От автора

   

   Когда-то феерически знаменитый, а ныне весьма подзабытый «Бог погоды» А. В. Дьяков жил в п. Темиртау Таштагольского района.  Очерк о нем и фото вместе с коровой на фоне башни астрономической обсерватории, опубликованные Юрием Ростом в «Литературной газете», стали как бы паспортом подвижника науки, живущего в сибирской глухомани, но умевшего делать то, чего не умел делать весь Гидрометцентр СССР с его академиками и космической техникой.  Газетные статьи будоражили население страны, поднимая дух возмущения против бюрократов Академии наук, не признававших «шарлатана», чьи метеопрогнозы помогали земледельцам спасать урожаи.

   В 1985 году А. В. Дьяков умер.  Вскоре после его ухода из жизни автор этих строк общался со многими жителями п. Темиртау, знавшими Анатолия Витальевича, а позже исследовал документы, в том числе любезно предоставленные сыном ученого Камиллом.  Важным источником является «Печальная повесть о Боге погоды», написанная 

Геннадием Юровым.

 

БОГ  ПОГОДЫ

   

   За десятилетия своей истории поселок Темиртау, возникший в горной чаше с поросшими тайгой краями, разросся и застроился, в основном частным сектором.  

   От домика Дьяковых улица Садовая спускается под гору между штакетником заборов проселочной дорожкой, отсыпанной щебнем. Сонной летней ранью по ней бредут коровы и телята, обычно в здешних местах холеного вида. Внизу открывается панорама станции Ахпун с путями и составами. Перейдя рельсы, идущий вновь поднимается сначала к так называемой «нижней» дороге, застроенной по обочине домами, затем к улице Центральной.  На ней асфальт, пятиэтажки, клуб в архаическом стиле 1960-х годов, ютящийся в комнатушках поссовет, почта и школа. Направо «Белый дом», то есть здание рудоуправления, с примыкающим к нему комплексом – гостиницей, одноэтажной коробкой столовой с уютным сквериком из реликтовых лип. Таким сложился облик поселка в годы его расцвета, 1960-1980-е.  В 1930-40-е годы дорога чернела топкой грязью и вела, если идти налево, к лагерной зоне, расположенной там, где сейчас улица Октябрьская. Пешеходы месили сапогами слякоть деревянных тротуаров. В наше время здания бывшего рудоуправления и столовой арендуют фирмы, скверик бесследно исчез.

   На протяжении полувека почти ежедневно, если не считать отъездов и выходных, Анатолий Витальевич Дьяков спускался в центр с неизменным портфелем в руке. На фоне серенько одетого населения он выделялся как сугубо инородное явление. Словно неотделимая от него свита, за ним всегда бежала с криками орава мальчишек.

   - Бог погоды! Бог погоды!

   - Бог погоды, дай дождя!

   - Бог погоды знает все!

   Кучки пацанов то разбегались, если Дьяков входил куда-нибудь, то вновь (уже другие) привязывались, когда он появлялся на улице. Анатолий Витальевич настолько привык к ним, что просто не замечал, поглощенный своими мыслями. Размахивая портфелем, он шел в узнаваемой всеми темирцами экстравагантной одежде и здоровался со знакомыми, раскланивался с теми, кого знал лучше. Невысокий, мощный, с широкими плечами, многим он казался просто полным и приземистым. Голову с длинными волосами венчала шляпа или, чаще, берет в темно-синюю шашечку.  Шевелюра его блеском черноты настолько изумляла поселковых жителей, что ее хотелось проверить на ощупь – да не парик ли?  Нет, парик не имеет свойства постепенно седеть. 

   Рубашка с курткой или пальто, бриджи с застежками на коленках, гетры на толстых икрах, импортные бутсы в качестве постоянной обуви. Нередко даже в холодную осеннюю погоду он ходил с голыми икрами. Летом предпочитал носить шорты. Если его видели с зонтиком и в галошах, то предполагали, что через полчаса пойдет дождь. Нередко он выходил в поселок босиком, неся обувь с собой и обуваясь перед входом в помещение. 

   Получая много корреспонденции, Анатолий Витальевич заходил на почту и непринужденно беседовал с работницами.  С ним заговаривали женщины, стоявшие в очереди. Он мог легко разговориться, выйти на полную образных ассоциаций тему и тогда «весь дышал», поглядывая на окружающих, чтобы оценить производимое рассказом впечатление. 

   Зайдя в магазин, по-свойски шутил с продавцами, которые обычно оставляли ему тот или иной «дефицит» - в то время всегда что-то лежало на прилавке, а что-то и под ним.

   - Дайте мне сыра, - просил он, временами грассируя. – Дайте, пожалуйста, рыбы… 

   Главным пунктом следования было рудоуправление. Дьяков входил в прямоугольно спроектированное здание, шел зигзагами коридора, тускло освещенного лампочками, поднимался на второй этаж в диспетчерскую и просил старшего диспетчера передать на КМК прогноз погоды. Документ, протянутый им, всегда подписывался полным титулом: «Заведующий Горношорской гелиометеорологической обсерваторией Анатолий Дьяков».

   - Дмитрий Степанович, передайте, пожалуйста…

   Диспетчер снимал телефонную трубку, диктовал данные и не раз слышал ироническую интонацию:

   - Да пошел он!..

   Бывало, Дьяков в диспетчерской садился в кресло и читал вслух «Юманите», тут же переводя. Посещал и другие кабинеты, бывал у директора и в парткоме.

   После войны в руководстве рудоуправления (администрации, парткоме и профкоме, ОНОТИУ – отделе научной организации труда и управления) стояли по-советски респектабельные люди. Бывшие фронтовики, здравомыслящие, крепкие хозяйственники, но весьма далекие от абстрактных идей. Большинство из них просто не уважали Дьякова, возмущаясь ошибками в прогнозах погоды, и считали «дармоедом». Где-то в те времена ему и дали пренебрежительное прозвище «бога погоды», которое позже обрело противоположный, восторженный смысл.

   Они хотели, чтобы прогнозы погоды всегда были безупречными.  Иногда в глаза упрекали: а-а, вы опять ошиблись!

   - Анатолий Витальевич, вы зря получаете деньги!

   Он горячился и доказывал свою правоту. Ведь были и правильные прогнозы, каких больше, правильных или ошибочных?

   Некоторые из руководителей рудоуправления всегда интересовались погодой перед рыбалкой или охотой.

   - Анатолий Витальевич, какая будет погода?

   - Поезжайте, хорошая.

   Вернувшись, его благодарили за то, что он верно «угадал». Это словцо характерно. В разговоре с Анатолием Витальевичем оно, конечно, не произносилось, но подразумевалось.  А по поселку ходили анекдоты вроде такого. Косят сено.

   - Анатолий Витальевич, какая будет погода?

   Дьяков задирает голову в небо.

   - Дождь…

   Через час пошел дождь. Дьяков прыгает и бьет себя руками по коленкам.

   - Угадал! Угадал! Угадал!

   В такой злоязычной среде жил Анатолий Витальевич. Однажды женщины на почте чуть не побили его за то, что он предсказал сухую, ясную осень, когда можно было не торопиться с копкой картошки, но рано пошел снег, который так и не растаял…

   Сам Дьяков оценивал успешность своих прогнозов в 80% (в то время как Гидрометцентр не поднимался выше 60%). Но, как видим, даже 20% ошибок, а то и 10% могут приводить к драматическим последствиям в такой рискованной области предсказаний, как долгосрочная метеорология. Впрочем, руководство КМК в отличие от Темиртауского рудоуправления всегда с пониманием относилось к дьяковской работе и за всю историю их отношений выдавало только положительные отзывы.

    В 1960-е годы случился взлет известности Дьякова. Предсказанные им засухи  и ураганы вроде Инес, аномальные зимы в Европе поставили его фигуру  в масштаб легендарности. Постепенно и «клерки» рудоуправления   перестали смотреть на него косо, тем более что поколение за поколением  люди менялись. Однако звание «бога погоды» в те годы в душе Анатолия Витальевича так и не прижилось.

   Один приезжий спросил его на улице:

   - Не знаете, как найти Бога погоды?

   - Научитесь сначала разговаривать! – вспылил Дьяков.

   Правда, вскоре смягчился и выслушал командированного, искавшего его по производственному делу.

 

ГРОЗНЫЕ  ЮНЫЕ  ГОДЫ

 

    Некоторые знакомые Дьякова считали его «одесским евреем», но сам себя он называл «полугреком, полухохлом, полурусским», а в юровской «Печальной повести о Боге погоды» он говорит:

   - Во мне всякая кровь. Украинская – от нее упрямство. Польская – от нее гордость. Греческая – от нее темперамент. Русская – от нее широта души.

   Греческие корни имел его отец Виталий Аверинович (грек по своему отцу и украинец по матери).  Он хорошо владел латынью и греческим языком, любил русскую литературу и читал Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Добролюбова, Чернышевского, Чехова…  Среди его книг встречались также Маркс и Энгельс.  Подобно большинству интеллигенции предреволюционного времени, отец исповедовал либеральные взгляды, сочувствуя угнетаемым и обездоленным людям. 

   Он запомнился сыну умом, начитанностью, знанием древних авторов, насмешливостью, кристальной честностью и абсолютным безразличием к материальным благам. Ироничность, склонность к едкому высмеиванию сочеталась в нем с некоторой мрачностью восприятия жизни, то есть пессимизмом.  

   Мать Анатолия Витальевича окончила в Елисаветграде женскую гимназию и свободно говорила по-французски, передав знание языка детям (у Толи были сестра Ольга и брат Борис). Происхождение мать имела полупольское-полуукраинское. Таким образом, если русская кровь и текла в жилах Анатолия Витальевича, то в пропорциях, соотносимых с более далекими предками.

   «Польская гордость» матери выливалась, вероятно, в ее тираническую непреклонность, заставившую рассориться с сыном навсегда, когда, во-первых, он получил срок по 58 статье и, во-вторых, посетил ее по освобождении. Они увиделись тогда в последний раз в жизни.  Умерла мать в Крыму в возрасте 82 лет.

   Грабежи и убийства Гражданской войны на Украине (родине Дьякова) три года держали людей в напряжении. Отсутствие спичек, керосина, сахара, соли, нехватка одежды тоже не доставляли радости. Вечером приходилось сидеть при свете масляных коптилок и в холодное время обогреваться печками-буржуйками.

   Тем не менее дети учились, а учителя самоотверженно работали в стылых и темных классах. Вместе с другими мальчишками и девчонками Толя подбегал босиком к школьному крыльцу, торопливо смывал с ног грязь ледяной водой из бочки, приготовленной сторожем,  и спешил на урок.  Босиком начиная с середины марта бегали все дети, не исключая богатеньких. Селянки тех лет тоже весело топтали чернозем украинских дорог ороговевшими подошвами. Толя с удовольствием наблюдал, как женщины шлепали по жирной грязи, перебрасываясь шутками, с голыми, красными от  холода ногами в декабрьские и февральские оттепели.

   Несколько раз возвращаться домой из школы ему приходилось под внезапной пальбой перестрелок и пение пуль над головой.  Он учился не в Абисамке, где жил, а в школе-семилетке соседнего села.

   После Гражданской войны экономическое положение еще более ухудшилось, голод и нищета обострились. В 1921 году небывалая засуха сгубила посевы в Поволжье, на Северном Кавказе, юге Украины и в Западной Сибири. Миллионы людей испытали муки голода и попали на грань смерти. Как живые скелеты, в домах и во дворах усадеб лежали умирающие дистрофики. Ради спасения от смерти поедалось все: собаки, кошки, падаль, мякина, жмых, полова и лебеда, корни и листья трав… Через год до сел Украины добрались грипп, свинка, тиф и холера, унеся в могилы бабушку Толи, ее брата и других родственников по линии бабушки. 

   В то же время случился богатейший урожай и свои результаты дала новая экономическая политика – НЭП. Жизнь стала входить в колею.  Дьяковы переехали в город, до революции называвшийся Елисаветградом, затем Зиновьевском, Кирово и Кировоградом.

   Толя Дьяков, окончивший семилетку, поступил в профтехшколу. Отсюда начинается его увлечение астрономией.  Он записался в кружок мироведения (так тогда называлась астрономия).  Особенное, прямо-таки магическое впечатление произвели на него «Популярная астрономия» и «Атмосфера» Камилла Фламмариона, которого он читал в подлиннике наряду с томами Жюля Верна. 

   В апреле 1925 года он наблюдал в телескоп потоки метеоров – «Персеид». 20 августа того же года ему открылось «волшебно красивое и величественное зрелище» пролетающего болида, подробные рисунки следа которого он отправил в бюро научных наблюдений Российского общества любителей мироведения (РОЛМ). 

   Зимой 1924-1925 годов учитель физики П. П. Пелехов организовал проведение популярных лекций для красноармейцев и рабочих Кировограда (тогда Зиновьевска). Толя Дьяков пришел на завод сельхозмашин «Красная Звезда» вместе с ассистентом-демонстратором из того же кружка. Он читал лекции на темы «Солнечная система», «Солнце – источник жизни», «Земля как мировое тело». Эмоции переполняли его. Он замечал смеющиеся, иронические огоньки в глазах 30-40-летних слушателей. Наверное, их настроил на забавный лад странный, говоривший взахлеб мальчик в блузе, белой рубашке с галстуком-бабочкой, вооруженный эпидиаскопом и атласом красочных картин. Но спустя некоторое время глаза слушателей загорелись интересом и восхищением, радостью открывшихся им знаний. А юный лектор испытал огромное моральное наслаждение от того, что удалось передать людям величественность, красоту и грациозность строения Космоса.   

    В отроческие годы кровь Толи будоражили не только метеоры. Много места в его воображении стала занимать Анюта Дубас. Она жила в семье Дьяковых и нянчила младшенькую Ольгу. 

   Это была гарная 18-летняя дивчина с ядреной, коренастой фигуркой, карими очами и черными бровями.  Но главное, что привлекало мальчика в розовощекой Анюте, это ее крепкие босые ножки, которыми она лишь в зимние морозы влезала в чоботы. Девушка запомнилась ему навсегда.

   Голые женские ступни интриговали и возбуждали Дьякова всю жизнь. Уже в Горной Шории он написал целый трактат на тему босости, связывая ее с мужским либидо как стимулом творчества в полном соответствии с Фрейдом.  Г. Юров в «Печальной повести» проследил ряд писателей, начиная с Гоголя, из произведений которых Бог погоды черпал описания босых и потому влекущих к себе женщин. 

   После школы Дьяков поступил в Одесский институт народного образования (ИНО) и в 1932 году окончил его.   На выпуске из ИНО, годом позже переименованного в Одесский университет, обрывается «Автобиография» Дьякова, написанная в 1968 году.  Далее в его жизни идет смутная полоса, которую можно лишь отчасти восстановить по разрозненным сведениям.

 

ПАЛОЧНЫЙ   СОЦИАЛИЗМ

 

   После окончания института надо устраиваться на работу.  В поисках достойного места выпускник едет по стране и… многое видит. 1933 – год голодомора на Украине. Когда ты едешь поездом мимо сел, выходишь на станциях, приезжаешь домой в Кировоград и слышишь то, о чем не пишут газеты, кровь стынет у тебя в жилах, тем более что твоим собственным пайком не насытится и кошка. 

   Мертвые тела лежали на улицах, на станционных перронах, кучки умирающих людей с молящими глазами попрошайничали в городе. Все вокруг знали, что то там, то сям возникали случаи людоедства. Матери съедали умерших детей. Некая женщина попросилась на ночлег и послужила пропитанием хозяевам…

   Дьяков поехал в Ташкент – «город хлебный».  Весной 1933 года Ташкентская астрономическая обсерватория объявила конкурс на замещение должности младшего астронома-астрофизика. Дьяков подал заявление и, к своему удивлению и радости, был принят. Однако выяснилось, что радость преждевременна. Обстановка его ожидала самая скверная. Директор по фамилии Теплов, плут и проходимец, окружал себя такими же. Под прикрытием научных интересов они обделывали свои делишки. Исполненный поначалу радужных надежд, молодой специалист чувствовал себя сиротой, жил на съемной квартире и, недополучая зарплату, отощал настолько, что врачи обнаружили у него явления дистрофии. Голод – страшная вещь. Всю дальнейшую жизнь он будет помнить эти дни, от которых веяло тоской смерти, и ценить естественное право насыщения. В Ташкенте Анатолий жил с апреля по июль.

   В самый зной он перебрался в Сталинабад, где открылась астрономическая обсерватория.  Голод и здесь не отпускал его, а еще и невыносимая жара и дизентерия заставили спасаться паническим бегствомиз Средней Азии.

   Житейские перипетии привели искателя лучшей доли в столицу, где он начал зарабатывать на хлеб трудом лектора-демонстратора  Московского планетария  и  поступил в МГУ.

   Дьяков углубил знания по физике, механике, матанализу, прослушал курсы теоретической астрофизики у В. Г. Фесенкова, звездной статистике и космогонических гипотез у К. Ф. Огородникова. Надобно заметить, что новый студент учился добротно – без троек, но и без блеска. Единственное «отлично» он получил по философии, сводившейся тогда к предмету под названием «Диалектика природы». Философское осмысление научных истин очень интересовало его и лет через 20 пригодилось, когда пришлось думать над обоснованием новой метеорологии и отрицанием старой, стоявшей, по его убеждению, на позиции механического детерминизма. 

   С преподавателями Анатолий находился в теплых, человечных отношениях. Профессор Александр Александрович Михайлов иногда читал лекции в стенах Московской астрономической обсерватории. Дьяков после лекций оставался, беседуя с профессором на разные темы.

   Накануне нового, 1935 года Анатолий приступил под руководством К. Ф. Огородникова к дипломной работе на тему «Природа зодиакального света». А 17 января он уже сидел на нарах и дышал спертым воздухом Бутырской тюрьмы. 

   Причиной послужил донос одного из «друзей»-студентов, в компании которых Дьяков прочитал свой ташкентский дневник, где описал кошмарные впечатления от путешествий по стране  и выразил взгляд на строящийся в ней «палочный социализм». Когда люди в форме пришли на его квартиру, Анатолий сам вынес дневник, не затягивая с обыском.

   В камере он сидел вместе с самой историей, так как в соседи ему и другим сокамерникам определили Емельянова, того самого, который укрывал Ленина в Разливе. 

   Весной 1935 года молодого заключенного этапировали из Москвы в Сиблаг,  в город Мариинск Западно-Сибирского края.

 

ЛАГЕРНЫЕ   БУДНИ

 

   Теперь вместо Москвы и Фламмариона бывшего студента ожидали тачка и лопата, маты-перематы, вшивый барак и мысли о том, как не лишиться пайки и вообще – как остаться в живых. Хотя он работал учетчиком и ходил с теодолитом на рытье траншей, то есть физических сил затрачивал меньше, чем землекопы, питание нельзя было назвать нормальным. Оно состояло из хлеба и баланды. Контингент пестрый – колхозники, служащие, много московской профессуры, урки.  По утрам из строя вызывали по 10 человек, которые бесследно исчезали.  Подразумевалось, что их расстреливают.  Однажды он тоже услышал:

   - Дьяков, с вещами!

