошел сбой. Уже минуту спустя мужчина отстранился - ему приспичило позвонить. Но спутница забрала трубку. Стала снимать с него куртку, футболку. Обхаживала, как костерок. Он сопротивлялся, всем своим видом показывая, что подобные заботы ему в тягость. Тогда женщина разделась по пояс сама, оказавшись в лифчике с изображением чего-то волнообразного. Морское происхождение, по крайней мере, двух волн даже издалека было очевидным. Должно быть, она веселого, легкого нрава. В следующий миг, наклонившись, женщина со смехом сдернула со своего усача штаны. Да и плавки прихватила. Но только до колен и смогла. Мужчина тотчас судорожно натянул снятое.

Бакенщик не без стыда вспомнил свое первое свидание с той девушкой. Куда податься, городок-то маленький - только на реку. Так же развели костер. Чтобы не молчать, стал, вначале несколько сбивчиво, козырять перед ней своими знаниями о морских и речных судах, их водоизмещении, грузоподъемности, осадке... Когда перешел к истории флота, она не выдержала: «Капитан, а, капитан?.. Поцелуй меня».

«Кто она ему? - размышлял. - Приехали вдвоем... Он какой-нибудь воротила из новых, богатенький. Скорее всего любовница. Жена бы так себя не вела, хотя кто знает... Он всегда занят. Она сидит дома одна или с капризным потомством. И вот выбрались в кои-то веки. Что необычного в ее поступке?» Бакенщик встряхнулся. Ему не привыкать. Он уже давно ни от чего стыдливо не отворачивался. Тут каждый погожий день подбрасывал что-нибудь неожиданное. И все же он чаще стал посматривать в ту сторону.

Они на том берегу, в кустах, одни. И для него-то в бинокль - маленькие фигурки. Не могли же смутить мужчину речники и механизаторы, которые предельно осторожничая, со скоростью минутной стрелки заводили задним ходом на баржу уже второй трактор. Но там тоже не все ладилось. Баржу, приткнутую носом к берегу, стало сносить. В этот момент из-за нее и большого толкача резво выскочил катерок. Обошел их сцепку и уперся в борт баржи, дав полный газ. Так он ее и поддавливал против течения, взбивая пену, пока погрузка не закончилась.

Итак, женщина попыталась растормошить своего кавалера, отвлечь от повседневности. Это ему не понравилось: что за неудачная шутка! Когда бакенщик снова навел бинокль, женщина, скинув кроссовки, танцевала под магнитолу. Летали ее освобожденные от заколок черные волосы. Спортивные штаны развевались, как шелковые шаровары. Видимо, это и был танец живота, очередное модное поветрие. Как держала она голову, спину! Вот, не прерываясь, зачем-то схватила и водрузила на плечо бутылку «Пепси». Мужчина не сводил с нее глаз и сдержанно улыбался.

Видел ли он вихрь, явленный издалека?..

Буксиры с баржей, на которой во всю длину теперь лежало что-то вроде гигантской кукурузины, отчалили, своим тарахтеньем заглушив музыку и беснование вороны. Назад понеслись легко и как-то боком, подгоняемые напором воды. У бакенщика, который невольно вновь представил себя за штурвалом, екнуло сердце: не вонзились бы в берег. Но все обошлось. Тяжеловес по-прежнему, как бы нехотя, поднимал из глубины бурун. А пристыкованный к борту посудины катерок старался изо всех сил, будто не хотел ударить в грязь лицом. Он-то и гнал основную волну на мелководье. И все равно очень напоминал малыша, которого родители вывели на прогулку.

...Похоже, у них все пошло наперекосяк, не по сценарию. Женщина в раздумье постояла возле воды, покопалась зачем-то под камнем, затем вынула из багажника автомобиля раскладную удочку и стала рыбачить. Наверное, ее с детства к этому пристрастили, подумал бакенщик. Возможно, и ей тоже понятен то удивленный, то радостный, то растерянный, то возмущенный, но в какие-то моменты совсем уж, по его мнению, наигранный крик птиц, той же вороны.

И чего орет? Не пропадет ее недоросль: бакенщик бросил в траву кусок рыбы из ухи.

Вот он не пропал, когда сразу после детдома, еще юнцом, подался в эти такие далекие края, в неизвестность. И потом не пропал, хотя чего не было - и не ворошить лучше. Но вспомнилось: целых полмесяца она молчала. А потом весточка от приятеля: намекал, что кое-кто из друзей стал похаживать к его жене «на предмет, не помочь ли чем, пока муж отдает долг родине». Вскоре пришло и от нее письмо: прости, некогда было, устроилась еще на полставки, концертмейстером, в садик. Дочку определили в группу. А в конце обычное: «Люблю, милый мой капитан, твоя».

Как жить с балластом на сердце? Сгладилось. Насовсем забылось.