   Все, конец. Простился со всеми и побрел навстречу неизбежности.  Ему сказали, что отправляют в Темир.  Он понял так: это сказка, чтобы по дороге - пулю в затылок. Оглянулся – нет, конвой идет спокойно.  Страх все же не отпускал, сковывая жутким предчувствием.  Однако его действительно отправили в Темир, на 400 километров южнее Мариинска.

   Хозяева рабсилы весьма рационально стремились ее использовать, поэтому просто расстреливать зеков не имело смысла.  Скорее всего, вывод из строя по 10 человек был связан с перекидыванием их на другие объекты.   В Горной Шории разрабатывалась рудная база для КМК. Строилась железная дорога, чтобы вывозить руду. С этой целью специально создавался Горношорский лагерь – Горшорлаг, который первоначально подчинялся Сиблагу, а с апреля 1938 года вошел в непосредственное подчинение ГУЛАГу.  Взрывались и срывались лопатами целые горы, заваливались грунтом низины и ущелья. 

   Главный инженер строительства Егоров объяснил цель перевода Дьякова в Темир:

   - Вы будете главным метеорологом Горношорской железной дороги. 

   - Но я не метеоролог по образованию!

   - Ничего. Астроном все-таки. С вашим личным делом я ознакомился. Те, кто работают сейчас, вообще никакого образования не имеют. Три станции ваши. Будете давать трехдневный прогноз.

   Назначение заключенных-специалистов на   итээровские должности было обычной практикой.  В лагерных больницах работали зеки-врачи.  Даже начальником телефонной станции Горшорлага работал зек, руководивший вольнонаемными телефонистками.  Дьяков получил в свое распоряжение маленькую научную базу – флюгер, ящики на 4-х штырях, парографы, самописцы, снегомерные рейки и т.п.

  Так началось полувековое дьяковское служение метеорологии. Первый прогноз он дал 12 июня 1936 года: «Малооблачная погода благоприятна для строительных работ».

   Дьяков боялся за ошибки, чувствуя над собой Дамоклов меч, и  впоследствии  вспоминал, как по неопытности не учел инверсию температур – разницу на горе и внизу -  и дал один из первых прогнозов  неверно.  Его страшило наказание, которое могло бы заключаться хотя бы в изгнании из метеослужбы на общие работы. В то же время душу полнили силы молодости, он романтически воспринимал мир и мог предаваться радужным мечтам.

   Жил начинающий метеоролог теперь в одном из двух домиков, стоявших на горе. Во втором из них ютились зеки, работавшие в парниках по выращиванию цветов. 

   1936 год выдался с обильными осадками.  Оставалось фиксировать, что небо затянуто тучами и снова будет дождь, дождь, дождь… 

    В 1937 году в Темире, как и всюду, людей брали массово и чаще всего безвозвратно. Так что статус заключенного, получившего свой «законный» срок, пожалуй, благоприятствовал спасению жизни. В 1938 году срок Анатолия Дьякова кончился. 

    

УЧИТЕЛЬ  ГЕОГРАФИИ

 

    Директор школы   Иван Тимофеевич Ситько любил юную поросль, которая платила ему тем же. Он вел математику и физику и казался идеалом учителя. Высокий, сдержанный в манерах, корректный в обращении с людьми, Иван Тимофеевич держал также марку рачительного хозяина. Его стараниями на пришкольном участке вырос роскошный сад, где работали школьники, труд которых вознаграждался плодами и ягодами.

   Географию вел Анатолий Витальевич Дьяков. Переполненный знаниями, он жаждал излиться ученикам. На их головы обрушивалось такое количество фактов, что они не могли впитать все и утомлялись слушать. А географ не ведал меры. Прохаживался по классу с указкой и самозабвенно продолжал.

   - Я расскажу вам, где мне пришлось побывать…

    По стране он поездил и повидал немало, но рассказывать ему было нелегко. Класс кривлялся, строил рожи, шуршал, сопел, выкрикивал реплики…  Иногда урок срывали очень просто – кто-нибудь поднимал руку и говорил, что у него не получилась задача по математике. Учитель подходил, вникал – и начинал водить мелом на доске: решение такое-то и такое-то. И весь урок объяснял математику – а географию потом сами прочитаете по учебнику. 

    Как бы ни безобразничали ученики, Дьяков никогда не наказывал их. Он не умел быть ни строгим, ни властным. После урока лишь выскажется:

  - Я видел, как вы себя вели. Не хотел портить настроение и делать замечание – но знайте, что вели вы себя плохо. 

  Поиздевались же над ним.  Детские забавы выводили Дьякова из себя. Объясняет материал, а граненый карандаш по полу трынь-трынь. Он подойдет и чуть ли не линейкой. Как бы замахивался, но никогда, конечно, не бил. Или стол намажут ему мелом, чтобы белая полоса на поясе.

   Учитель просит повесить карту, а ученики не повесят. Он уже лет в 27-28 начал полнеть, одежда узкая, пусть потянется за картой, может быть, брюки лопнут!  

   С коллегами общался Анатолий Витальевич чересчур принципиально и если учитель чего-то не знает, то обязательно делал замечание, вздорил, неизбежно доказывая свою правоту, и  со всеми в школе переругался. 

   Когда Дьяков в очередной раз уличил кого-то в невежестве, разобиженная коллега   пожаловалась Ситько. Тот принял вызов. Разговор у них получился взволнованный и резкий. Школа пропиталась слухом об интеллигентном обмене фразами между ними.    

  Ситько сказал Дьякову прямо в глаза: никакой вы не ученый, а самый настоящий шарлатан! 

   Дьяков: А вы нищенская сума, набитая объедками!

   Ситько: Вы мешок, набитый золотом! 

   Дьяков: Да вы просто овес, пропущенный через лошадь! 

   В итоге Дьяков ушел из школы, а Ивана Тимофеевича чуть не парализовало – у него начался тик на лице.  

      

   В 1972 году класс отмечал тридцатилетие  выпуска.  Многие мальчики погибли на фронте.  Класс представляли в основном посолидневшие девочки. Из учителей в наличии оказались только двое – Шубодеров и Дьяков, который повел их на экскурсию. Показал в телескоп солнце. Экскурсанты по очереди посмотрели на солнечные пятна. Ученый рассказал о своих успехах. Как всегда, речь его звучала громко, создавая впечатление некоторой крикливости. И на груди его сиял орден, привинченный прямо к рабочей куртке. Широкий в теле, Бог погоды выглядел довольно комично в своей одежде – а тут еще орден прямо на куртке!  Это поражало, резало глаз.  Однако, какой бы смешной и нелепый он ни был, именно он, Анатолий Витальевич Дьяков, ставивший в своей фамилии ударение на последний слог, спас урожаи во Франции и Казахстане, спас, возможно, корабли от шторма в Карибском море, именно он создал феноменальную теорию атмосферы, тайну которой унес с собой в могилу.

 

НИТЬ  АРИАДНЫ

 

   Милая и странная женщина лет за тридцать, в пенсне, маленькая и худая, словно состояла из одних косточек, вела в школе немецкий, свободно владея языком, и математику, зная ее, очевидно, на высоком научном уровне.

   Она вечно опаздывала на уроки. Звенит звонок, класс сидит, ждет.  Учителя нет. А вот и Ариадна Ивановна. В окно видно, как она переходит с шага на бег в своей московской каракулевой шубке. Подбирает полы, садится на снег и съезжает с горки. Вот так вот садится и съезжает! И бежит дальше мелкими шажками.

   Мокрый снег начала апреля. Ариадна Ивановна спешит в огромных подшитых валенках. Класс дивится и хохочет.

   Или грязь. Щупленькая женщина в каракулевой дошке, полы расстегнуты, торопится с огромным портфелем.  Вбегая в класс, бултых этот грязный портфель прямо на стол.

   Тихая, застенчивая, близорукая, в длинной юбке, светлая шатенка с гладкими, зачесанными волосами, которые она закалывала, Ариадна Ивановна появлялась в классе при полной тишине. Ее уважали и никогда не передразнивали. Ученики замирали, когда она начинала говорить, рассказывая так, что ее заслушивались. Впрочем, тоже не всегда. Бывало, класс стоял на ушах.  Как же стыдно станет им потом, взрослым женщинам, некоторые из которых сами пойдут по учительской стезе…   Перепачканная мелом, потому что любила сесть и откинуться щекой на руку, овеянную меловой пылью, Ариадна Ивановна говорила:

  - Девочки! Девочки и мальчики! Задумайтесь…   Посмотрите… Подумайте…

     Простая, безобидная, добрая, исключительного благородства, в быту она была настолько беспомощна, что, как замечали девочки, не то что за одеждой мужа следить, но и за своей не могла. Брюки мужу, Анатолию Витальевичу, она зашивала сеточкой, как носки (вместо заплатки), а у собственной юбки всегда оборка была вывернута.

   По школе ходил анекдот, что свою корову они с Дьяковым кормят бутербродами.

    

    Отец Ариадны Ивановны Невзоровой, генерал медслужбы, служил под началом известного Брусилова. Росла она где-то в Польше, единственным ребенком в семье, и воспитывалась при слугах. 

  Первый муж ее, тоже репрессированный, видимо, погиб в лагере.

  С Дьяковым они познакомились в бытность его студентом МГУ.  В конце его срока у них завязалась умная переписка – так они и сошлись.   В 1938 году Ариадна Ивановна приехала из Москвы в Темир, привезя с собой дорогие ковры.  Тех, кто входил в их убогую поселковую избушку, поражали сплошь завешенные стены.

   Возможно, эта замечательная женщина спасла Дьякова от нового срока, удерживая его импульсивную натуру от опасных в то время высказываний. Она внушала ему, что он редкостно талантливый и может осуществить все свои замыслы. Так что поневоле он должен был почувствовать себя гением.  

   Как два чудака, далеких от практической жизни, они стоили друг друга. Оба не умели растопить печку, возделывать огород.   

   Ариадна Ивановна сама подала идею купить корову. Купить-то они ее купили. Но обращались с ней на «вы». Доили прямо в доме – заведут, подоят, выведут. Цедили сначала по кружке – из каждого соска, когда пить захотят.

  К пастбищу   водили на веревочке, накрыв буренку простыней, чтобы не было жарко и не кусали слепни, а после покоса (сено им косили соседи) сопровождали ее к стогу, нет  чтобы сено домой привезти. Первое время   Ариадна Ивановна прогуливалась при корове до таежного пастбища в белой шляпке: одевалась она временами элегантно. А Дьяков босиком, с подвернутыми штанами. 

  Позднее летом они оба ходили в поселке босиком. Следуя принятой им системе здоровья, он заставлял жену закаляться.  В то время, теряя зрение, Ариадна Ивановна носила уже   двойные очки. Осенью ее можно было увидеть в   сапожищах, которые шлепали ей   по коленкам.   

 

    В военные годы Дьяков жил в маленьком домике вместе с Ариадной Ивановной и, мурлыча романсы и оперные арии, педантично записывал данные метеонаблюдений, начитывал огромное количество научной литературы, которую выписывал отовсюду.   

   Зимой он любил сам делать наблюдения. И где-нибудь в солнечный день марта катился на лыжах со своей могучей шевелюрой и обнаженным волосатым торсом с горы Улудаг - таким он запомнился Анфисе Федоровне Локотко, работавшей на метеостанции наблюдателем. Анатолий Витальевич в совершенстве знал теорию лыжного спорта, но катался слабо. Теория – одно, практика – другое.

   Дьяков подал заявление с просьбой отправить его на фронт – он мог бы служить в метеорологическом обеспечении. Ему отказали: вам целесообразнее работать в тылу, прогнозы погоды нужны для КМК. В шутку или всерьез Анатолий Витальевич разрывал сердце Ариадны на части эпатажными заявлениями: 

   - Вот возьму и уеду воевать!

   Как-то он отправился в Кузедеево и к вечеру не вернулся. Неужели подал заявление в райвоенкомат и…   Нет, она не выдержала бы этого. Пешком ушла Ариадна Ивановна в Кузедеево (сесть на поезд можно было только с медсправкой, через санпропускник, так как боялись эпидемий). Придя в райцентр, она начала искать мужа и открыла какую-то дверь – секретарь райкома ВЛКСМ Валентина Плеханова с изумлением посмотрела на худенькую босую женщину в очках. В другом месте Кузедеева любимый Толя благополучно нашелся, с ним ничего не случилось, он всего лишь задержался на одни сутки.

     О, как любила его Ариадна Ивановна! Любовь ее не знала границ и преодолевала все – время, расстояния, материально-бытовые проблемы и, главное, нелюбовь мужа. Нет женщины, которая не почувствует, что ее не любят. Чувствовала и она. Да ведь не его вина, что ему не дано. Как известно, любовь не оформляется приказом с синей печатью.

     Еще в начале 1941 года Дьяков выкупил у Горшорлага избушку, ту самую, где он жил и где находилась метеостанция. Ввиду ликвидации Горшорлага метеостанцию в Темире передали Горному управлению КМК с параллельным взаимодействием с Новосибирским управлением гидрометслужбы.  «В связи с развитием геолого-разведочных работ» метеостанция должна была обслуживать прогнозами все хозорганизации КМК, Томской железной дороги «и прочие»…  Возникла известная путаница  ведомственной подчиненности, договорных и недоговорных отношений. Впрочем, в войну все это имело второстепенное значение.

   Накануне войны метеостанция была неплохо укомплектована оборудованием, закупленным на деньги Главного управления Гидрометслужбы  СССР. Материальная база заметно обновилась в 1940 году, когда Дьяков съездил в Москву, к начальнику ГУ ГМС Е. К. Федорову.  Всю последующую жизнь Анатолий Витальевич вращался в орбите этого выдающегося деятеля метеослужбы. Евгений Константинович Федоров – геофизик-астроном дрейфующей станции «Северный полюс-1» (1937-1938), Герой Советского Союза, академик, носитель шести орденов Ленина и других, лауреат  Сталинской и Государственной премий. Он изучал проблемы охраны окружающей среды при испытаниях ядерного оружия. Обобщал понятие «погоды» на состояния верхней атмосферы и околоземного космического пространства – «погоды в космосе». Считался организатором научных проектов и генератором идей, стремившимся объединять талантливых людей для решения той или иной проблемы.  Роль академика Федорова в судьбе Дьякова и его солнечных идей неоднозначна – то положительна, то не очень.

   

ШКОЛА  МУЛЬТАНОВСКОГО

 

   Имя Мультановского как основоположника метода долгосрочных прогнозов погоды упоминается в метеорологической литературе нередко. «Исследования Мультановского и его школы мы с полным правом можем считать национальной гордостью», - писал историк метеорологии А. Хргиан. Академик АН Беларуси В. И. Логинов не так давно упомянул Мультановского в интервью, порицая современных предсказателей погоды и ставя основоположника в пример. Дьякова при этом как будто не существовало…

   Борис Помпеевич Мультановский родился в 1876 году, закончил Петербургский университет и с 1900 года работал в Главной физической обсерватории. В основу его взглядов легли работы синоптика 19 века С. Д. Грибоедова, в частности, доклад «Основы рационального предвидения погоды на долгое время». Грибоедов высказал предположение, что синоптические сезоны распадаются на отдельные периоды. Мультановский и ухватился за эту интересную нить.

   В 1913-1919 годах он начал давать долгосрочные прогнозы, стараясь соединять практику с теоретическим обоснованием. К 1935 году фундамент вполне сложился, школа определилась. Мультановского избрали в академики ВАСХНИЛ.   К одной из важнейших характеристик Б. П. Мультановского можно отнести то обстоятельство, что он состоял в РОЛМе, председательствуя в секции геофизики и фенологии. Это общество сохраняло староинтеллигентскую закваску, поклоняясь идеалисту Фламмариону и до 1932 года пытаясь отстоять независимый от советской власти дух, пока 58 статья не накрыла его своим черным крылом.

   Как мы помним, и Толя Дьяков с восторгом вступил в РОЛМ, видимо, в качестве научного корреспондента, в то время как в верхушке его состояли почетные и действительные члены. Среди действительных можно выделить такие имена, как Б. Л. Дзердзиевский, А. Е. Ферсман, М. С. Эйгенсон, а в почетных, к примеру, Г. А. Тихов и К. Э. Циолковский. В число 17 членкоров РОЛМа входили В. П. Глушко (будущий коллега С. П. Королева), Г. А. Шайн (известный астрофизик), А. Л. Кулик (организатор экспедиции в район падения Тунгусского метеорита).

   В 1938 году Б. П. Мультановский упокоился на Смоленском лютеранском кладбище. За свою жизнь он написал о многом, от долгосрочных прогнозов погоды до ленинградских наводнений, от геофизических условий пути из варяг в греки до приключений Одиссея в Средиземном море. Историков интересовало, был ли эпизод со страшной бурей в поэме плодом фантазии или реалистическим описанием? Борис Помпеевич нанес на карту направление ветров, указанных в «Одиссее», и выяснилось, что в наши дни происходит точно такая же их смена, когда циклон движется с запада на восток. Эта работа любопытна, но технически несложна и не несет особого научного откровения, хотя в популярной литературе нередко преподносится как этакое уникальное достижение классика. 

   Главное все же – его метод долгосрочных прогнозов, которым официально пользовались уже в начале Великой Отечественной войны, пользуются и до сих пор. Оправдываемость его на месяц и на сезон составляет 60-65%.

   Краткосрочные и долгосрочные прогнозы принципиально разнятся между собой, требуя различных теоретических и практических подходов. Атмосферные процессы длительностью до 10 суток протекают адиабатически (без притока и потерь тепла). Для долгосрочного прогноза надо учитывать приток тепла и его превращения. И, в отличие от краткосрочного, требуется сбор исходных данных со всего земного шара или хотя бы полушария.

   Мультановский ввел понятие «естественного синоптического периода», то есть отрезка времени, когда погода не меняется. Циклоны и антициклоны развиваются постепенно и накапливают незаметные количественные изменения, дающие на исходе периода резкие качественные скачки.

   Сначала метод Мультановского состоял в подборе аналогичных ситуаций из ряда прошлых лет на основе определенного ритма их повторяемости. Затем метод дополнили. Из цепи синоптических периодов одного сезона стали выделять те, которые нетипичны, исходя из того, что в следующем сезоне исключения из правила разовьются в полную силу.

   Дьяков внимательно отслеживал прогнозы по СССР, публикуемые в центральных газетах. Летом 1946 года, когда он нарабатывал собственный метод, предсказания ЦИПа (Центрального института прогнозов) знаменовались позорным провалом, обещая дожди вместо поразившей многие земли засухи. Уже тогда Дьяков мог противопоставить ЦИПу и его методу Мультановского – Пагавы свой процент оправдываемости:  83-85. В течение 5 лет (1944-1948) он вел самый жесткий контроль своих прогнозов по Горной Шории (на 5 суток и до двух с половиной месяцев), допуская плюс-минус одни сутки в наступлении сроков явлений, не больше 2-3 градусов по температуре и двух метров в секунду по скорости ветра. Только в апреле 1945 года погода сильно обманула его в расчетах (39%) и в октябре 1946 процент был пониже (68%). В остальных случаях успех доходил до 95%, а в среднем получился 83%.

   Дьяков пришел к твердому убеждению, что без глубокого знания законов климата определенной территории никакой метеопрогноз достаточно высокого качества невозможен. В дальнейшем Анатолий Витальевич начал разрабатывать новую теорию, которую назвал «энергетической климатологией».

   В этом направлении он пошел под «путеводным знаменем» идей Элеоноры Лир.     «Спустя 10 лет предвидения Э. С. Лир (об изменениях климата человеком) блестяще осуществились в исторических постановлениях нашего правительства о полезащитных полосах (1948) и великих стройках коммунизма – гидротехнических сооружениях в Куйбышеве, Сталинграде и на юге Украины», - писал он в научном докладе 1950 года.

   Не будь Дьякова, Лир, вероятно, никогда и не всплыла бы из пучины времен, оставаясь в глазах коллег рядовой научной труженицей. Более того, ее труды замалчивали сами представители школы Мультановского, к которой принадлежала и она. Кто же она, загадочная предшественница Бога погоды?

   Еще в 1990-е годы для воскресения ее облика немало усилий приложил Геннадий Юров, который беседовал с людьми, лично знавшими эту голубоглазую, нордически статную женщину, обладавшую множеством дарований, увлеченную музыкой, стихами, рисованием, наукой и прожившую всего 46 лет. Родилась она в Самарканде (1893), в союзе бельгийца Северина Лира и Юлии Брандт, родом из обрусевшей австрийской семьи.  17-летней девушкой приехала в Петербург, закончила Высшие женские курсы, затем физмат университета и работала под руководством Б. П. Мультановского. Борису Помпеевичу Лир импонировала интересом к истории, которой он сам был не чужд. 

   Она писала о гололеде, засухе, полярной шапке (арктической области высокого давления), развивала принципы классификации синоптических процессов, понятия климата и погоды. Затем, как утверждается в «Печальной повести о Боге погоды», пошла дальше своего учителя и впервые затронула вопрос о значении макроциркуляции атмосферы как важнейшего фактора, от которого зависит климат в его наиболее общем проявлении. Провела типизацию крупномасштабной циркуляции атмосферы. 

   До 1935 года она работала в Главной геофизической обсерватории, но с началом Большого террора была выброшена из Ленинграда и закончила свои дни в Казани, затем в Саратове. Скандинавский тип ее внешности притягивал мужчин, однако жила она одиноко и замкнуто.  

    «Пути и задачи климатологии» - ее последняя статья, в которой видна широта и одухотворенность мысли: «В новых планах исследования должна будет обнаружиться связь атмосферных процессов с гидро- и гляциосферой, и единство жизни геофизических явлений обнаружится с новой силой. Климатология перестанет занимать последние ряды в цикле географических дисциплин и станет почетным членом наук геофизических. В дальнейшем, в поисках первопричин крупных климатических аномалий, должен будет совершаться выход из сферы влияния земных сил в силовое поле космических агентов. Если на одном полюсе этих исследований устанавливается связь климата с погодой, то на противоположном новая климатология подойдет к истокам климатических явлений на Земле – к связи их с космическими причинами». Здесь – солидаризуюсь с автором «Печальной повести» - прямая дорога к открытиям Бога погоды.

   Гостя в Ленинграде с научным докладом в Главной геофизической обсерватории (октябрь 1950 года), Анатолий Витальевич выпросил там фотографию Элеоноры Лир, которую, вернувшись домой, увеличил и повесил на стене внутри недавно отстроенной башни, где наблюдал небо.

   Научные работы и письма ученым он подписывал псевдонимом «А. Дэллин», то есть «Анатолий Дьяков, Элеоноры Лир идейный наследник».

 

   ПОСЛЕ  ВОЙНЫ

 

   Однажды в гости к Дьякову приехал из Алтайского края старый знакомый, М. В. Садчиков, и оставил в журнале приема посетителей следующую запись от 11.06.74: «Уважаемый Анатолий Витальевич! Алтайский край преклоняется перед Вашим учением. По Вашим трудам о прогнозах погоды труженики Алтайского края всегда следили за погодой, и они всегда давали хорошие результаты. В мае 1945 года Ваш доклад состоялся на президиуме Кузедеевского райисполкома. Вы дали тогда полный анализ режима сильной засухи в Горной Шории, и он оправдался».

   Дьяков прекрасно помнил то время. 3 мая 1945-го, за 6 дней до Победы, он сделал доклад на заседании, где секретарствовал Михаил Васильевич. Дьяков тогда заведовал прогнозами в роли начальника метеобюро горношорского треста «Запсибчерметразведка», то есть состоял в геологической структуре Министерства черной металлургии. 

   Засуха. Страшное слово, означающее горе, голод и смерть. Голодающее Поволжье 1921 года было памятно всей России и вошло в школьные учебники истории. 

   Вода – основа жизни, и растения должны пить вволю. Один килограмм пшеничного зерна требует до тонны воды. Поэтому предвидеть количество осадков – это огромное дело. Тогда агрономы могут варьировать культуры, применять специальные приемы вспашки…14-летним отроком Толя Дьяков поклялся себе, что научится предсказывать засухи. И теперь он уверенно консультировал агрономов.

   В 1946 году солнце палило с немилосердной силой. После весенней распутицы жирная грязь центральной дороги поселка засохла до каменной твердости. По ней тащились телеги и тарахтели грузовики. Послевоенная жизнь отдавалась болью за калек-обрубышей, которые каждый день накатывали на досках с колесиками к базарчику, пели режущие сердце песни, покупали в ларьках пиво и водку, и затем кое-кто из них валялся в мертвецком состоянии под забором или прямо на площади, где шла торговля семечками, махоркой, ягодой, тряпками…  Уже не в первый раз Дьяков переживал трудное, полуголодное время, из которого с напряжением выходила страна.

   Ариадна Ивановна собралась в Москву, где ее ждала серьезная научная работа. Звала Толю с собой, с его талантом в столице он не пропадет, но сейчас, когда ясно определились контуры солнечно-земной теории, требующей астрономических наблюдений, Москва его не устраивала.

   - Ну и правильно. Ты, безусловно, прав. Тебе надо обязательно добиться полного завершения теории. Женись на Ниночке. Она хорошая девочка. С ней тебе будет замечательно. Она станет опорой в житейском отношении. И… родит тебе ребенка… Детей…    Жаль, что я не могла родить…

   На прощание Дьяков нежно поцеловал ее.  Пожалуй, он испытывал облегчение от ее отъезда, а она уезжала с душой, безгранично заполненной его любимым образом. Паровоз дал гудок, вагоны тронулись.

   Нина Орлова ему и вправду нравилась. Она так мило, певуче говорила: «Я схожу на рУдник», подразумевая центр поселка. Так говорили все окрестные жители, всегда ставя ударение в слове «рудник» на первый слог. Родители ее жили в Темире, а сама она, окончив Новосибирский техникум электросвязи, работала техником радиоузла в Сталинске. Чтобы перебраться поближе к маме, ей подвернулся случай поменяться с одним мужчиной местами. Он в Сталинск, она в Темир. Однако, по ее словам, сказанным в 1990-е годы, чего-то испугалась и в темирский радиоузел не устроилась. Весной Дьяков часто заходил к соседям ее родителей (по заботам, связанным с коровой). Видя в соседней усадьбе миниатюрную, хорошенькую, скуластую девушку, начальник метеослужбы познакомился с ней под рабочим углом зрения.

   - Ну что, пойдешь ко мне работать? Место наблюдателя пока вакантно! 

   Семейные отношения они узаконили 17 сентября 1946 года.   Отец Нины в свое время привез семью из Тамбовской губернии. Он отличался сильным и бескомпромиссным характером. В Гражданскую войну, отчаянный рубака, воевал за красных и был награжден именным оружием. В годы сталинизма отрекся от сына Михаила, брата Нины, осужденного как «враг народа» (но позже восстановил отношения). В хрущевское время Михаил, окончивший филологический факультет МГУ, приезжал к Дьяковым в гости и нашел в лице главы семьи доброго друга, с которым они дуэтом исполняли песни и романсы.  В то время как другой брат Нины, отличавшийся просталинскими убеждениями, не пользовался симпатией Анатолия Витальевича. 

   На хрупкие плечи Нины, рожденной в крестьянском укладе, легли главные хозяйственные заботы. Огород и уход за коровой, заготовка сена (для чего следовало запастись несколькими бутылками водки, чтобы оплатить трудовые расходы). Она думала о земле, муж теперь безраздельно мог думать о небе. Единственная его мужская работа по дому состояла в том, чтобы принести воды из колонки. Соседи часто видели его в шароварах, в фуфаечке или старом пальтеце, идущим босиком с коромыслом и двумя ведрами. Его приверженность к закаливанию и босой ходьбе чрезвычайна.  Он и Нину пытался заставить ходить босиком, на что она все-таки не решилась.

   Поскольку Нина поступила в штат метеобюро, злоязыкие темирцы сочинили анекдот: Бог погоды объявил жене выговор за то, что она пересолила борщ. Но работала семейная пара вполне планомерно. Нина Григорьевна снимала показания приборов, печатала на машинке тексты прогнозов мужа и отправляла их в конвертах. 

   Первые двое детей их умерли – мальчик (в возрасте 4 месяца) и девочка двух лет.  В 1950 году родился Валера, ставший потом летчиком, в 1952 – Камилл, в 1955 – Саша и в 1958 – Лена. 

   Теплая семейная жизнь в кругу любящей, заботливой жены и детей вполне устраивала счастливого отца.  До 1960 года (когда Дьяковым дали новый дом) вся эта большая семья ютилась в халупенке о двух малюсеньких комнатках, одновременно служившей обсерваторией. Глава семьи сидел за столом с бумагами, синоптическими картами, книгами. Малыши лезли к папе на колени, ползали под столом, хватали карандаши. Мама порой замахивалась на них полотенцем. Папа запрещал ей наказывать детей и «портить им нервы». Он никогда не злился и не гнал их от себя.

    Все больше начальник метеобюро чувствовал себя настоящим ученым. В его памяти сконденсировались целые этажи знаний. С настоящей страстью он погружался в тогда еще довольно свежие идеи фронтологического анализа, внесенные учеными норвежской школы. Одним из пионеров внедрения фронтологического метода в Советском Союзе был В. А. Бугаев. Его учебник «Техника синоптического анализа» и монография «Метод барической топографии», изданные в 1947 году, пользовались у советских специалистов огромной популярностью. Лежали они и на рабочем столе Дьякова.

   В это время на горе Улудаг вовсю шло строительство башни, воплощавшей его мечту. Он сам разработал конфигурацию круглых проемов и арочных окон и мог гордиться ажурным строением как произведением деревянного зодчества. Зарплату отдавал рабочим-строителям, обрекая семью на ячменные лепешки, которые пекла жена. Она сама сеяла ячмень, потом жала колосья и молола зерно.

   Строительство началось в 1946 году по еще военному (1944) распоряжению Ивана Павловича Бардина, заместителя наркома металлургии. В трудных послевоенных условиях, под мощными ливнями Горной Шории летом и среди снежных заносов зимой башня была воздвигнута в 1948 году и претендовала не меньше чем на звание обсерватории.

 

   МАЛЕНЬКАЯ  РЕВОЛЮЦИЯ

 

   В связи с реорганизацией треста «Запсибчерметразведка» возник вопрос о ведомственной подчиненности метеобюро. Возможны были некоторые варианты в передаче на баланс той или иной производственной структуре. Но у Дьякова особые, далеко идущие планы. Он соотносит себя и свой вклад в науку с государственным масштабом СССР.  

   30.07.48 он отправляет письмо вице-президенту АН СССР И.П. Бардину с просьбой включить метеобюро в число учреждений Академии наук и 17 августа получает лаконичный ответ: АН не может принять в свою систему метеобюро Горной Шории, принадлежащее Министерству черной металлургии СССР, так как Западносибирский филиал Академии наук проблемами климатологии пока не занимается.

   В это время дьяковские прогнозы победно шествуют по окрестным колхозам и совхозам, горнорудным предприятиям, станциям железной дороги, лагпунктам  Южкузбасслага. Они откровенно конкурируют со сводками погоды Новосибирской гидрометслужбы, вызывая неудовольствие и раздражение ее руководства, которое жалуется своему московскому начальству и рассылает циркуляры в органы власти Горной Шории, обращается к Дьякову с требованием «замолчать», называет его «неучем» и «шарлатаном». Документов на эту тему найти не удалось, однако известно, что Дьякову тоже пришлось обороняться бумажными посланиями. Дело дошло до того, что он был вынужден обратиться в Совет Министров СССР (так как гидрометслужба подчинялась ему), а поскольку председателем Совета Министров был Сталин, пришлось адресоваться лично к нему (1949). В результате из Минчермета приехала комиссия, которая дала заключение: «…В подавляющем большинстве случаев А. В. Дьяков дает точные сводки о предстоящей погоде на месяц и на декаду, чем приносит народному хозяйству несомненную пользу». Это не такой уж частый случай, когда справедливость торжествует.

   Дьяков укрепляет материальную базу метеобюро, добивается поставок нового оборудования. В 1950 году ему содействует академик В. В. Шулейкин, подписывая заявку по приборам на 25 тысяч рублей (в исчислении до реформы 1961 года).

   В октябре 1950 года происходит знаменательное событие, которое в своей основе я излагаю с помощью «Печальной повести».  Оно началось с того, что Анатолий Витальевич сел в поезд и прибыл в Ленинград. Он держал путь в Главную геофизическую обсерваторию (ГГО), ту самую в которой когда-то работали Мультановский и Лир. Войдя в здание обсерватории, он нашел отдел климатологии и постучался в дверь.

   Начальник отдела Рустем Фатыхович Усманов застыл от изумления. Перед ним стоял кряж в тяжелых туристских ботинках, заправленных в гетры брюках гольф и рюкзаком за спиной. Сняв с головы берет и смахнув с лица пот, отрекомендовался:

   - Дьяков Анатолий Витальевич, начальник метеостанции Горной Шории.

   Усманов продолжал молчать, пока еще не придя в себя от неожиданного визита. Он вообще имел особенность говорить медленно, с длинными паузами. Гость вошел в кабинет, скинул с плеч рюкзак, порылся в нем и вынул три переплетенных комплекта тетрадей, протянул их хозяину кабинета и уселся на стул в отдалении. Усманов пролистал тетради, исписанные красивым, хорошо читаемым почерком. Третий комплект, о климате Горной Шории, просто поразил его. Как специалист он сразу оценил смелость и оригинальность научного подхода, строгость модели накопления снежного покрова и таяния с математическими выкладками. Другие вещи содержали в основном рассуждения о связи погоды с Солнцем.

   - Что бы вы хотели от нас? 

   -  Я бы хотел, чтобы меня заслушали на семинаре.

   Усманов задумался. Легко сказать – провести семинар. В коллективе работает человек 160. На семинар они могут явиться только добровольно, приказом не заставишь. И кто захочет терять время из-за безвестного дилетанта, претендующего на встречу со светилами? Рустем Фатыхович решил поговорить с Предтеченским, Вительсом, Покровской и другими видными специалистами, заинтересованными в солнечной теме. Семинар состоялся 17 октября в присутствии примерно 80 человек.

   Доклад на тему «Динамико-климатические особенности районов Горной Шории и методика их исследований» длился в пределах часа и встретил самое доброжелательное отношение. Слушателям импонировали энергия и уверенность докладчика, глубокая продуманность темы, мгновенная реакция на реплики, обстоятельные и остроумные ответы на вопросы при обсуждении. Как положено, доклад увенчался официальным решением семинара с подписями ответственных лиц и печатью. Этот документ стал главным оружием Дьякова в последующей борьбе. В нем отдавалось должное успехам докладчика в изучении климата малоисследованного района, обращалось внимание на глубокий физический анализ причин формирования климата. Высказывалось мнение о целесообразности опубликования работ Дьякова в печати, расширении комплекса наблюдений на Улудаге и увеличении штата работников станции до 5-7 человек. Иными словами, решение семинара являлось своего рода предписанием для различных инстанций.

   Уже 24 октября 1950 года заместитель начальника Главного управления госметеослужбы СССР (ГУ ГМС) Х. П. Погосян обращается к замминистра металлургической промышленности Ф. А. Меркулову с письмом, в котором обращает внимание на то, что открытие научно-исследовательской метеостанции в Горной Шории не состоялось «из-за отсутствия штата, необходимого для выполнения программы станции в соответствии с Вашим письмом», хотя комплект приборов и оборудования был отпущен приказом ГУ ГМС еще 18.01.49. Далее Х. П. Погосян ссылается на успех доклада Дьякова в ГГО и рекомендации семинара по увеличению штата. В заключение предлагалось организовать станцию на кооперативных началах. Методическое руководство осуществляла бы ГГО, за все остальное отвечало бы какое-либо горнорудное предприятие.  Это письмо говорит, кроме стратегической важности ленинградского доклада, также о доброжелательности профессора Погосяна к Дьякову, как, разумеется, и наоборот.

    В июне следующего года Министерство черной металлургии и ГУ ГМС договорились о передаче горношорского метеобюро в распоряжение Новосибирского управления гидрометслужбы (НУ ГМС). Едва ли такое решение понравилось начальнику метеобюро – попасть в руки тех, кто его давно не любил, а он отвечал взаимностью. В письме от 17.07.51 на имя  начальника НУ ГМС С. Я. Пахневича Анатолий Витальевич решительно заявляет: «… свое согласие на переход в систему Новосибирского УГМС я могу дать только с условием соблюдения Вами и всеми начальниками отделов НУГМС моей творческой инициативы в изложенной выше тематике работы, выражением чего должна явиться организация на горе Улу-Даг т.н. НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ  СТАНЦИИ ДИНАМИКИ АТМОСФЕРЫ ГОРНОЙ ШОРИИ, что должно быть обусловлено специальным приказом и положением о такой станции с согласия ГУГМС при СМ СССР». Аргументы в пользу своего заявления Дьяков привел следующие (цитирую с незначительными сокращениями): «Факт создания этой метеостанции является всецело результатом нашего многолетнего напряженного труда как по изысканию финансовых и материальных средств, так и по руководству проектными и строительными работами в течение последних пяти лет. Кроме этого, в течение более чем 13 лет (с 1938 г.) проведены специальные климатологические исследования… Особенно важным для горной промышленности является долгосрочное предвидение погоды на сроки от пяти суток до двух месяцев… проводимые метеобюро со средней многолетней статистической обеспеченностью в 82% на основе выработанной А. В. Дьяковым методики, созданной с использованием наиболее передовых идей современной метеорологии».   

    17.12.51 г. Анатолий Витальевич сообщает Х. П. Погосяну, что 12 сентября прием метеостанции в распоряжение НУГМС осуществился. «Однако Новосибирское управление ГМС не только не сделало ничего для организации… ГМС 4-го типа, но изъяло имеющееся аэрологическое оборудование и расходные материалы (манометр, оболочки шаров-пилотов, фонари, свечи). При принятии ГМС от Кузметкомбината я лично был отстранен от назначения на должность начальника ГМС Темир-Тау, так как от меня сперва скрыли Ваше письмо начальнику Новосибирского управления ГМС тов. С. Я. Пахневичу от 10 сентября 1951 года, в котором Вы предложили назначить меня начальником этой метеостанции. О существовании этого письма я узнал только в конце октября, принял ГМС от другого начальника 20 ноября. В настоящее время я прибыл в Москву по своей инициативе, чтобы просить Вашей помощи для продолжения тех научных работ, которым я уделил 15 лет своей жизни. Прошу Вас прежде всего организовать слушание основных результатов моих работ по динамике атмосферной циркуляции и т.н. энергетической климатологии в ЦЕНТРАЛЬНОМ ИНСТИТУТЕ ПРОГНОЗОВ».