Вернулся из армии. Взял еще не проснувшуюся дочь на колени. Ее волосы потемнели, стали густыми. Девочка его не узнавала. Положил ей ладонь на голову - и больно кольнуло: у ребенка были вши. Она что, совсем не брала ее на руки? Тут же повел дочь в парикмахерскую, где, поругивая детский сад, шепотком умолял мастера сделать соответствующую обстоятельству «прическу». Парикмахерша неохотно согласилась, за дополнительную плату.

И еще он заметил - появилась у его супруги такая же, как у большинства женщин, неприятная ему резкость, голосистость. На дочку покрикивала. В начале навигации, случалось, подолгу отсутствовал. Ходил он тогда на «Путейском», рулевым-мотористом. Однажды его прямо с порога завернула в душевую: прибралась, все чистое постелила, а от него несет сценической псиной! Откуда она это взяла?.. Рассмеялся. Но заело. Да уж, благоухал он, конечно, не как капитан круизного лайнера - дорогим одеколоном и коньяком. Был за ее словами скрыт намек. И он знал его цену. Несло от него все заметнее потом и соляркой, рыбой... Так же, как и от большинства ребят из их портового общежития, когда они возвращаются с работы. Ну иногда спиртным. Что ж такого? Как два магнита, долго, с трудом, поворачивались они друг к другу несовместимыми сторонами. И ничего нельзя было с этим поделать.

Буксиры с баржей скрылись за поворотом. Солнце еще лучилось, хотя напротив в небе появился блеклый круг. Набросок луны. Женщина все рыбачила. Зачем она так поднимает локти?!. Тут не нужны мягкие движения. Нужна хищная угловатость!.. Вроде бы все так, даже на червя плюнет, а получается фарс. «Физиология!..» - другого объяснения бакенщик не находил. Иногда, положив удилище концом на воду, словно засовестившись, она поднималась к мужчине. Тщательно натерла ему торс каким-то кремом. Так и разрывалась между поплавком и потребностью приласкать близкого человека.

И его жизнь походила на движение галсами. Лавировал между скользкими валунами и отмелями. Часто в темноте. В ненастье. И всегда между двумя берегами. То и дело приходилось расталкивать бревна, льдины. Чалиться, где нельзя. Глушить натужно и бесполезно завывавший движок. Ремонтировать муфту, менять винт. Его ценили. И он старался. Немногие в их конторе так знали фарватер, течения.

А для себя - и это его вторая, скрытая, жизнь - штудировал почти все, что находил в библиотеках о парусниках, яхтах...

И этот его загиб тоже был своего рода галсом. Непонятным для большинства. Непонятным жене. Уводившим куда-то в сторону.

Он так и не смог выбраться на нормальную глубину. Стыдно признаться: ни разу не видел море. В конце концов плюнул на все и ушел на берег. Бывали всплески радости и откровенности в дружеском кругу, в общении с понимающими людьми. Но почти всегда они заканчивались привкусом перегара и неразрешимым вопросом: зачем все это? Да есть ли хоть какой-то смысл в его жизни?

Ребенка вырастил. Ну не до конца... Зато помогал, как и положено, алиментами.

Дом построил. Оставил его жене и дочери.

Дерево посадил. Да не одно. Правда, продал, спустя какое-то время, мичуринский: надо ж было и ему заново обустраиваться.

О своем несостоявшемся капитанстве тоже, пожалуй, не жалеет. Следовало учиться дальше, а его мотало туда-сюда. Что вырос в детдоме? Так ведь не он один такой. Это судьба уготовила кому-то быть принцем, а кому-то нищим, одним родиться под пальмами, а другим в чуме...

Вот встанет река, и начнется кое для кого муторный, как затяжное похмелье, межнавигационный период. А он будет при деле - переведут в котельную. Скоро на пенсию, но он еще посмотрит, стоит ли бросать работенку.

Нет, жить везде можно... И у него не все такое уж серое, как мешковина. И счастлив бывал... Бакенщик расчувствовался. Почему-то неизменно одна и та же картина всплывала: он идет на виду у всех вместе с директором, ладонь директора на его голове... Сколько раз эта ладонь согревала!

А тогда, мальцом, он впервые вдруг ощутил в себе уверенность, силу. Понял, что не стоит так убиваться из-за мелочей. В дальнейшем, правда, без конца спотыкался. И по большому счету оказался недостоин высокого доверия... Бакенщик часто представлял, как бы они встретились сейчас, что сказали бы друг другу. Директор, конечно, уже не тот. Шелестит где-то, в своей осени, тростью... Если вообще еще жив. Многие ему лета!

Бакенщик будто отключился. Как большой волной - всего накрыли мысли о любви, нежности...