   Здесь обращают на себя внимание два факта: во-первых, насколько нечистоплотны действия новосибирцев (скрыли письмо), а во-вторых, Дьяков добрался до самого ЦИПа, так как уже через несколько дней (21 декабря) Погосян организовал желаемый семинар. Об этом событии приходится судить понаслышке, хотя текст самого доклада сохранился. Видимо, в отличие от аудитории ГГО слушатели здесь были настроены не столь дружелюбно. Тем более, что против именно прогнозов ЦИПа (будущего Гидрометцентра СССР) докладчик выплеснул бурную полемическую энергию. Дошло, кажется, до того, что он вызывал весь этот высокоученый и озлобленный критикой коллектив на соревнование: давайте посмотрим, чьи прогнозы лучше!

   Затем, следуя архивным документам, мы через несколько месяцев попадаем в 31 марта 1952 года, когда и началась маленькая дьяковская революция. Приказом номер 9 по гидрометстанции Темиртау ее начальник провозгласил, что отныне (с 1 апреля) она будет называться ОБСЕРВАТОРИЕЙ ДИНАМИКИ АТМОСФЕРЫ ГОРНОЙ ШОРИИ (ОДАГШ). Приказ был распечатан на трех страницах и разослан в 10 инстанций: президиум АН (И.П. Бардину), ГУГМС, НУГМС, депутату Верховного Совета РСФСР по Горной Шории А. Е. Кушакову, (который поддерживал Бога погоды), в райсовет Кузедеевского района, Горное управление КМК, Темиртауское и Таштагольское рудоуправления, управление Южкузбасслага, райотдел лесного хозяйства Кузедеевского района.

    Мотивируя издание приказа, Дьяков ссылается на разные (рекомендательные) решения (ГУ ГМС, ГГО).  «Таким образом, на ГМС Темир-Тау оказались возложенными весьма важные работы по развитию НОВЫХ ПУТЕЙ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ НАУКЕ ОБ АТМОСФЕРЕ;  эти работы имеют целью укрепить приоритет советской науки в деле предвидения погоды». 

   Свои подписи под приказом, удостоверяя ознакомление с ним, поставили старший наблюдатель Н. А. Пестриков и техник-наблюдатель А. Ф. Понарин. Штат, несмотря на рекомендации, так и не вырос до 5-7 человек, да и эти двое новеньких приносили проблемы. Понарину на первых порах было негде жить, и его вместе с семьей приютил в своем домишке сам начальник станции. В ответ на отчаянный анархизм Дьякова приходит отрезвляющее письмо из Москвы, от начальника Управления сети наблюдательных станций ГУГМС А. М. Китайцева:

   «Начальнику гидрометстанции Темир-Тау тов. Дьякову А. В. В соответствии с существующими положениями начальники гидрометстанций не имеют права самостоятельно решать вопросы о переводе станции из типа в тип, а тем более преобразовывать ее в обсерваторию. Изданный вами приказ … является незаконным и объясняется незнанием Вами элементарных правил службы. Начальнику Новосибирского УГМС тов. Пахневичу С. Я. дано указание об отмене изданного Вами приказа и о наложении на Вас строгого взыскания. Одновременно начальнику УГМС дано указание ускорить перевод гидрометстанции Темир-Тау в 4-й тип с организацией шаропилотных наблюдений. В дальнейшем по всем вопросам работы гидрометстанции обращайтесь непосредственно в Новосибирское УГМС, в подчинении которого находится гидрометстанция Темир-Тау, и строго руководствуйтесь действующими Правилами внутреннего распорядка на гидрометстанциях».

    И все же Дьяков не сдается и свой ответ московскому начальству подписывает как заведующий ОДАГШ (23.05.52). «Правила и порядки Гидрометслужбы СССР мне известны в малейших деталях. Тем не менее … в НАРУШЕНИЕ формы, я рассчитывал на то, что преклонение перед последней – дань бюрократизму в ГУГМС - не простирается настолько, чтобы не поддерживать ценной творческой инициативы, исходящей СНИЗУ от энтузиаста советской метеорологии, отдавшего ей немало трудов, о чем известно Вам лично как УЧАСТНИКУ этих трудов, помогавшему мне еще в 1939 году. Идея основания Обсерватории динамики атмосферы выношена мною в течение многих лет жизни (с 1936 г.) и ПРАКТИЧЕСКИ ОСУЩЕСТВЛЕНА с помощью местных руководителей, поддерживавших всемерно мое важное ПРОГРЕССИВНОЕ начинание. Это я и счел  нужным отметить в своем приказе № 40 от 23 апреля 1952 года, и это не удастся «отменить» никакому бюрократу по той причине, что здесь говорит САМА  ДИАЛЕКТИКА НАШЕЙ РАЗВИВАЮЩЕЙСЯ ЖИЗНИ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ЭПОХИ.  По словам тов. И. В. Сталина, «там, где есть бюрократизм, там нет движения вперед, нет развития». Все это не мешало бы помнить всем руководителям учреждений, где успехи не блестящи, в частности, ЦИПу, долгосрочные прогнозы которого весьма низкого качества, Геофизическому институту АН СССР, стиль работы которого подвергнут суровой критике со стороны ЦК нашей партии («Правда» от 25 февраля 1952 г.), и мн. др. Прошу принять мое заявление, что если с Вашей стороны не будет активной поддержки моей творческой инициативы в работах, протекающих нередко с нарушением формы, но направленных на всемерное развитие родной советской науки, то прошу освободить меня от занимаемой должности в системе ГУГМС при СМ СССР».

   Через месяц Дьяков поехал в Алма-Ату, в КазНИГМИ (Казахстанский научно-исследовательский гидрометеоинститут), где охотно выслушивали его идеи. 21 июня он выступил с докладом, встретившим большой интерес тамошних ученых. 

   А вернувшись в Темир, Анатолий Витальевич ознакомился с приказом об увольнении за прогулы. Статья КЗОТ означала ни больше ни меньше, как «волчий билет». Основанием для приказа послужила докладная техника-наблюдателя Понарина, который «несколько дней не видел начальника на работе». Докладную, надо думать, его попросили написать новосибирские товарищи.

    

ЧЕРНЫЕ  ДНИ  И  ЯСНЫЕ  НОЧИ

(1952-1958)

 

   Лишившись работы и зарплаты (с двумя малыми детьми на руках), романтик науки перебивался случайными заработками. Верная своему кумиру Ариадна Ивановна, и без того высылавшая ему из Москвы по 20 рублей каждые две недели, узнав о катастрофе с увольнением, отправляла более крупные суммы  и посылки с одеждой, конфетами для детей, не забыв и  про «Юманите».

   Нина Григорьевна зарабатывала шитьем. Анатолий Витальевич фотографировал жителей поселка – рубль за фото. Какие-то крохи он получал за уроки математики в школе. Случайно встречаясь с ним в школьных коридорах, молодая учительница географии Марья Павловна, невольно стала его исповедницей. Она всегда преклонялась перед личностью Дьякова и считала его «одним из огромнейших умов современности». А он отлично помнил ученицу предвоенных лет Машу Букрееву (по мужу ставшую Жаворонковой), слушавшую его географические уроки с неподдельным интересом.

   Она видела, что сейчас Анатолий Витальевич очень подавлен, растерян, сломлен. Он рассказывал ей, как покончил жизнь самоубийством один метеоролог, которому перестали платить зарплату, и признался, что близок к такому же исходу. Марья Павловна с большим сочувствием слушала его, утешала и призывала не отчаиваться, веря в конечную победу новаторских идей. Сочувствие было для него не лишним.

   Да, события приняли мрачный характер. И все-таки Дьяков продолжал зарисовки солнечных пятен и по-прежнему снабжал сводками потребителей синоптической продукции. Для наблюдений они с Ниной проделали в сенях дырку и выставляли в нее подзорную трубу (привезенную из Алма-Аты). Нина печатала прогнозы на машинке, лепила конверты и рассылала.

  После захода солнца Анатолий Витальевич увлеченно наблюдал зодиакальный свет. Для таких наблюдений телескоп как раз непригоден. Прозрачнейший воздух Горной Шории позволял видеть то, что невозможно рассмотреть в городе с его смогом и вечерними огнями. А зодиакальный свет интриговал Дьякова с юных лет. 

   Зодиакальный свет – это красивое сияние лоскутка неба в районе только что севшего или, наоборот, собирающегося взойти солнца. В зависимости от солнечной эклиптики свет ориентирован по зодиакальным созвездиям, откуда и его название. В те далекие дни середины 20 века он представлялся более загадочным, чем сейчас, когда окончательно выяснилась его природа, связанная с отражением солнечного света частицами пылевого космического облака.

   Дьяков заметил, что яркость зодиакального света отчетливо связана как со вспышками на Солнце, так и с напряжением атмосферной циркуляции в центре Евразии, то есть над его головой. В качестве эталона яркости он выделил участок Млечного пути между созвездиями Лебедя и Кассиопеи. Оказалось, что в эпохи интенсивной солнечной активности зодиакальный свет в два, а то и в три раза ярче Млечного пути.  Вывод напрашивался сам собой: яркость зодиакального света может служить тонким индикатором напряжения энергии атмосферной циркуляции – прежде всего в Арктике, а потом и в связанных с ней районах. Мозг исследователя неотступно трудился над вопросами – в чем же здесь дело? Какова связь колебаний яркости зодиакального света с колебаниями активности Солнца? И как все это сказывается на тропосфере Земли?

   В это бедственное время Дьяков много теоретизировал, возводил под метеорологию философский фундамент. Диалектика природы всегда была его коньком. В МГУ по данному предмету он получил «отлично» (хотя по многим другим дисциплинам оставался «хорошистом»). Сейчас он рассматривал погоду и ее предвидение с точки зрения детерминизма и его противоположности – индетерминизма. Лаплас с его механистическим детерминизмом 18 века, казалось бы, давно ушел в прошлое. Все явления в мире он рассматривал как связанные шестеренками вселенского механизма. Любой человеческий вздох имеет первичной причиной сотворение мира, от которого к нему привели мириады следствий. Но не так ли рассуждает и советский ученый Илья Афанасьевич Кибель, построивший метод краткосрочного предсказания погоды на уравнениях, механически выводящих синоптические процессы из значения барических полей? Дьяков предпочитал опираться на современную физику с ее принципом неопределенностей Гейзенберга. Он пришел к мнению, что любой процесс природы – это комплекс достоверного и вероятного в их взаимопроникновении. Сейчас вряд ли эта мысль произведет впечатление новизной, но в середине 20 века не каждый ученый блистал вероятностным мировоззрением, о Гейзенберге, Боре, Эйнштейне слышали не все, а если и слышали, то воспринимали с недоверием. 

   Дьяков обдумывал основы новой науки, которую назвал «энергетической климатологией». Старое понятие климата как «совокупности средних величин и свойств метеорологических элементов» им отвергалось.  Новое провозглашалось еще в докладе от 17 октября 1950 года. Климат – сложный эффект солнечной энергии у поверхности планеты, проявляющийся в результате взаимодействия процессов: радиации и атмосферной циркуляции с орографией и подстилающей поверхностью определенной территории, физически выраженный в оформлении в течение ряда лет системы взаимосвязанных закономерностей: воздушных и водных течений, тепла, влаги и освещенности в атмосфере и на подстилающей поверхности. Дилетанту трудно судить о содержательной ценности данного определения, однако громоздкость формулировки режет слух. Впрочем, слова всегда можно поправить, а произвести на свет новую мысль гораздо труднее.

   Труды Б. П. Мультановского, по мнению Дьякова, дали плодотворные результаты, но в настоящее время устарели и носят печать формализма. Старая климатология бессильна экстраполировать процессы, связанные с трансформацией энергии у земной поверхности на более или менее долгий срок, то есть давать долгосрочный прогноз. Вследствие этого существуют две оторванные друг от друга отрасли: погодоведение и климатология. Поэтому и надо создать энергетическую климатологию как естественное развитие и обобщение классических трудов Дове, Фиц-Роя, Воейкова, Лир…  Для долгосрочных прогнозов погоды требуется ввести понятие энергетического цикла атмосферы…

   Падающий снег пеленой обволакивал поселок, обносил дома сугробами. Человек, далеко за полночь засидевшийся в избушке у столика, аккуратно выводил строчки рукописи, озаглавленной «О предвидении погоды на длительные сроки на энергоклиматической основе». По его предположению, она должна была произвести настоящий фурор в научном мире.

   Через девять месяцев после увольнения произошло восстановление на работе. УГМС подчинилось указанию Новосибирского обкома партии, куда уволенный обратился с жалобой. Но это еще ничего не значило. Начальник метеостанции по-прежнему гнул свое. От него требовали распространения официальных прогнозов, а он скандалил: я вашу чушь рассылать не буду!

   Накануне 1954 года Дьяков отправил рукопись «Предвидения» президенту Академии наук СССР А. Н. Несмеянову,  одному из крупнейших химиков-органиков 20 века.   

   Уже во вступительной части работы Дьяков бросил вызов Кибелю, критикуя его метод, который завел, по Дьякову, метеорологическую науку в тупик. Сознавал ли сибирский поклонник Бруно и Галилея, на какую статую он замахнулся?

   Илья Афанасьевич (Аронович) Кибель – ученый с мировым именем. Его монография «Введение в гидродинамические методы краткосрочных прогнозов погоды» считалась классикой. В 1940 году вышла монография «Приложение к метеорологии уравнений бароклинной жидкости», которая знаменовала собой приход нового, численного метода краткосрочного прогноза погоды, а ее автор стал лауреатом Сталинской премии. Легкая маскировка в звучании отчества приходится на период борьбы хозяина премий с «космополитизмом».

   И. А. Кибель заведовал отделом динамической метеорологии ЦИП. В академической карьере он дошел до членкора. Шесть раз его кандидатура выставлялась на избрание в действительные члены АН, но так и не прошла, баллотируемая коллегами. Вероятно, чем-то их не устраивали его человеческие качества.

   Когда президиум АН и УГМС отдали рукопись смелого автора на отзыв, Кибель оказался в числе пяти задействованных рецензентов. Впрочем, отзывы ученых на рукопись «Предвидения» заслуживают отдельной главы, поскольку этот труд А. В. Дьякова явился одной из центральных вех в его личной судьбе и судьбе его открытий. 

   Некоторое время он поработал в метеостанции, пока новосибирские управленцы не сократили должность начальника станции. Снова тяжкое состояние безработного. Метеостанцией заправляли в это время какие-то случайные лица, не имевшие ни квалификации, ни старания.  Все чаще на входной двери башни Улудага висел амбарный замок, и даже в нескошенной вокруг траве, брошенной у канавы лопате чувствовалась мерзость запустения.

   Однажды ночью страшно залаяли собаки. Чуть не весь поселок выскочил из домов. На Улудаге полыхало зарево, посылая в небо тучу дыма. С громовыми раскатами трещали пожираемые пламенем доски. 

   Днем в горестном чувстве поднялись Дьяков с Ниной на гору, осмотрели пепелище. Их труд и смысл устремлений сгорел дотла, вместе с фотопортретом Элеоноры Лир. Кто и зачем совершил поджог, осталось неизвестным. Лишь несколько десятилетий спустя кое-кто из порядком постаревших пацанов немножко развязали в поселке языки и намекнули на прошлые проделки… 

  Но в конце 1957 года сердце Анатолия Витальевича вновь возликовало, как в юные годы. Ему удалось найти общий язык с директором КМК Б. Н. Жеребиным, который решил поддержать метеоролога-новатора. В это время Дьяков работал по договору, снабжая КМК прогнозами.

   Борис Николаевич Жеребин руководил КМК в 1953-1965 годы. Герой соцтруда, лауреат Государственной премии за скоростной метод реконструкции доменных печей, человек-легенда. Он обратился с предложением в Министерство черной металлургии, и с 1 января 1958 года была учреждена научно-исследовательская гелиометеостанция Горной Шории.

       В очерке Геннадия Падерина «Ловец ураганов» (1970) есть интересный эпизод. Дьяков отправлял прогнозы на КМК, а там его почта исправно копилась в шкафу заводоуправления, не читаясь.

   «Так продолжалось до одного случая, который обошелся комбинату в полмиллиона рублей. Зима в том году выдалась мягкая, и руду из Горной Шории возили, даже не пересыпая известью: известь бывает нужна, чтобы руда не смерзалась на платформах, так как грузят ее мокрую (из-за грунтовых вод). И вот в середине этой мягкой зимы Дьяков вдруг обнаруживает признаки сильного и внезапного похолодания. В тот же день посылает в Новокузнецк тревожное предупреждение, а там…  Там его постигает судьба всех предыдущих сводок.

   Несколько составов руды смерзлось в камень, взять ее не могли ничем, пришлось взрывать прямо на платформах. А потом железная дорога предъявила иск за искореженный подвижной состав. 500 тысяч рублей.

   Не-ет, теперь сводки отшельника из Темиртау больше не складывались непросмотренными, теперь к его работе начали относиться с вниманием, уважением и даже некоторым почтением, теперь он стал вхож к самому директору комбината, а директор, восхищаясь и гордясь удивительной прозорливостью «бога погоды», рассказал о нем областным руководителям.

   Отвечая в первый раз на запрос председателя Кемеровского облисполкома и предсказывая погоду по Кузбассу не на день, не на неделю и даже не на месяц вперед – на сезон, Дьяков почти физически ощутил тяжесть, что легла на плечи».

   В данном отрывке есть кое-какие неясности. Почему директор комбината, «восхищался и гордился удивительной прозорливостью Дьякова» вместо того, чтобы горевать по поводу удивительного головотяпства, обошедшегося в полмиллиона? Так ли именно все было, как описано?  Подобные истории таят обычно немало нюансов. Похоже, что в свое время ее рассказал с хорошим одесским смаком сам Дьяков, а писатель некритично скопировал в очерке. Теперь уже вряд ли удастся навести необходимые справки. 

   Однако удалось установить, что дело было в 1957 году, то есть еще до возрождения метеостанции, когда Дьяков работал по договору с КМК. По словам Нины Григорьевны, директор КМК (значит, Б. Н. Жеребин) высоко оценил выступление в суде Анатолия Витальевича, с помощью убедительности и красноречия которого удалось сбить сумму иска. Как говорила Нина Григорьевна, благодаря впечатлению от суда директор и решил пойти навстречу Анатолию Витальевичу по открытию гелиометобсерватории.

 

АНТИ-КИБЕЛЬ

 

   В 1953 году А. Дьяков написал исследование, включенное затем в состав работы «О предвидении погоды на длительные сроки на энергоклиматической основе», а в 1955 году еще больше разработал его и выделил в отдельную статью (никогда не публиковавшуюся). Называлось оно «К вопросу об искажениях физики атмосферы в работах И. А. Кибеля и его школы». Не в моих возможностях оценить глубину этого исследования (на семи страницах формата А4), насыщенного специфической терминологией наряду с математическими формулами, однако в самом его заголовке мне видится грандиозность коллизии, исключающей одно из двух: либо великий Кибель с его монографиями и госпремией неправ и близок к понятию «шарлатана», либо Дьяков… ну, конечно, не шарлатан, а, скажем так, человек, имеющий свойство впадать в ложные амбиции, и не совсем серьезный теоретик. Если признать правоту Дьякова, то Кибель вместе с женой Е. Н. Блиновой совершил аферу на государственном уровне. Но ведь он не один, сам по себе. За ним специалисты, изучавшие его труды. Например, ученик Кибеля, посвятивший ему свою монографию, Гурий Марчук, ставший в 1980-е годы президентом АН СССР.

   А у Дьякова только один союзник – профессор О. А. Дроздов, критиковавший Кибеля в журнале «Метеорология и гидрология». 

   А. Дьяков писал: «В серии работ, опубликованных в последние годы, И. А. Кибель и ряд представителей его школы (Е. Н. Блинова) поставили своей задачей содействовать решению проблемы прогноза погоды как на короткие, так и на длительные сроки вычислительным путем, исходя из общих уравнений гидромеханики и термодинамики, а также теории излучения в ее классических формулировках… 

   С точки зрения диалектико-материалистической теории познания, такой путь, подобный путям детерминистов 18 века, искавшим «мировые формулы», совершенно не соответствует истинной природе вещей, так как любой процесс природы имеет сложный характер, представляя собой диалектическое единство достоверного и вероятного. Тем более это справедливо для атмосферных процессов, в которых доля вероятного весьма велика.

   Тем не менее И. А.Кибелю и Е. Н. Блиновой удалось продемонстрировать хорошее ПО ВИДИМОСТИ совпадение своих расчетов с действительностью, вызвать в известной части среды советских ученых, на некоторый период времени, убеждение, что эти расчеты являются свидетельством РЕАЛЬНЫХ УСПЕХОВ в науке.

   Обладая несомненными, крупными математическими способностями – уменьем составлять блестящие и эффектные комбинации из символов и уравнений, - И. А. Кибелю и Е. Н. Блиновой   удалось таким способом «загипнотизировать» многих ученых, так сказать, усыпить бдительность последних, создать молчаливое, изумленное почтение к этим достижениям. 

   Между тем при ближайшем, внимательном анализе «достижения» оказываются ЧИСТЕЙШЕЙ ИЛЛЮЗИЕЙ, достигнутой рядом произвольных, искусственных допущений…» 

   Далее следует анализ барометрических формул с привлечением метеорологических понятий. И подведение итога: «Чем же объяснить то обстоятельство, что, несмотря на заведомо ложные допущения, И. А.Кибель и Е. Н.Блинова получили в своих расчетах ПОРАЗИТЕЛЬНО ВЕРНОЕ совпадение с фактическими данными распределения температуры в тропосфере? Этот, без сомнения, весьма курьезный факт объясняется двумя обстоятельствами.

   1. Взаимной компенсацией влияния нескольких неверных допущений, действующих в РАЗНЫХ НАПРАВЛЕНИЯХ, на окончательный числовой результат…

   2. Являясь прекрасными математиками, И. А. Кибель и Е. Н. Блинова сумели отлично распорядиться рядом параметров в решениях уравнений, содержащих многочлены Лежандра, сбалансировав их так, что вычисленные данные распределения температуры и давления в атмосфере… замечательно точно совпали с фактическими… 

   В итоге задача… оказалась ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ТОНКИМ И ЭФФЕКТНЫМ МАТЕМАТИЧЕСКИМ КУНСТШТЮКОМ, как говорят немцы.  Он произвел огромное впечатление на умы многих «неискушенных» ученых и их доверчивые сердца!

   Иллюзия «успехов» И. А. Кибеля и Е. Н. Блиновой оказалась столь глубокой и впечатляющей, что вплоть до конца 1952 года НИКТО из советских ученых не взялся подвергнуть работы этой школы ДЕТАЛЬНОМУ… критическому анализу. Раздавались только отдельные робкие голоса, например, Н. Р. Малкина из ГГО им. А. И. Воейкова, писавшего, что успех И. А. Кибеля в расчетах распределения температуры в тропосфере обусловлен СЛУЧАЙНОСТЬЮ. В самом деле, факт столь близкого совпадения расчетов с действительностью в такой сложной проблеме должен был возбудить сильное подозрение.

   Первые серьезные, хотя и весьма краткие, критические замечания, разоблачающие самые ОСНОВЫ «успехов»… опубликовал проф. О. А. Дроздов из ГГО… только в конце 1952 года».

   Вывод А. Дьякова: «В результате деятельность И. А. Кибеля, пользующегося авторитетом видного математика, увлекла советскую метеорологию на длительный период времени (около двух десятилетий) по СОВЕРШЕННО ЛОЖНОМУ ПУТИ, далеко в сторону от истины, как показал неудачный опыт применения адвективно-динамического анализа атмосферы к предвидению погоды не только на длительные, но и на короткие сроки».

 

ДОЛГОЖДАННЫЕ  ОТЗЫВЫ

 

   Отзывы на «Предвидение» пришлось в буквальном смысле долго ждать, так как отправили их из Москвы в Темиртау только через восемь месяцев после получения рукописи. 

   Рецензия И. А. Кибеля дышит издевкой и написана прямо-таки в фельетонном жанре. 

   Отзыв С. П. Хромова насчитывает 20 страниц. Смысл его недалеко ушел от мнения Кибеля.

   Совсем по-другому написаны заключения профессора Х. П. Погосяна и старшего научного работника ГГО Л. А. Вительса. Они объективны по тону, доброжелательны, интеллигентны. С обоими учеными автор «Предвидения» был лично знаком. Лазарь Абрамович Вительс присутствовал на семинаре в ГГО в октябре 1950. Харен Петрович Погосян состоял в руководстве ГУ ГМС и помогал Дьякову как молодому исследователю. 

   С критикой в адрес Кибеля Харен Петрович не согласился, хотя и не привел никакой аргументации: «… Однако А. В. Дьяков делает не совсем правильные выводы, что вычислительные методы И. А. Кибеля и Е. Блиновой являются иллюзорными и основаны на заведомо ложных допущениях в исходных данных и подгонке параметров в рядах шаровых функций, использованных для расчетов». 

   Примечательно, что в своем отзыве Л. Вительс обходит молчанием факт беспрецедентной критики в сторону Кибеля. Возможно, ему просто не хотелось вникать в физико-математические дебри, располагая малыми знаниями в математике (позже Дьяков его самого начнет за это критиковать).

   «Закон конца полярной ночи», так полюбившийся Г. Юрову за поэтичность названия, по мнению  Л. Вительса, не совсем ясен. Одно время впоследствии А.Дьяков настаивал на его строгой доказанности, затем закон куда-то канул и автором нигде не упоминался. То ли в нем нашлись дефекты, то ли Анатолий Витальевич его «засекретил», как и методику прогнозов…

   Заключения Погосяна и Вительса характерны также тем, что они оценивают работу Дьякова как нечто рядовое, совершенно не замечая их действительной новизны, пусть даже «революционность» в их глазах была лишь претензией.

   Доктор физико-математических наук М. С. Эйгенсон отозвался о «Предвидении» самым энергичным и – главное – положительным образом, подчеркивая новаторство.

   «Работу А. В. Дьякова считаю, по предварительному с нею ознакомлению, исключительно интересной и важной. Тов. Дьяков, по-видимому, действительно прокладывает совершенно новые пути в службе долгосрочных прогнозов, используя, как он справедливо пишет, забытые и не понятые гениальные идеи А. И. Воейкова, Э. С. Лир, а также и некоторые достижения гелиогеофизиков...» 

   Морис Эйгенсон – исключительно интересный человек, с которым у Дьякова позже завязалась переписка.

   Для Бога погоды не существовало авторитетов в том смысле, чтобы робеть перед титулами. Только служение истине имело для него ценность. Получив пять отзывов на «Предвидение», он обстоятельно изучил их и отправил президенту АН СССР А. Н. Несмеянову письмо с мнением по каждому из них и просьбой, чтобы они дошли до адресатов.

   Вердикт И. А. Кибеля он отобразил так: «Отзыв представляет собой образец необъективной и весьма предвзятой реакции со стороны одного из тех ученых, которые не желают даже слышать о положениях, не укладывающихся в созданные ими формалистические схемы и противоречащие последним. Поэтому автор, явно не читавший внимательно мою рукопись, не остановился перед недобросовестным, недостойным советского человека приемом – ГРУБО ФАЛЬСИФИЦИРОВАТЬ основную идею работы…» Дьяков напоминает сущность своей работы, на которую и не подумал обратить внимание Кибель, и констатирует «развязную безответственность», «дешевизну» и «клеветнический характер» его приемов.

   Очень больно он отхлестал и Хромова, назвав свою схватку с ним «смертельным поединком» и стараясь «остаться на совершенно объективных позициях, чему не должен помешать тот град оскорблений, присущих плохо воспитанным людям, которым окатил меня этот уже почтенный ученый, имеющий за плечами полувековой возраст и свыше 20 лет стажа преподавания синоптической метеорологии в разных вузах нашей страны».   

   Полемика с Хромовым занимает несколько страниц с подробнейшими аргументами. Если коротко, то суть такова: С. Хромов не дал науке ни одной оригинальной идеи, он всегда был компилятором чужих мыслей, это аналог пушкинского Сальери.

   О законе конца полярной ночи: «Несмотря на поток совершенно неприличной брани и огульного охаивания… всей моей работы и меня лично, С. П. Хромов назвал как бы нечаянно закон полярной ночи «интересным по существу». Ценное признание! Ведь этот закон является по сути основным выводом из всей разработанной мною методики…» 

   С Погосяном в теоретической части Дьяков согласился далеко не во всем, однако выразил удовлетворение: «Данный отзыв не только не имеет злопыхательского характера, но в итоге дает положительную оценку всей моей работе». И снова о методике, в связи с «непонятной причиной, заставившей автора избежать» ее изложения: «Я не считаю возможным пойти на это раньше, чем прекратятся злобные и необъективные выпады по моему адресу…»

   Одобряя в целом отзыв Вительса, Дьяков все же отметил ряд содержащихся в нем утверждений, «свидетельствующих, что рецензент НЕ ПОНЯЛ некоторых наиболее важных выводов» его труда. Вооружившись формулами, он вновь разъяснил климатологическую функцию, выведенную им из варьирования интеграла энергии атмосферной циркуляции…

   Вполне устроила автора «Предвидения» восторженная оценка этого труда Эйгенсоном.

 

РОДСТВЕННЫЕ  ДУШИ

 

   30 января 1954 года в Темиртау пришло письмо из Львова. Верх листа был оформлен машинописным способом наподобие фирменного бланка: 

ДИРЕКТОР

ЛЬВОВСКОЙ АСТРОНОМИЧЕСКОЙ   ОБСЕРВАТОРИИ

профессор Львовского государственного университета  им. Ивана  Франко

доктор физико-математических наук

М. С. ЭЙГЕНСОН

    Дьяков давно знал об Эйгенсоне. Крупный советский ученый-астрофизик, некоторые солнечные разработки которого вошли в дьяковские построения. 

   Морис Семенович Эйгенсон в 1938-53 годах заведовал отделом службы Солнца Пулковской обсерватории, состоя одновременно в должности профессора ЛГУ; в 1937-51 был председателем Солнечной комиссии Астрономического совета АН СССР, руководил работой советской сети Солнца. Уцелев от репрессий в 30-х годах, в 50-х все же пострадал за убеждения и вынужден был от интриг и нападок уехать во Львов, где преподавал в университете и затем руководил университетской обсерваторией. Его научные труды относятся к внегалактической астрономии, космологии, физике Солнца, гелиогеофизике – именно он явился автором последнего названия, обозначив новую научную дисциплину. 

   М. С. Эйгенсон обнаружил между галактиками наличие так называемой «темной материи». Он написал первую в нашей стране монографию по межгалактической теме «Большая Вселенная» (1936).   

   В прогнозах погоды, к тому же на основе солнечной активности, Эйгенсон знал толк. В начальном периоде Отечественной войны он руководил Симеизским отделением Пулковской обсерватории.  Считая прогнозы ЦИПа непригодными, командование Черноморского флота обратилось к нему с просьбой о штормовых предупреждениях. Трудно сказать, насколько удачны были его предсказания, но некоторое время Морис Семенович прогнозировал антициклональные черноморские штормы, основываясь на предвидении дат арктических вторжений воздуха на север Европейской части СССР после кульминации солнечных пятен.

  Его письмо вселяло самые радужные надежды. «Глубокоуважаемый коллега, Президиум АН СССР прислал мне на отзыв Вашу работу. Сегодня направляю им свое предварительное заключение, копию которого при сем прилагаю. 

   Мне было очень приятно узнать о Вашем существовании и о Ваших выдающихся теоретических и практических результатах. Хотелось бы, чтобы Вы еще полнее и значительно глубже узнали и до конца использовали для долгосрочной прогностики новейшие достижения советской гелиогеофизики. Они собраны в моей последней монографии, которая, возможно, выйдет в свет еще в текущем году. Будет ли напечатана Ваша работа и, если да, то где? 

   Считаю, что с ней совершенно необходимо (хотя бы еще в рукописи) познакомить: Л.А. Вительса, Г.Я. Вангенгейма, А.А. Гирса, С.П. Хромова, Л.Р. Ракипову и ряд других, действительно авторитетных и передовых людей, которые Вас безусловно поддержат и, если надо, то и дружески покритикуют».

   Как это ни удивительно, среди потенциальных сторонников Дьякова здесь фигурирует Хромов, ставший самым ядовитым его противником и вообще никогда не питавший симпатий к теме солнечных ритмов.

   Отзыв Эйгенсона, высланный без формальностей задолго до официального отправления через Академию наук, наполнил сердце Бога погоды небывалым восторгом.  Через неделю во Львов уходит ответное послание на восьми страницах. Шапка его тоже выглядела довольно торжественно: «Астро-геофизик А. В. Дьяков (Дэллин). Гидрометеорологическая станция Темир-Тау Новосибирского управления Гидрометслужбы при Министерстве сельского хозяйства Союза ССР. П/о Темир-Тау Кемеровской области, Кузедеевского района». 

   Называть себя «астрогеофизиком» было, пожалуй, слишком громко, не имея этого официального статуса. Но не мог же Дьяков представляться как «техник-наблюдатель метеостанции…» И потом, по существу, ведь он действительно владел астрофизической квалификацией…

   Завязалась переписка. Эйгенсон ответил теперь уже не машинописью, а по-свойски, крупными каракулями. Они общались, как две души, неожиданно наткнувшиеся друг на друга после блуждания во тьме. Особенно изголодался по интеллектуальному собеседнику темирский отшельник. 

   Между ними выявилось много общего. Оба когда-то состояли в РОЛМе.  Эйгенсон знал и многих бывших «мироведов», и тех однокашников Дьякова по МГУ, которые обрели известность в научном мире. Оба занимались Солнцем и долгосрочными прогнозами погоды. И тот, и другой испытывали действие опалы и при этом продолжали бороться за свои идеи. И оба сошлись в возвышенных чувствах, влекущих к долгу служения советской Родине. «Дорогой Анатолий Витальевич! – писал профессор. – Большое спасибо за Ваше теплое, дружеское письмо. У нас с Вами действительно много общего – и в историях жизней, и в интересах в науке, и в стиле служения – через науку – любимой Родине».

   «Около года назад я написал большую новую книгу «Очерки физико-географических проявлений солнечной активности»… - сообщил Эйгенсон. -  В ней есть очень лестные для ее автора большие рецензии Ю. Визе, С. П. Хромова (вот почему Хромов попал в список солнечных доброжелателей, хотя в 1973 году в ж. «Метеорология и гидрология» № 9 вышла его статья, полная скепсиса в отношении гелиоритмов – Е.Ч.), С. В. Калесника, К. И. Маркова, А. В. Шнитникова, С. Ю. Геллера, Л. А. Вительса и многих других. Но пока она еще не в печати, т.к. какой-то икс-рецензент ее немного охаял – это один из тех, вероятно, кому Солнце как черту ладан. За гелиогео страдали ведь не только Вы: в Ташкенте, как Вы, верно, знаете, периодически закрывали в Геофизической обсерватории эту тему, из ГГО недавно «ушли» Б. С. Гуревич, а из Пулкова, после 17 лет борьбы за нее, и… меня … Однако, хоть и «побитый» за правое дело, я, конечно, не из тех, кто сложил оружие. Так как это нужно Родине, то я «буду стоять насмерть»».

   Одно маленькое недоразумение при обмене взглядами ничуть не помешало дружескому общению. Эйгенсон удивился мнению далекого собеседника, что Солнце сейчас находится в минимуме активности, так как сам он установил максимум его корпускулярного излучения. Дьяков почувствовал себя в тупике. К счастью, противоречие разрешилось. 

   «О Вашем сенсационном известии… Откровенно говоря, оно было повергло меня в состояние крайнего недоумения, в котором я пребывал вплоть до 12 июля 1954 года, и только теперь это обстоятельство стало для меня вполне ясным. 

   Дело в том, что Ваш вывод полностью противоречит всему фактическому материалу исследований корпускулярного излучения Солнца, который получен множеством ОЧЕНЬ ВИДНЫХ УЧЕНЫХ как у нас, так и за рубежом в течение многих лет. Рэллей, Дюфэ, Кабанн, Спенсер-Джонс, Мак-Леннан, а из наших А. Лебедев, И. Хвостиков, С.И. Вавилов, Н.М. Штауде и многие другие, в том числе Ваши пулковские коллеги: А.И. Оль и М.Н. Гневышев…  В чем же дело? Вы мне задали прямо-таки неразрешимую загадку. И все-таки Вы оказались ПРАВЫ. Выявленный Вами факт повышенного содержания в атмосфере в 1954 году корпускулярной энергии имеет место в действительности, но Солнце, как и должно быть… здесь не при чем. 

   В один день с Вашим письмом от 12 июля я получил экземпляр «Правды» от 8 июля…  В этом номере опубликовано письмо Японского метеорологического общества нашей Гидрометслужбе. В нем японские ученые обращают внимание на то, что непрерывные экспериментальные взрывы водородных бомб, которые американцы производят систематически с декабря 1953 года на Маршальских островах, заражают атмосферу РАДИОАКТИВНЫМ ПЕПЛОМ…    Если прибавить сюда опытный взрыв и нашей водородной бомбы в конце июля 1953 года, о котором сообщалось в советской печати, то окажется, что заражение стратосферы корпускулярной энергией поддерживается искусственно вот уже в течение целого года. Вот этот факт Вы и обнаружили, вероятно, спектральным и фотометрическим способами. Теперь дело ясное. Все это делает Вам большую честь как прозорливому исследователю, ПЕРВЫМ обнаружившему такое важное явление, как искусственное воздействие человека на ионосферу Земного шара», - великодушно заключил Анатолий Витальевич. Хотя какое же это «открытие» Эйгенсона, если он перепутал корпускулярное излучение от ядерных взрывов с солнечной активностью?

       Они оба мечтали встретиться. «Нам надо ОБЯЗАТЕЛЬНО ВСТРЕТИТЬСЯ друг с другом, - писал Дьяков. – У меня накопилось очень много актуального материала, который я должен довести до сведения ученого мира и Вашего в первую очередь». 