Память вновь стали тревожить облики женщин. Тут уж он или ненасытный какой, или явно что-то упустил? Не рано ли он себя списал? Как на экране с бестолковой хроникой, увидел он ту палатку, где ждал после костра одну отчаянную девчонку. Заранее сговорились, что придет. И она пришла, поздно, разлепив полог. Легла в темноте, как на подушку, прямо на его голову. И тут же стала похрапывать. «Нет, не нужен он ей: все-таки велика разница в возрасте», - промелькнуло тогда, обдав и воспоминания сладковатым винным духом, который она принесла с собой.

...Рыбалка у нее все равно не клеилась, а его стихией и вовсе не была. Он все чаще чиркал зажигалкой. Затем спустился к ней, уже облаченный в куртку. Обнял, подойдя со спины, и она кокетливо выгнулась, покручивая бедрами.

Завидую, что ли, подумал бакенщик.

Да, пожалуй, его время уже прошло. А что в осадке? Боли в спине и суставах? Или это глупое подсматривание, простительное разве что подростку? Да нет же... Наблюдая за происходящим вокруг, он как бы сам в себя вглядывался. И радостно было ему узнавать во всем проявления одного и того же порядка. Всюду он видел солнечный, беспрестанный труд любви и ту красоту, которую в полной мере не дано было ему познать: «Вот какими на самом деле могут и должны быть отношения между мужчиной и женщиной».

Как жалко, что это все у него происходило не так, без такой силы взаимности, более обыденно, примитивнее. Отсюда и ощущение: и жил вроде бы, а как бы и не жил. В вороньих криках ему слышалось и то больше настоящей, исконной правды. Сейчас от нехватки ее он просто задыхался.

А ведь был, был и у него тот берег, не раз посещала мысль. Но какая-то неуверенная. Как дальняя зарница или солнце в тумане.

Просто он никогда не понимал женщин. Да и другие мальчики в их детдоме в будущих своих женах преимущественно видели и любили мать, а приходила мачеха. Девочки в женихах искали отца, а приходил отчим. За что же можно было его любить? Не за то же только, что он сам испытывал это чувство? Что с того? Он совсем не умел быть нежным, ласковым. Но всегда ждал этого от своих партнерш. Сколько себя помнит, ему мешали замкнутость, стыдливость, робость. Это определило характер, поведение. В итоге ни одна до конца перед ним не раскрылась, не откликнулась на то, что таилось в душе. Да нужна ли она, душа, здесь кому-то? Что она такое? Как же прав поэт: «...плечи теплые хороши, земляника моя лесная, я не знаю ее души». А он своей серьезностью уподоблялся этому зажатому в себе, обидчивому господину, с его темными очками, иномаркой и совсем чуждой ему спутницей. Что их связывает, за что она любит его? Может, там, куда их увез автомобиль, в уютной зашторенной комнате, им будет лучше?..

Бакенщик вздохнул. Он уже давно ни в чем не винил ни бывшую свою жену, ни других женщин. Просто он и женщины изначально были на разных берегах. Большинство из них, уверен он, и сейчас пребывает в состоянии некой летаргии, так и не поняв, что их и мужчин разделила река. Вот она, тщета его жизни!..

Бакенщик включил прожектор. Как-то машинально протянул руку к ружью и нащупал прохладную ложбинку зарядной планки. Его указательный палец отжал ее, мягко провалившись, потом снова и снова. Когда он не на дежурстве и рядом спит его теперешняя, наверное, уже последняя женщина, он иногда нежно, с тоской, как бы невзначай, трогает ее приоткрытые губы. И палец его погружается в них. Так же вот, как в ружье. Достает до зубов и тихо по ним проводит. А она... продолжает спать.

Катера, очередная парочка... все ушло. В Лету кануло или в лето?.. Да нет, не ушло, не кануло - спряталось где-то в нем, в самой глубине. Стало частью его бытия. Еще одной каплей, определявшей своим падением новую точку отсчета.

Ворона не кричала. Даже утки он утром не увидел. Там, где были вдвоем мужчина и женщина, скомканно лежала тень.

Из-за невысоких гор на том берегу уже высунулось солнце.

Бакенщик в упор смотрел на него, не смежая глаз. Говорят, смотреть на восходящее солнце очень полезно. Вот он и смотрел, словно хотел понять его, слиться с ним. С этим главным, ни мужского, ни женского рода, режиссером всех событий, которые происходят на земле. Только на чудо и оставалось надеяться.

Он подставил солнцу ладони. Потом провел ими по лицу, ощутив легкое тепло.

Скоро солнце стало темнеть, чернеть, расплываться. Но он упорно, уже не в состоянии что-либо изменить, не отводил глаз. Противоположный берег с его растительностью исчез. Теперь он видел только воздух, который весь сиял и сверкал пудрой испарений. Она столбами поднималась от речной поверхности. Но происходило это уже как бы в глубине мозга. В этой искрящейся, безжалостно растворявшей его изнутри стихии, которую про себя бакенщик назвал плазмой, крутили карусель, чиркая по воде крыльями, несколько белых чаек. Их игра, вероятно, и была той самой, недоступной ему, правдой...

Кемерово, 2006 г .