     Встреча не состоялась. Аннигиляция отношений Дьякова и Эйгенсона произошла, видимо, в начале 1956 года. Началось с того, что в октябре 1954 года Эйгенсон выслал в Темир брошюру под названием «Циркуляр астрономической обсерватории Львовского государственного университета». Она содержала шесть статей, объединенных темой воздействия солнечной активности на атмосферу и земную кору (в одном из писем Дьякову Морис Семенович писал, что считает воздействие Солнца на геотектонику своим наиболее важным открытием).  В апреле 1956 года Дьяков безуспешно (как всегда) пытался опубликовать в журнале «Метеорология и гидрология» резко критическую статью,  в которой анализировал положения Эйгенсона, а также… его неожиданного соавтора (в одной из статей) - Хромова.  Позитивных мыслей Анатолий Витальевич, высказал, возможно, гораздо больше, чем критических, причем проявил недюжинные познания в геологии. Однако его полемические выпады так больно резали по живому, что вряд ли стимулировали редакцию журнала к публикации. Досталось и Эйгенсону, и особенно Хромову. «Не изучив глубоко взаимозависимостей в геофизических явлениях, М.С. Эйгенсон делает «смелый» вывод, что якобы перемещения только водных и воздушных масс на Земле… вызывают столь крупные перемещения главных осей инерций Земного шара …»

 

ДРУЖЕСКАЯ  АЛМА-АТА

 

   В течение целого десятилетия (1951-1961) Дьякова связывали с Алма-Атой самые теплые отношения. В столице Казахстана существовало два центра, из которых он получал поддержку: сектор астроботаники Астрофизического института, где работал академик Тихов, и КазНИГМИ.

  Добрейший и милейший Гаврила Андрианович Тихов давно заслужил научное признание - член-корреспондент АН СССР, почетный член многих научных обществ (и бывший «мировед») и в то же время чудной старичок, один из динозавров старорежимного времени, который между наблюдениями звездного неба истово выстаивал церковные службы.

   40 лет он занимался изучением физической природы Марса, искал доказательства существования на нем растительности, изучая отражательные свойства земных растений. Со времен Фламмариона и Уэллса Марс во всей силе тайны притягивал писателей-фантастов, поэтов и ученых. С началом космической эры иллюзии о развитых формах жизни на ближайших к нам планетах развеялись. 

   Дьякову Гаврила Андрианович любовно помогал, даря ему оптические средства, а в тяжкие годы вынужденной безработности несколько раз давал денежные суммы в общей сложности до трех тысяч (дореформенных) рублей. 

   В 1951 году Дьяков яростно боролся с новосибирскими управленцами Гидрометслужбы, зато встретил душевное расположение в секторе астроботаники АН КазССР. 18 сентября научное собрание сектора слушало его доклад «Динамика атмосферы Центральной Азии в связи с разрешением проблемы Солнце-Земля». Кроме Тихова, присутствовали кандидаты физико-математических наук А. И. Кучеров, Н. М. Штауде, В.С. Тихомиров, младшие научные сотрудники В. С. Соколова, К. И. Козлова.

   Тихов слушал с удовольствием. В своем выступлении он подчеркнул, что проведенные докладчиком исследования представляют для науки большую ценность, дают новое и понятное объяснение явлений в атмосфере. Метод, применяемый Дьяковым, имеет ясное физическое обоснование и поэтому вполне понятно его значение для долгосрочного предвидения погоды. Из доклада видна тесная связь атмосферных явлений с деятельностью Солнца, полная зависимость от нее физических свойств верхних слоев атмосферы – яркости зодиакального света и противосияния, яркости сумеречного света, быстроты движения следов метеоров. Отсюда ясно, что исследования А. В. Дьякова надо связать с наблюдениями Солнца и всеми указанными явлениями в высоких слоях атмосферы.

   Письмом президенту АН СССР А. Н. Несмеянову (от 4 октября 1951 года) Г. А. Тихов пытался помочь Дьякову в достижении его мечты по открытию обсерватории. 

«… Гидрометслужба в лице Новосибирского управления также мало помогла бы плодотворно развить работы А. В. Дьякова ввиду полного отсутствия там кадров научных работников и особенно материально-технических возможностей.

  Между тем мои сотрудники и я считаем крайне желательным учреждение на территории Сибири астрогеофизической обсерватории, призванной разрабатывать ряд важных вопросов в области изучения связей космических явлений с атмосферной циркуляцией».     

   Среди многих ученых КазНИГМИ можно особо выделить уже немолодую тогда Т. А. Дулетову, которая работала начальником отдела синоптических исследований. Дьякову было о чем поговорить с ней. Одна из первых женщин-метеорологов, ровесница Лир, также ученица Б. П. Мультановского, она хорошо знала Элеонору Севериновну. 

   Татьяна Александровна работала в ГГО. В 1932 году занималась на синоптических курсах Т. Бержерона. В 1940 году вышла ее книга «Основы долгосрочных прогнозов погоды». Она считалась врагом шаблонов и любой синоптический процесс толковала оригинально, без тени формализма. Ей удавалось сочетать работу как в области долгосрочной, так и краткосрочной синоптики. Старейший ленинградский синоптик П. Н. Адамов отмечал это в мемуарах как «исключительно интересную особенность», то есть редко встречающуюся среди коллег.

   Сохранились протоколы семинаров в КазНИГМИ. Они передают дух обсуждения, «кухню» научной мысли. На том самом семинаре 21 июня 1952 года, после которого докладчика неожиданно уволили с работы, ученые задавали ему вопросы, любопытные и для нас. Быть может, когда-нибудь материалы семинаров будут опубликованы полностью, а пока ограничимся выдержками с большими сокращениями.

   Е. Я. Штафинская: Вы считаете, что по наблюдениям в одной точке можно давать прогнозы?

   А. В. Дьяков: Да, по наблюдениям в одной точке можно давать прогноз погоды по обширному району, диаметром по крайней мере в 300-500 километров, однако при условии, что через эту точку проносятся воздушные массы с различными физическими свойствами, приходящие издалека… 

   Р. С. Голубов: Как Вы считаете, интенсивность циркуляции усиливается в данном месте или на всем Земном шаре? 

   А. В. Дьяков: Этот вопрос находится еще в стадии разработки. Некоторые авторы считают, что активность Солнца может воздействовать только на зональную циркуляцию атмосферы. …

   В. П. Пастух: Объясните, каков механизм влияния солнечной активности на атмосферные процессы?

   А. В. Дьяков: По поводу механизма влияния солнечной активности на циркуляцию атмосферы можно с большой вероятностью выдвинуть две рабочие гипотезы – электромагнитную… и гипотезу светового давления … 

   А. Т. Бергун: Каков процент оправдываемости в Ваших прогнозах?

   А. В. Дьяков: Средний процент оправдываемости прогнозов метеобюро Горной Шории за 8 лет 82 процента… 

   Н. В. Щукина: Какова заблаговременность прогнозов в Вашей методике?

   А. В. Дьяков: …Не ранее, чем за 5 суток – длины полупериода среднего энергетического цикла атмосферы, то есть срока, в течение которого успевает распространиться воздействие на тропосферу активного очага на Солнце и удерживается определенный тип атмосферной циркуляции… 

   Через пять лет (17 сентября 1957 года) Дьяков представил КазНИГМИ доклад «Опыт долгосрочного предвидения погоды на территории Евразии с учетом воздействия активности Солнца на атмосферу Земли». Сотрудник отдела синоптических исследований Е. Д. Шехтман спросил: «Какова Ваша методика прогнозов погоды, где она изложена и почему Вы здесь ее не коснулись?»

   Дьяков ответил: «Эти вопросы не относятся к теме доклада. Я изложил только результаты опыта применения моей теории на территории Евразии. О методике составления моих прогнозов следовало бы говорить подробно на специальном докладе. Она изложена в рукописи под названием «О предвидении погоды на длительные сроки на энергоклиматической основе»».

   Как мы помним, в этой рукописи методика не изложена, так как по этому поводу недоумевали Погосян и Вительс. Видимо, Анатолий Витальевич не был заинтересован в раскрытии секрета. Рассуждая далее по оси вопроса Шехтмана, он по сути дела вспоминает тот самый «закон конца полярной ночи», хотя избегает этого поэтического названия: «Очень важные… результаты дает применение вариационного принципа Гамильтона, согласно которому любая механическая система претерпевает резкие изменения в своих состояниях тогда, когда полная энергия ее достигает значения экстремумов…  Об этом я докладывал в ЦИПе 21 декабря 1951 года. Но тогда эту идею не встретили сочувственно…   Однако советский метеоролог Погосян опубликовал эту идею без ссылки на меня в своей работе «Планетарные фронтальные зоны Земли» (ГИМИЗ, 1955)».

   Иными словами, уже в те годы Бог погоды испытывал вполне определенный страх кражи идей, причем вполне обоснованный.

   На том же сентябрьском семинаре Т. А. Дулетова спросила: «Скажите, как представить себе превращение невесомой энергии активности Солнца в явную, весомую энергию воздушных масс, перекачивающую громадные массы воздуха из одних широт в другие, ведь масса атмосферы велика? Каков коэффициент перехода весомой энергии в невесомую?»

   А. В. Дьяков: «Об этом подробно говорит теория электродинамической индукции, разработанная учением Ампера, Фарадея, Максвелла. Согласно этой теории при взаимодействии электрического тока с магнитным полем возникают так называемые пондермоторные силы…»  

   Для ответа на второй вопрос Т. А. Дулетовой докладчик привлек формулу Эйнштейна о связи массы и энергии – энергия равна массе, умноженной на квадрат скорости света… 

   Научный сотрудник сектора астроботаники А. П. Кутырева: «Почему Вы не предсказали катастрофических явлений в Китае и на Дальнем Востоке в 1956 году, а ограничились Европой и Западной Сибирью?»

   А. В. Дьяков: «По причине полного отсутствия связи с теми районами. Ежедневный гидрометбюллетень ЦИПа, который я получаю, охватывает районы СССР и Западной Европы, а что делается в Китае, каковы там температуры воздуха, их изменения, ветры и прочее – я сведений не имел и не имею. Однако у меня имеется возможность предвидеть катастрофы в атмосфере и там, если бы я получал оттуда метеорологические данные…»

   Этот семинар проходил при довольно бурном обсуждении, с эмоциональными дискуссионными вспышками. Ш. А. Безверхний и Е. Д. Шехтман предложили записать в протоколе: «Просить докладчика изложить свою методику предвидения погоды и просить директора КазНИГМИ А. Т. Бергуна предоставить 1 или 2 печатных листа для напечатания труда А. В. Дьякова».

   Председательствующий на семинаре Р. С. Голубов сделал такое заключение: «Заслушав доклад тов. А. В. Дьякова и не поняв сущности его методики предвидения погоды, предложить ему изложить эту методику письменно и представить комиссии, которая должна будет решить вопрос о целесообразности напечатания труда А. В. Дьякова».        

   Прошло еще несколько лет, целая маленькая жизнь. 11 марта 1961 года Дьяков телеграфировал в КазНИГМИ о предстоящей летней засухе в Казахстане. А в сентябре он приехал в Алма-Ату с докладом «Общая картина воздействий энергии активности Солнца на тропосферную циркуляцию Земного шара». 

   Сначала доклад заслушали на общем собрании Алма-атинского отделения ВАГО 18 сентября. Присутствовали 21 человек, в том числе шестеро из КазНИГМИ.  Дьяков рассказал, что на основе своей теории он дал в 1956-1960 годы 30 подтвердившихся прогнозов атмосферных катастроф, случившихся в Атлантике, Индии, на Дальнем Востоке. Предупреждения отправлялись в ВМО (Всемирную метеоорганизацию), Женеву и Париж. 

   Докладчика засыпали вопросами по сущности его теории и методики. Долгожданных ответов распаленные любопытством слушатели так и не получили.  Постановили: «Рекомендовать т. Дьякову А.В. … сделать более обстоятельный доклад о его теории на семинаре в гидрометинституте в присутствии большего числа квалифицированных специалистов-метеорологов, осветив детально основы методики долгосрочного предвидения макропроцессов циркуляции тропосферы с учетом воздействий активности Солнца».

   Через три дня возбужденная аудитория специалистов вновь внимала докладчику. Никаких объяснений по методике они и близко не услышали. Раздались голоса: а имеет ли вообще докладчик какую-либо теорию и методику?  На этот год он предсказывал нам засуху. А была ли она?  Слушатели стали приводить факты, противоречащие присланному в институт прогнозу. Дьяков утверждал, что мнения его оппонентов голословны. Страсти накалялись, можно было констатировать скандал. 

   Дьяков удалялся из КазНИГМИ с тяжелым чувством, которое не проходило несколько месяцев.  Когда 21 ноября 1961 года в Целинограде состоялось зональное совещание с участием Н. С. Хрущева, на котором официально озвучили данные по имевшей место засухе, Анатолий Витальевич успокоился – истина восторжествовала. А значит, была и методика прогнозов, которую… он так и не раскрыл.

   

НАШ  ВОЗДУШНЫЙ  ОКЕАН

 

      «… А Дьяков тем временем встал из-за стола, рассуждая о том, как разумно устроена природа:

   - Всякие неуправляемые системы стремятся к хаосу.  Мир состоял из хаоса, а теперь нет. Значит, что-то есть… Что-то управляет всем эти. Ньютон считал богом всемирное тяготение. Думаю, это не так, но есть всеобщая организующая сила! Безусловно! 

   Он поднял палец и так долго стоял, выразительно глядя на него…» 

   Это замечательное высказывание Бога погоды, донесенное до нас Юрием Ростом, говорит о многом. О том, что смутные подозрения тревожили душу материалиста.

   Не все мы задумываемся, но каждый видит, с какой бесконечной заботливостью устроена взлелеявшая нас природа. Тупому механическому кружению объектов такого не может быть дано. Никакая слепая игра случайностей не могла стать целесообразной сама по себе.  Наш мир каким-то слишком уж мощным компьютером рассчитан, постепенно организуясь из грандиозности космического пространства в маленькую колыбель жизни по имени «Земля».

   Все здесь у нас как бы предусмотрено – от полезных ископаемых до шелеста трав, от Марианской впадины до утреннего кофе, от муравейника до человечества. Солнце нежно нас греет.  Океаны, реки и ледники образуют водный базис. Атмосфера дает кислород, углекислый газ для растений, дождь, питающий почву, которая нас кормит. Почва отдает влагу назад. И так до бесконечности – все кругообращается и гармонично взаимопроникает друг в друга с удивительным богатством полезных связей. 

   Под ласковым солнцем, дыша свежестью легкого ветерка, мы можем пройти по берегу прекрасного моря, наслаждаясь идиллией единства противоположностей. Если бы только единство. Нет, в программе природы заложены и борьба, катаклизмы и трагедии. В самой космической истории Земли катастрофы занимали видное место.

   Глобальные потрясения – вулканические ли, сейсмические, метеоритные – приводили порой к уничтожению чуть ли не всего живого на Земле, однако состав атмосферы принципиально не менялся. 

   Атмосфера определяет климат и погоду, она имеет устойчивые характеристики, подчиняется типам сезонной циркуляции. Общей циркуляцией атмосферы называют замкнутые течения воздушных масс в масштабах полушария или всего Земного шара. 

   Земной экватор сравнивают с горячим паровым котлом, а белые полярные шапки с холодильниками. Солнце – в роли топки. Нагретый воздух экватора поднимается и течет к «холодильникам», остывает, опускается и возвращается понизу к экватору. Огромное воздушное колесо вращается над планетой.  Это первое кольцо планетарной циркуляции. 

   Вращение Земли отклоняет движущиеся массы воздуха вправо (в Северном полушарии) и влево (в Южном). Сила вращения называется «силой Кориолиса». Поэтому воздух течет не на север, а на северо-восток. 

   Накопление воздуха в районе 30 градуса широты в обоих полушариях приводит к образованию пояса поверхностного давления. От него воздух растекается в обе стороны, отклоняясь силами Кориолиса. Часть воздушных масс, охлаждаясь, поворачивает назад, к экватору, движется в северо-восточном направлении (пассаты), замыкая второе, пассатное кольцо. 

   Другие массы идут на север, сила Кориолиса отклоняет их вправо. Здесь образуется система юго-западных и западных ветров умеренных широт. У Северного полюса воздух опускается вниз (охлаждаясь) и растекается к югу (у Южного полюса наоборот). При встрече с воздухом умеренных широт происходит подъем этих воздушных масс. Замыкается третье кольцо. 

   Описанная здесь модель циркуляции атмосферы давно устарела в частностях и вовсе не претендует на роль учебного пособия. Хотелось лишь намекнуть на сложность той жизни, которой живет наш воздушный океан.  Современная метеорология собрала огромный материал по всевозможным параметрам атмосферы.  Но главная проблема в том, что ветры очень капризны, часто меняют свои направления назло ученым, прогнозистам и нам, потребителям прогнозов.

    

ОТ  ГАЛИЛЕЯ  ДО НАШИХ ДНЕЙ

   

    Галилей, изготовив свой телескоп с 32-кратным увеличением, открыл пятна на Солнце (1610). Его вооруженный трубой глаз увидел темные образования, которые оказались не облаками и не посторонними небесными телами, которые проплывают на фоне солнечного диска, как думали раньше, а принадлежностью самого Солнца, поскольку определенно двигаются вместе с ним, исчезая и через какое-то время вновь появляясь на прежнем месте, что доказывало факт вращения светила. Открытие пятен имело мировоззренческое значение, меняя представление об основах бытия. 

      С тех пор наука стала накапливать знания об этом явлении.  По современным представлениям, солнечный цикл означает процесс намагничивания и последующего освобождения магнитного поля. В наше время процессами солнечной активности занимаются сотни исследовательских групп.  Но многое неясно до сих пор. Что заставляет Солнце ритмически пульсировать? 

   Солнце – молодая переменная звезда. Оно состоит из трех зон: ядро, промежуточная и конвективная (то есть область перемешивания, «кипения»). Пятна представляют собой конвективные извержения плазмы с повышенным напряжением магнитного поля.  

   Что касается А. В. Дьякова, то он, конечно, интересовался всеми данными о Солнце, но для него прежде всего имели значение площадь пятен и некоторые другие визуальные характеристики, их расположение по отношению к солнечному экватору («бабочка Маундера»), их причудливые формы, степень спокойности развития или бурности вспышек.   

   В свое время ряд влиятельных ученых, с которыми идейно враждовал Дьяков, категорически отрицал саму возможность воздействия пятен на атмосферу, так как выделяемая при вспышках энергия ничтожно мала по сравнению с «солнечной постоянной», составляя от нее не более 0,1%. Чтобы как-то «раскачать» массу нашего воздушного океана, необходимо, согласно простым расчетам, гораздо больше.

   Однако в наши дни группа ученых под руководством Джеральда Меля (США) фактически подтвердила гипотезу Дьякова о солнечном ветре и его воздействии на атмосферные процессы (это высказывание вовсе не означает, что американцы работали специально для развития дьяковских идей; слышали ли они вообще о Дьякове?).

   Коллектив Дж. Меля собрал данные наблюдений за последние сто лет и установил ясную взаимозависимость между солнечной активностью, поведением стратосферы и погодой в тропических широтах Тихого океана, определяющей погодные явления в других местах планеты. Небольшой рост величины солнечной энергии приводит к тому, что озон поглощает этой энергии больше, что дополнительно разогревает верхние слои атмосферы, стимулируя синтез новых молекул озона, которые поглощают еще больше излучения. Особенно интенсивно процесс идет в тропиках, куда лучи падают под более прямым углом. Стратосфера разогревается неравномерно, что ведет к усилению и изменению направлений воздушных потоков. Сравнительно слабое увеличение излучения подогревает океанские воды и приводит к росту испарения воды, насыщая атмосферу влагой и охлаждая сам океан.

   В годы максимумов солнечной активности чрезвычайно усиливается общая циркуляция атмосферы, чаще происходит столкновение теплых и холодных масс. Иногда теплый воздух проникает в виде «теплого языка» до Гренландии и даже еще дальше, к полюсу.

              

НЕЛЕГАЛЬНЫЙ  БОГ

 

   В письме на имя замначальника ГУ ГМС проф. Ф. Ф. Давитая от 4 апреля 1958 года Дьяков писал: «Прошу Вас дать мне возможность:

   1. Опытного внедрения моих разработок в области долгосрочных прогнозов погоды на территории Казахской ССР.

   2. Предоставить возможность печатного опубликования разработанных мною положений… в журнале «Метеорология и гидрология» в порядке обсуждения».

   Через пять месяцев пришел ответ за подписью замначальника отдела научно-исследовательских учреждений ГУ ГМС Л. Попова: «1. Поднятые Вами вопросы касаются актуальной проблемы современной синоптической метеорологии – вопроса о причинах изменения атмосферной циркуляции. Однако основной Ваш тезис об электродинамической природе атмосферных возмущений необходимо подтвердить хотя бы самыми простейшими расчетами.

   2. Вопрос об опубликовании Ваших работ в журнале «Метеорология и гидрология» может быть рассмотрен после представления статей в редакцию журнала.

   3. Вопрос о внедрении составляемых Вами прогнозов может быть решен после организации систематической проверки их на оперативном материале».

   Замыкался заколдованный круг. Сам Дьяков не предоставлял конкретной методики и расчетов. «Проверка на оперативном материале» представляла собой сложную и неопределенную задачу (как показал в 1972 году опыт работы комиссии). Журнал систематически отказывал в публикации присылаемых рукописей, ссылаясь на недоработки, действительные или мнимые.

   В устных докладах этого периода (в КазНИГМИ) Дьяков настаивал на «срочной реформе метеорологии» - «развитие сельского хозяйства, интересы мореплавания, промышленности во всех странах мира требуют обеспеченного прогноза погоды».

   Свои телеграммы-прогнозы   вместе с пачками почтовых квитанций он аккуратно подклеивал в общие тетради, списки сбывшихся предупреждений заверял печатью и подписями в поселковом совете. Выйдя в прогнозах за пределы СССР, слал телеграммы в Жювизи, Париж, Женеву. Сильные ливни, грозы, наводнения, бури, штормы, жара и засухи – десятки погодных аномалий за 1958 -1961 годы.

   В августе 1958 года Дьяков ездил в Москву на Х Всемирный съезд астрономов и выступил с сообщением о проблеме долгосрочных прогнозов погоды в связи с солнечной активностью. Огромным впечатлением стала для него встреча с Габриэль Фламмарион. Дьяков описал это событие, историческое для него, в своей «Автобиографии». В громадном высотном здании гостиницы «Украина» Габриэль, генеральному секретарю Французского астрономического общества, бессменно исполнявшей эту должность после кончины мужа, отвели роскошный номер на бельэтаже.  Вдове кумира (второй его жене), «согбенной под тяжестью лет, но с удивительно живыми, вдохновенными глазами» было 89 лет. «Погруженная в думы о прошлом, она рассказала мне много самых трогательных воспоминаний о совместной жизни и творческой работе, с 1900 года, с великим просветителем, которого она назвала Прометеем!» 

   «Вашу страну я люблю и восхищена ее людьми. Приезжайте ко мне обязательно с визитом в Жювизи, поклониться могиле нашего любимого Учителя!» – сказала на прощание мадам Фламмарион. Скоро ее не стало…

   В апреле следующего года французы опубликовали сообщение Дьякова, сделанное на съезде, в своем журнале «Астрономия». Оно вызвало во Франции живой отклик. В Темире автор сообщения получил два письма из Парижа. Видный астроном Жан-Клод Пекер сожалел, что из-за болезни не смог приехать на съезд, но с удовольствием познакомился с публикацией месье Дьякова в журнале. «Не стоит и говорить, что я целиком согласен с вами в вопросе важности связей между активностью Солнца и атмосферными явлениями. Вне всякого сомнения, метеорология не должна больше рассматривать атмосферу как изолированную систему…  Знаете ли вы в этой области весьма интересную работу господина Шапиро из Кембриджского университета (Массачусетс, США), который нашел очень большую связь между давлением воздуха… на уровне подстилающей поверхности … и геомагнитной активностью, которая с полным правом может быть рассматриваема как превосходный индекс активности Солнца?

   Идеи господина Шапиро полностью подтверждают ваши личные идеи, и я сам вполне с ними согласен».

   Письмо президента ВМО А. Вио содержало приглашение в Париж: «С большим интересом я прочел ваше сообщение о связях активности Солнца с процессами в тропосфере, и, если вы намерены сделать доклад в Париже Французскому астрономическому обществу, я с удовольствием попрошу некоторых из моих сотрудников принять участие в обсуждении ваших предложений». 

   Соблазнительная идея съездить в Париж увлекала Дьякова до тех пор, пока он не убедился в ее практической неосуществимости. «Железный занавес», разделявший СССР и заграницу в сталинское время, пал, однако не для всех. Дьякову в ответ на его обращения в инстанции предложили посетить Францию в составе туристической группы со всеми ее ограничительными правилами, от чего он решительно отказался. 

   Окружающий мир в это время менялся на глазах. Во Франции к президентской власти пришел генерал де Голль. На Кубе о социальных изменениях громогласно заявила революция во главе с Фиделем Кастро. Впервые человек поднялся в космос…

   В житейском плане кое-что изменилось и в пределах Темира. Вместо жирной грязи на центральной дороге появилось шоссе с бетоном и асфальтом. У Дьяковых подрастали дети, в 1958-м родился последний ребенок, дочь Лена. В 1960-м рудник выделил большой семье новый дом. Теперь старая избушка по идущей в гору улице Садовой могла претендовать на статус резиденции науки, стать рабочим кабинетом начальника гелиометстанции. Анатолий Витальевич решил пристроить к ней кирпичную башню для астрономических наблюдений и, как всегда, не считался с личными расходами. За свой счет Дьяковы приобрели кирпичи и начали строить башню (стройка растянулась на 8 лет).

  Время шло, а в научной карьере Бога погоды не менялось ничего. Начиная с запуска первого искусственного спутника Земли (4 октября 1957 года) открылась эпоха космической метеоинформации.  В 1960-е годы в серийное производство запускалось второе поколение советских вычислительных машин (впоследствии развитие советской вычислительной техники было прервано странными постановлениями правительства в пользу США). ЭВМ могли теперь обсчитывать и данные спутников, и фронтологические данные, и решать уравнения Кибеля. Техника рванулась вперед и вверх.

   А совсем в научном смысле одинокий, заброшенный в таежную глушь и потихоньку стареющий Дьяков шел собственной дорогой. Ему хотелось признания. Публикации книги, журнальных статей. Быть может, присвоения научной степени. Доктор географических… нет, лучше физико-математических наук А. В. Дьяков… Пожалуй, это бы звучало солидно. Ему могли бы присвоить ученую степень без защиты диссертации, по совокупности трудов и заслуг. Как, например, избрали в академики Ивана Павловича Бардина за совокупность заслуг по строительству КМК.

   Следовало также думать о приоритете.  Кто-то может присвоить чужие идеи. А то и самостоятельно откроет то же самое. Когда идеи «висят в воздухе», открытия делаются разными людьми практически одновременно. Например, радиозонд, изобретенный в 1930 году П. Молчановым, буквально через пару месяцев запустили у себя французы.  К чему-то подобному, что умел Дьяков, уже подбирался американец Россби.  

   Вполне признанный профессор (кстати, тоже бывший «мировед») Б. Л. Дзердзиевский в свое время посещал уже упоминавшиеся синоптические курсы Тура Бержерона в Москве и продолжал традицию А. В. Клоссовского, связанную с физико-математическими исследованиями атмосферы.  Дзердзиевский перевел на русский язык пособие Т. Бержерона «Трехмерно-связный синоптический анализ», с которым первые годы после курсов работали слушатели. Кроме того, Борис Львович разработал свою терминологию. Считалось, что он вообще сформировал понятия новой советской синоптической системы. Получили известность работы Дзердзиевского по метеорологии засухи, отвергающие старую гипотезу Воейкова о прогревании опускающегося воздуха как источнике повышения температуры и сухости суховея. Дзердзиевский связал засухи с вторжениями арктического воздуха. 

   В докладе Нью-Йоркской Академии наук Дзердзиевский указал, что повторяемость типов зональной циркуляции воздуха в течение полустолетия менялась приблизительно параллельно числу солнечных пятен. В докладе римскому коллоквиуму по изменениям климата, созванному ЮНЕСКО (Рим, 1961), он упомянул о возможности объяснить колебания циркуляции атмосферы гелиофизическими явлениями.  Конечно, как говорили в Одессе, есть две большие разницы…   Есть разница между упоминанием явлений и предсказанием ураганов.  И все же… Имя Б. Л. Дзердзиевского фигурирует в научной литературе и в связи, в частности, с солнечной активностью. 

   А имя Дьякова в научной литературе отсутствует. В середине – конце 1960-х годов он необычайно остро и болезненно чувствовал свое научное изгойство. В высших научных кругах и слышать не хотели о нем. Считалось, что прогнозы он дает по своей личной инициативе. И пусть дает. Плохие они, прогнозы, или хорошие, это его личное дело. 

   Из газеты «Известия» от 30 мая 1965 года Бог погоды вырезал и положил в особую папку интервью В. А. Бурова, в котором говорилось: «Существуют теории, согласно которым Солнце влияет на атмосферные процессы. Израсходовано немало бумаги для доказательства этих теорий, но до сих пор нет сколько-нибудь убедительного объяснения механизма этого воздействия… И мы можем твердо сказать, что внешняя активность Солнца, выраженная пятнообразованием, не имеет никакого влияния на циркуляцию атмосферы». В наше время мы можем твердо сказать, что профессор ошибался.  Хотя что из того?

   В той же папочке хранилась другая вырезка, из «Правды» от 29 мая 1965 года, то есть публикация, опередившая известинскую буквально на один день. Смысл она имела прямо противоположный: «В последнее время появляется все больше данных о связи между явлениями, происходящими на Солнце и в верхних слоях атмосферы, с процессами в нижних ее областях, то есть с погодой». Принадлежало это высказывание прямому начальнику Бугаева, руководителю ГУ ГМС академику Е. К. Федорову. Ну и что из того? Жан-Клод Пекер в Париже, Виктор Бугаев и Евгений Федоров в Москве, Анатолий Дьяков в Темире – каждый имел свои убеждения. Побеждало же некое безликое мнение, удостоверенное заместителем академика-секретаря Отделения наук о Земле товарищем Авсюком. 

   «(А. В. Дьякову).  Присланные вами материалы по вопросу связи гелиофизических явлений с циркуляционными процессами в тропосфере и о разработанном вами методе предвидения погоды на длительные сроки были просмотрены по поручению Отделения наук о Земле АН СССР крупными специалистами в области изучения погоды и климата. По мнению специалистов, постановка вашего доклада при Отделении наук о Земле в ближайшее время нецелесообразна. Вместе с тем накопление соответствующих данных полезно, учитывая, что в целом вопрос о связи процессов на Солнце и в земной атмосфере еще во многом неясен».

   Видя бесперспективность упования на Академию наук, Дьяков предпочел подняться повыше, к правительственным кругам. 17 мая 1962 года он известил Д. С. Полянского о предстоящем засушливом лете.  Определенная завязка отношений с Полянским наметилась. 

   Дьяков воспринимал Полянского как одного из могущественных божков, наделенных огромной властью.  При этом божок обладал трезвым умом и незаурядными деловыми качествами, понимал специфику сельского хозяйства, а также отличался доступностью для рядовых граждан, и с идеями к нему обращались многие.

      

 ДА  ЧТО  ТАМ  УРАГАНЫ

    

   Куба соседствует с атлантической «кухней». Летом там нестерпимая жара и духота с температурой 40-45 градусов. Набухая влагой, небо извергает вниз ливни, которые по часу, а то и два сплошной стеной стоят между облаками и землей. Затем снова возвращается адский зной, который пролившуюся воду испаряет. 

   С августа-сентября по декабрь наступает обычный сезон ветров. Чаще всего ураганные шквалы просвистывают стороной, обрушиваясь на Мексиканский залив. Поэтому, получив к вечеру 20 сентября 1966 года телеграмму из какого-то неизвестного Темир-Тау, работники кубинского посольства в Москве озадаченно вертели ее в руках, не зная что и думать. Телеграмма начиналась с теплого обращения и дореволюционного словосочетания «честь имею». 

    ТЕМИР-ТАУ КЕМЕРОВСКОЙ.   ДОРОГИЕ ТОВАРИЩИ, ИМЕЮ ЧЕСТЬ ПРЕДУПРЕДИТЬ ВАС ОБ ОПАСНОСТИ ПОЯВЛЕНИЯ ОЧЕНЬ СИЛЬНОГО УРАГАНА В КАРИБСКОМ МОРЕ В КОНЦЕ ТРЕТЬЕЙ ДЕКАДЫ СЕНТЯБРЯ НАЧАЛЬНИК МЕТЕОСТАНЦИИ ГОРНОЙ ШОРИИ ДЬЯКОВ.

   Где это – Темир-Тау? Где Горная Шория? И кто такой Дьяков? Сумасшедший? Сбежавший из психбольницы пациент, страдающий манией бить тревогу? (Здесь я описываю ситуацию по мотивам очерка Г. Падерина «Ловец ураганов»).

   Темиртау кое-как нашлось на подробной карте Сибири. Еле видимая точка на юге Кемеровской области, окруженная тайгой. Значит, там есть гелиометеостанция?  Звучит красиво.  Но… далековато от Кубы. 15 тысяч километров. Фантастика. Может быть, этот Дьяков и спутники сам запускает?  Или он решил наобум испугать кубинцев и заработать авторитет, зная, что не ошибется – все равно в штормовом сезоне какой-нибудь ветерок да будет? Позвонили в Гидрометцентр СССР.

   - Что вы можете сказать по поводу урагана?..

   -  Никакими данными о зарождении урагана мы пока не располагаем, - ответили в отделе долгосрочных прогнозов. – Станция Горной Шории? Да, есть такая, но к нам никакого отношения не имеет. Она ведомственная, подчиняется КМК, обслуживает местные нужды. Дьяков? Мы за Дьякова не отвечаем. Если ему нравится давать прогнозы – это его личное дело.

   Еще более задумчивые, кубинцы на всякий случай сообщили о возможном урагане на родину.  Как там, не слышно о циклоне?

   - Никакого намека. Нет атмосферной депрессии, все спокойно.

   Кубинские метеорологи прощупывали горизонт радарами. 21, 22, …25, …27 сентября небо безмятежно синело, не грозя ни малейшей опасностью. 28-го радар показал над морем плотное облачное сгущение, напоминающее болезненное воспаление. Оттуда и рвануло дождем с ветром, гудящим на скорости 200-240 километров в час. По традиции урагану дали женское имя Инес.

   На Гваделупе бешеная сила ветра разметала плантации кофе, какао, бананов, ванили, сахарного тростника, пять тысяч хижин и унесла десятки жизней. В Пуэрто-Рико и Гаити  погибли   больше тысячи человек. 

   На «острове свободы» ураган проутюжил провинцию Ориенте, повернул к Флориде, через день вернулся уже на западное побережье Кубы. Сутки напролет Гавану, как из шланга, поливал дождь. Когда он кончился, оставалось подсчитать ущерб. 

   На Кубе приняли защитные меры. Но благодаря ли предупреждению из Горной Шории или независимо от него? Этот вопрос запутан и ради исторической истины потребует уточнений (которых, увы, не сделал Г. Падерин).

   6 октября 1966 года «Известия» сообщили: «Внезапно обрушившийся на Гваделупу, Санто-Доминго и Гаити ураган «Инес» оставил после себя более тысячи убитых и материальный ущерб на сотни миллионов долларов. В то же время в результате своевременного оповещения кубинской метеослужбы и мер по борьбе с циклоном, предпринятых кубинским правительством, последствия этого урагана на Кубе удалось свести до минимума. 

   Зная о приближении циклона, правительство эвакуировало из затопляемых районов в общей сложности более 150 тысяч человек, позаботилось об укреплении хозяйственных построек, различных сооружений, мобилизовало отряды помощи».

  «Правда»: «…Эти меры позволили нейтрализовать стихию, ураган не застал страну врасплох».

   Газеты не сообщают, откуда и когда появилось предупреждение.  С одной стороны, укоренившаяся в разных публикациях легенда о Боге погоды говорит о том, что его телеграмма заставила кубинцев спрятать флот в гавани, причем позже Фидель Кастро лично поблагодарил Дьякова за спасение кораблей. С другой стороны, в архиве ученого нет никаких доказательств в подтверждение этого факта. О Ф. Кастро не упоминали ни Г. Падерин, ни Г. Юров, которые непосредственно общались с виновником торжества. Кроме того, в 1972 году комиссия Академии наук СССР запрашивала кубинскую метеослужбу и получила ответ, что никаких особых мер перед ураганом, дескать, не принималось, поскольку ураганы в том регионе – самое обычное явление. Вполне возможно, что телеграмму просто «положили под сукно», как не раз бывало в судьбе Бога погоды, и не будь доброго волшебника Г. Падерина, красочно описавшего события в очерке, вся эта история не стала бы сенсацией и легендой. 

   То же самое может относиться к тайфуну Ида («тайфун» - традиционный синоним урагана, только относящийся к Тихому океану) - 20 сентября Дьяков отправил еще одну телеграмму, во Владивосток. ПРЕДУПРЕЖДАЕМ ОБ ОПАСНОСТИ ПОЯВЛЕНИЯ СИЛЬНОГО ТАЙФУНА В ЯПОНСКОМ МОРЕ С ПОДЪЕМОМ ЕГО К БЕРЕГАМ СССР. 

   «Тайфун «Ида» ушел от берегов Японии на северо-восток, оставив за собой широкую полосу разрушений и самое большое число человеческих жертв со времен тайфуна «Исе» в сентябре 1959 года… Особенно пострадал от обвалов и оползней район пяти озер, прилегающий к горе Фудзи… Произошло 668 крупных обвалов, разрушено около 14 тысяч и затоплено почти 60 тысяч домов» («Правда», 27 сентября 1966 г.).

   За всю деятельность А. В. Дьякова еще три конкретных урагана фигурируют в списке предугаданных: Эмма, Шерли, Бесс, если не считать неопределенного указания на «и все другие предсказанные мною ураганы», промелькнувшего в очерке Г. Падерина репликой его героя.

   Объективности ради следует не забывать, что «ловец ураганов» вычислил отнюдь не все тропические циклоны, оставившие по себе память. Их случилось гораздо больше, чем было предсказано. Одним из самых катастрофических из всех когда-либо бушевавших на планете ураганов считается Камилла (1969) с ущербом для США, исчисляемым в миллиардах долларов.

   Однако, с точки зрения той же объективности, мы должны понимать, что вычисление ураганов не входило, так сказать, в прямые обязанности Бога погоды. Да и располагал ли он, несмотря на возможное могущество его метода, техническими ресурсами? Один, с минимальной приборной базой, с дефицитом исходных данных и практически не существующим штатом квалифицированных сотрудников. Стоило ему отправиться куда-нибудь в очередной вояж с докладом, и прогностическая работа замирала. 

   Как же все-таки ему удалось за неделю с лишним предсказать рождение и развитие стихийного события? Гостя в избушке при кирпичной башне, Г. Падерин донимал его этим вопросом.

   - Да что ураганы! – отмахивался хозяин. – Ураганы не так и сложно предсказать, куда сложнее определить, где прольется обыкновенный дождь, а где, наоборот, его не будет. Где и когда. Понимаете? Где и когда!

   Наконец Анатолий Витальевич согласился на объяснения и, неразлучный с Фламмарионом, извлек из шкафа первое издание «Атмосферы» (1872) на французском языке. Прочитал вслух и перевел отрывок: «Мой ученый друг астроном Поэ, директор Гаванской обсерватории, доказал тщательным исследованием ураганов, свирепствовавших в Западной Индии с 1493 года до наших дней, что… более двух третей циклонов бывает от августа до октября, то есть в течение месяцев, когда сильно нагретые берега Южной Америки начинают привлекать более холодный и более плотный воздух северного континента».

   Эти данные по сезонности циклонов Дьяков сопоставил с солнечными наблюдениями. Сопоставление показало, что при интенсивном пятнообразовании энергия циклонов у берегов Латинской Америки подпрыгивает в полтора раза. В сентябре 1966 года пятна быстро росли, принимая причудливые очертания, и перемещались к экватору Солнца. 19 сентября наблюдатель отметил 29 хромосферных вспышек, на следующий день площадь пятен и число извержений снова возросли, дойдя до экватора.  Остальное для опытного вычислителя было делом техники. Правда, только он один и знал, как именно надо связать площадь пятен с датой будущего события. Вероятно, какое-то значение для этого имеет матрица энергетических циклов атмосферы, введенная Дьяковым еще в 1950-е годы.

   Никакой реакции со стороны официальных органов на успешные прогнозы по урагану Инес и тайфуну Ида не последовало. Ни благодарности, ни теплых слов, ни научного интереса. Собственно, кроме Гидрометцентра, никто толком и не знал о случившемся. Гидрометцентр же, как глухая стена, безысходно хранил молчание. 

 

ВСЕНАРОДНАЯ  СЛАВА

 

   С низвержением Хрущева и воцарением Брежнева Полянский сохранил высоту позиции и остался членом Политбюро, то есть в том же Президиуме ЦК КПСС, поменявшем в 1966 году название.  

   В этом году СССР с визитом посетил де Голль, побывав в Москве, Ленинграде и Новосибирске (Академгородке).  «… Я ПРИВЕТСТВУЮ ВАС НА СОВЕТСКОЙ ЗЕМЛЕ…» - отправил ему телеграмму Дьяков.

    27 ноября следующего года Дьяков телеграфировал в Париж: ФРАНЦУЗСКОМУ АСТРОНОМИЧЕСКОМУ ОБЩЕСТВУ.  ДОРОГИЕ КОЛЛЕГИ, СЧИТАЮ СВОИМ ДОЛГОМ ПРЕДУПРЕДИТЬ ВАС, ЧТО СОГЛАСНО МОИМ ИССЛЕДОВАНИЯМ, ВАМ ИЗВЕСТНЫМ, ЗИМА 1967/68 ГОДА ОБЕЩАЕТ БЫТЬ ОЧЕНЬ СУРОВОЙ ВО ВСЕЙ ЕВРОПЕ. ВЕСЬМА СИЛЬНЫЕ ВОЛНЫ ХОЛОДА ПОЯВЯТСЯ ВО ВТОРЫХ ДЕКАДАХ ДЕКАБРЯ И ЯНВАРЯ С ТЕМПЕРАТУРАМИ 20-30 ГРАДУСОВ НИЖЕ НУЛЯ.  СЕРДЕЧНЫЕ ПРИВЕТСТВИЯ, АНАТОЛИЙ ДЬЯКОВ.

   Он ждал наступления второй декады декабря и волновался. Ошибки не произошло.  «Правда», 7 января 1968: «Рим.  Непривычные холода обрушились на Италию.  Во многих провинциях термометр показывает 15-25 градусов ниже нуля.  Идет снег. Сады и виноградники Пьемонта, Эмилии и Тосканы покрыты белой пеленой. Снег лег даже на Везувий. Во многих местах автомобильные дороги блокированы. Резкое снижение температуры привело к вспышке эпидемии гриппа среди людей, чуть ли не половина жителей Рима находится сейчас в постелях».

   В среднем ошибки происходили не больше двух раз в год. Две декады из 36 с половиной. 

      «Я не болен зудом предсказательства, я не выскочка, не самозванец. Меня просят – я отвечаю», - записал Г. Падерин слова Бога погоды при посещении его в 1968 году.

   Приезд новосибирского очеркиста имел для Дьякова переломное и самое положительное значение.  После публикации очерка он вышел из мрака «подпольности». Именно вслед за очерком в Темиртау, как заметил Камилл Дьяков, потянулись группы туристов, журналисты, кинодокументалисты, кандидаты разных наук.  Так пришла известность, переросшая во всенародную славу.  

    О существовании Бога погоды Падерину подсказал новокузнецкий писатель Геннадий Емельянов. Есть смысл освежить в памяти первые впечатления того, кто «открыл» Бога погоды.

   «Еще пять минут – и я останавливаюсь перед обыкновенным крестьянским домом с двускатной шиферной крышей, на задах у него – стожок сена, огороженный жердями, а выше по склону – кирпичная башенка, увенчанная астрономическим куполом; он-то и служил мне ориентиром. 

   К башенке примыкает продолговатая, вросшая в землю избенка.

   - Здесь я живу, - кивает на шиферную крышу Дьяков, которого я встретил у дома, - а вот там мой кабинет, - он приглашает меня в избенку. – С тридцать шестого года служит…

   Сначала -  прихожка, ровно половину которой занимает печь с плитой, потом – «полезная площадь», что-нибудь квадратов двенадцать; перегородка делит их надвое. Хозяин, коренастый, порывистый, до краев заполняет и прихожку и обе клетушки – вернее, все оставшееся свободным пространство. 

   Основная часть его отдана столам, шкафам, книгам, газетам, журналам, рулонам миллиметровки, каким-то зачехленным приборам, разнообразным фотопринадлежностям, включая громоздкий, упирающийся в потолок увеличитель фотоотпечатков…  Во второй клетушке чудом уместилась еще и кровать. Или, лучше сказать, койка. Типа солдатской.

 - Часто до глубокой ночи приходится работать, так, чтобы семью не беспокоить, здесь и сосну…»

   Хозяин рассказал гостю о новом здании метеостанции, построенной на горе Улудаг – маленькой копии Пулковской обсерватории.  «И, думаете, кто помог мне спроворить новую станцию? Полянский. Да, да, Дмитрий Степанович Полянский, первый заместитель председателя Совета Министров СССР». 

   Прихлебывая молоко из доставшейся на его долю «малой сопутницы» (фаянсовой кружки, из которой ночами Дьяков пил молоко, - «сопутницы ночных бдений» - Е.Ч.), чуть хвастливо сообщает:

    - И оборудование – тоже он. Частично – импортное. Из Франции. Пять тысяч золотых рублей».

   Г. Падерин уловил отчаяние, сквозившее главной нотой в общем эмоциональном состоянии Дьякова в то время. 

   «- Инес, Ида, Эмма, Шерли, Бесс и все другие предсказанные мною ураганы – сплошная крамола, одна крамола и ничего больше, подпольный авантюризм одичавшего в тайге старика…

   Вести разговор с ним страшно трудно: перенасыщенный полемическим азартом, болью давних и недавних обид, невероятным количеством самых разнообразных знаний, он, подобно перегревшемуся котлу, должен то и дело спускать избыток пара, наша беседа – не равнинная река, а бурный поток, бурлящий, разбрызгивающийся.

   И еще мешают сосредоточиться его глаза – светло-голубой огонек в них, все время обжигающий вопросом: тебе действительно это важно, нужно?  Может, вся твоя заинтересованность продиктована обыкновенным обывательским любопытством?..

   - Да что ураганы! Ураганы не так и сложно предсказать, куда сложнее определить, где прольется обыкновенный дождь, а где, наоборот, его не будет. Где и когда. Понимаете? Где и когда! 

   - Но ведь и такое вам подвластно?

   - Подвластно? Ну, это слишком громко – подвластно, давайте скажем так: по силам…

   - Хорошо, по силам. При чем тогда крамола?

   - При том, что я – нелегальщик, - он пытается обмять ладонями, пригладить седое буйство на голове, но волосы пружинят, не поддаются, - самый настоящий нелегальщик. Вроде тех английских синоптиков, которых не желали официально признавать на протяжении нескольких веков…  Но их таки признали, а мой метод не признан пока официально никем.  Я вам даже больше скажу, профессор Бугаев, например, вообще отрицает перспективность этого научного направления…

   - Кто это – профессор Бугаев?

   - Директор Гидрометеоцентра СССР.

   - О-о!

   - Вот именно!».

   На прощание Бог погоды подарил Г. Падерину фотографию башни, построенной на Улудаге. На обороте Анатолий Витальевич написал: «Никакая армия не может противостоять силе идей, время которых пришло». Так пришло ли тогда время дьяковских идей?

   В начале сентября 1970 года умер И. А. Кибель. Некролог из «Известий» Дьяков аккуратно подклеил к листу общей тетради, служившей журналом прогнозов и погодных событий, подтверждавшихся вырезками из газет. Ученик покойного академик Г. И. Марчук занимал в это время пост председателя Научного совета по прогнозам погоды АН и ГУ ГМС.  Еще в 1964 году он опубликовал в «Метеорологии и гидрологии» систему уравнений гидродинамики для прогнозов погоды численным методом, приняв главным условием замкнутость земной атмосферы. Дьяков был категорически против такой трактовки атмосферы. И в этом отношении он оказался не одинок.  Марчуку резко возражали академик В. В. Шулейкин и его сотрудники. Они пришли к тому же выводу, что и Дьяков: наибольшее значение для земных явлений имеет скорость солнечного ветра. 

   Василия Владимировича Шулейкина Дьяков знал давно, еще по довоенным делам. Позже ездил к нему на семинар в Ялту, где находилось Экспериментальное отделение Морского гидрофизического института. В научных построениях Дьякова видно влияние идей Шулейкина. Например, понимание «атмосферы как автоколебательной системы» звучит аналогом «океана как автоколебательной системы».

   В.В. Шулейкин открыл так называемый «голос моря» (1932), то есть излучаемые морем инфразвуки. Шторму всегда предшествуют низкие и длинные водные волны, которые двигаются намного быстрее урагана и шумят в низком звуковом диапазоне. За монографию в двух томах «Физика моря» (1934-1938) Шулейкин стал лауреатом Госпремии, а в 1946 годы был избран академиком АН СССР.

    За ожесточенной теоретической борьбой Дьяков, не имеющий доступа к опубликованию, вынужден был бессловесно следить из своего таежного угла.

   Академик Гурий Иванович Марчук стал играть ответственную роль в судьбе Дьякова, будучи впоследствии президентом Сибирского филиала АН и президентом АН СССР (до самого развала Советского Союза). Он из тех редких людей, кому природа дает светлый ум и способность быстро соображать в абстрактных проблемах, и по своим заслугам является гордостью нашей страны. Достаточно упомянуть его вклад в расчеты по ядерным реакторам и водородной бомбе.  Вообще какие глыбы, какие «матерые человечищи» вплелись в сеть жизни, прожитой Богом погоды!  В плохих ли, в хороших ли отношениях он с ними находился. 

   Марчук   разделял точку зрения Бугаева, что воздействие активности Солнца на тропосферу Земли не может приниматься во внимание в прогнозах погоды. Не имея возможности оценить чисто научное качество аргументации, отмечу лишь, что и против Марчука Дьяков выступал так же резко и бескомпромиссно, как когда-то против Кибеля, в одной из неопубликованных работ.

   Авторитет Г. И. Марчука был велик, однако практические успехи Дьякова говорили сами за себя и подтверждались многочисленными откликами агрономов, стоявших за него горой во главе с академиком ВАСХНИЛ Бараевым. Это ведь тоже крупный ученый, в одной из публикаций заметивший: «… Работы Дьякова укрепляют позиции метеорологии как науки, служащей агроному». 

   Александр Иванович Бараев – основоположник почвозащитной системы земледелия, в 1957-1985 годах директор Всесоюзного НИИ зернового хозяйства (находился в Казахстане). В 1940-м издал книгу «Агротехника высоких урожаев».  Бараева называли «главным агрономом целины», 60 миллионов га было обработано его безотвальным методом, куда входило лущение стерни, дискование, подрезание сорняков, рыхление… 

    20 августа 1969 года Дьякова принял   первый заместитель председателя Совета Министров РСФСР К. Г. Пысин, который сказал:

   - …Вашими прогнозами погоды всегда руководствуется в своей работе министр сельского хозяйства РСФСР товарищ Флорентьев.

   К 1972 году благодаря публикациям центральной печати слава Бога погоды достигает всех уголков СССР. Потоком к нему идут заявки на прогнозы, письма, благодарности. Особенно признательны ему агрономы.  Многие из писем настолько проникновенны и красноречивы, что лучше их просто процитировать.  Из Калмыкии, например, почти одновременно в Темиртау пришли два письма – от секретаря обкома партии и министра сельского хозяйства республики. Тон обоих поистине напоминает мольбу к Богу, как последней инстанции.

   «…При продолжительных засухах продуктивность пастбищ катастрофически падает. В последние годы при проведении сева зерновых не выпадали дожди, а в сухую почву бросать семена бесполезно.  Поэтому перед земледельцами нашей республики постоянно стоит вопрос: когда сеять? Будут ли дожди и когда? 

   Зимой с 1971 на 1972 год по всей территории республики почти не было снега, хотя стояли сильные морозы – 30-35 градусов. Весной и летом 1972 года совсем не выпадало осадков. Состояние пастбищ очень плохое, и мы никогда не имеем долгосрочных прогнозов на осенний период.

   В связи с этим, Анатолий Витальевич, прошу Вас, если это возможно, составить прогноз погоды по Калмыцкой АССР на конец 1972 и на начало 1973 года. Желательно получить прогноз на осень 1972 к середине сентября сего года, а на весну 1973-го – в январе – начале февраля 1973-го. Заранее благодарю Вас за помощь нашей республике. С уважением – секретарь Калмыцкого обкома КПСС Б. Городовиков» (18.08.1972).  

   Главный агроном Убаганского совхоза Кустанайской области   В. Диков писал известному публицисту Юрию Черниченко, работавшему в «Правде»: «…Когда у нас задолго до начала сева появляется настоятельная необходимость определенно узнать, каким же все-таки будет год, благоприятным или же … засушливым, когда следует ожидать дождей и следует ли на них рассчитывать вообще, а затем, когда с хлебом все уже станет  более или менее ясно и сердце у нас  обмирает  теперь уже от мысли, как пройдет уборка, подержится ли погода, или же нам нужно быть готовым к тому, чтобы  ловить лишь редкие «окна», четкий и недвусмысленный ответ на эти нешуточные вопросы мы без промедлений и без проволочек можем получить не в Гидрометеоцентре СССР, не в местах сосредоточения нашей респектабельной, захлебывающейся от самодовольства науки… а в глухом захолустье, в рудничном поселке Темиртау Таштагольского района Кемеровской области … »  

   Заместитель начальника Курганского областного управления сельского хозяйства Н. Никонова в апреле1972-го писала Борису Лесику, готовившему статью «Солнечный ветер» для «Сельской жизни», что курганские колхозы и совхозы шесть лет (1967-1972) пользуются прогнозами гелиометеостанции  Горной Шории.  Прогнозы были достаточно достоверны и помогали специалистам разумно пользоваться землей. Особенно ценны долгосрочные прогнозы на весенне-летний период с марта по июнь. 

   В 1967 году сельхозорганизации области имели два долгосрочных прогноза – гелиометстанции и ГУ ГМС. Они не совпадали. Наиболее верными оказались предсказания гелиометстанции. Но так как хозяйства имели этот прогноз впервые, многие просчитались: посеяли пшеницу на 5-7 дней позже, и посевы поразила стеблевая ржавчина. 

   Раньше в области рекомендовали сеять пшеницу только после провокации и уничтожения овсюга. В 1969 году на областном совещании по обмену мнениями были приняты необычные предложения на основе прогнозов Дьякова: немедленно, не дожидаясь всходов овсюга, приступить к посеву пшеницы и закончить его до 26 мая…      В результате правильного учета погодных условий среднегодовой урожай зерновых и зернобобовых культур по области составил за восьмую пятилетку 16,3 центнера с гектара, то есть вырос на 6 центнеров по сравнению с седьмой пятилеткой.

   Из интервью Б. Лесику Г. А. Осиянова – начальника Главка земледелия и семеноводства минсельхоза РСФСР:

    - Министерство не один раз запрашивало у Дьякова долгосрочные прогнозы и в большинстве случаев они были более реальны, чем данные метеослужбы…

    Г. И. Ларионов, начальник управления зерновых культур Минсельхоза РСФСР (из интервью Б. Лесику в апреле 1972 г.):

   - Мы лет шесть активно сотрудничаем с Дьяковым.  Его информация помогает нам в работе. Неплохой прогноз он дал на прошлый год. Указал, например, что в Поволжье будут засушливые условия и что урожай надо ожидать ниже среднего уровня. Все так и было.  Полностью сбылись предсказания на Западную Сибирь, в частности, на Омскую область, Алтайский край. В чем ценность его прогнозов? Он дает их сразу на весенне-летний период, то есть от посева и почти до уборки. И все расписывает по срокам.  Сдвиги бывают в пределах одного-двух дней. А у Гидрометцентра не разберешь, какие сдвиги.  Они дают прогноз лишь на месяц и ручаются за него на 40 процентов. Дьяковские прогнозы практически близки к самой действительности. Он нас еще не подводил. 

   К лету 1972 года популярность Дьякова достигла критической отметки. О нем писали центральные газеты и журналы – «Сельская жизнь», «Известия», «Правда», «Литературная газета», «Техника - молодежи», «Знание - сила», накаляя общественное мнение негодованием по поводу очевидного парадокса: есть ученый, есть успехи, ощутимые для народного хозяйства, но нет научного признания. Не исключено, что и темпераментный Фидель Кастро своим интересом к предсказателю ураганов действовал на нервы членов советского Политбюро.

   

(окончание следует)