Пролог
 

Уж если не везет, так с самого начала. А к девчонке жизнь повернулась не тем местом прямо с рождения. Мамка-то ее долго разрешиться не могла. Аку-шерка и так, и этак старалась – ну, не идет! А операций на поселке не делали. Еле-еле выдавили на свет малую. Слабенько так запищала.

- Ох, слава богу! – утерла акушерка пот со лба. – Жить будет! 

При осмотре, наткнувшись на маленькую приметную родинку на ручке новорожденной, сказала:

- Гля-ка! Звездочка. Счастливой, видать, будет! 

Мать устало улыбнулась.

- Как назовешь-то девку?

- Матильдой, - гордо заявила новоиспеченная родительница.

- Эвона! – удивилась тетка. – Куда ж ей с таким именем?

- Хочу, чтоб лучшее ей досталось. Пусть вырастет красивой, как это имя!

Да только материнские благодеяния этим подарком и ограничились. Че-рез пару дней мать померла, и осталась девочка на бабку Марью и деда Гав-рилу. Отца-то и не знали. Бабка Марья женщиной была крепко природой за-думанной. Коренастая ее фигура сразу внушала некоторое благоговение. Ра-бота в ее руках, можно сказать, горела. Да и не стара совсем, едва в возраст ягодный вошла, а статус на бабку уж поменяла. Вышло, что и мамкой для внучки стать пришлось в один срок. Дед Гаврила погоревал тоже по дочке единственной. А куда деваться? Теперича навроде младшенькая дочка в семье появилась. Хорошо, что старшая ее заместо себя оставила! Не  случилось под старость бездетствовать.

Как выяснилось после, не все это беды были. Заметила бабка Марья, что медленно дитятя развивается, не как остальные. Соседская Василина-то, тремя годами старше, смышленая росла да ладная. А свозили в ближний город внуч-ку, и доктор сказал, что головку родами попортили, так что будет девка ду-рочкой.

Опечалилась бабка. Ну, да на поселке человека можно не только умом приспособить. Мало ли дела? На огороде - так почитай от снега до снега.  За-чем тебе там ум-то? Руки надобны. А внучку она для краткости Мотькой звала. И действительно, как покличешь ее-то именем? Выйдешь на двор, крикнешь: «Матильда!», а к тебе откуда-нибудь из стайки этакое дурище катится – засме-ют! Да и лицом не вышла, так, воробышек серенький.

Вот и прилипло к ней имя Мотька, будто лист банный. Поселком так и звали ее. Посмеивались, конечно, но бабку Марью все уважали. Горе не выби-рает, на кого свалиться, да и грех - над блажной потешаться!

 

1. Распахнулись страницы

 

1

 

Четырех годков от роду пошла Мотька в сад вместе с другими поселко-выми детьми, как раз говорить нормально выучилась. Василина той порой в первый класс отправилась. Ох, и завидовала ей Мотька! Форма нарядная, в красно-синюю клетку, блузка белоснежная с фонариками на плечах. А банты-то! Ну, чисто бабочки две белые с лазоревой каемочкой по краешку!

Мотька губки надула:

- Бабка Марья! Василинка-то какая! Новая вся!

- Дык и из тебя песок не сыплется. В садик идешь!

- А Василинка-то, как большая, - в школу. Я тоже хочу!

- Рано тебе, Мотька, еще. А Васька-то не большая, а старая для садика. Не пу-стят ее туда. А ты у меня наливная, в самый раз!

- А платьичко у нее вона какое! И бантики!

- У тебя что, хуже? – обиделась бабка. – В цветочек красивенький, а банты нашто тебе? Волосики у тебя хорошенькие, кудрявенькие, - погладила она внучкину чернявую головку.

- Все равно, - топнула ножкой та. – Бантики хочу, как у Василинки!

- Мы тебе бойчей справим, - успокоила бабка. – Один, зато красненький, чисто мак в огороде.

На том и порешили. Пошла Мотька в первый день с огромным алым бан-том на макушке. Подбегала к детям в группе по очереди: то в глаза преданно заглянет, то голову наклонит, чтоб им виднее было – так никто внимания и не обратил. Потом подобралась, понурившись, к воспитательнице:

- Нравится мой бантик?

Та всплеснула руками: 

- Ой, красота какая! Чисто цветок!

Вечером пришла за ней бабка Марья, а Мотька ей с порога:

- Воспиталка меня теперь любит! – обняла бабку и добавила. - Говорила же, с бантиком надо!

 

В садике Мотьке больше всего сон-час нравился и каша. Дети не спали, болтали потихоньку, пока воспиталка не прикрикнет. У бабки Марьи строго заведено было ложиться днем, так что привыкла внучка. А каша вкуснее была в саду, масла больше. И молоко горячее пила с удовольствием. Дети морщили носы, увидев пенку. Мотька сначала с интересом наблюдала, как та зыбится на пару, потом вытаскивала ее пальцами, клала на язык и уж затем принималась за молоко. Иногда и у других пенку съедала.

Самым трудным делом были занятия. И зачем только их придумали? Де-ти в садике играть должны. Буквы Мотька совсем не понимала: «Так, закорю-чины некрасивые! Наверное, врет воспиталка, что они в слова складываются, а потом – и в сказки?! Просто знает она их много и рассказывает, как по телеви-зору. А детям, невесть, к чему, дает эти корюлины писать».

Некоторые (наверное, воспиталке понравиться хотели) изображали, что уже и читать выучились. Вовка Сенчуков даже про курочку Рябу сказку пере-сказал! Еленсанна (так воспиталку звали) аж в ладоши захлопала. Если бы Мотьке такую память на сказки! Как она их любила! И воспиталка бы улыба-лась ей, и Вовка похвалил бы, наверное, ее бантик и платьишко.

«Афметика» (так Мотьке запомнились начальные занятия математикой), честно сказать, даваться ей не спешила, но до пяти считать девочка все же вы-училась. Знала наверняка, что пальцев на руке пять, даже каждый под своей цифрой идет. Еленсанна спрашивала:

- А на другой руке?

Мотька складывала вместе ладони так, чтобы пальчики рук соприкасались, и понимала, там – столько же. Воспиталка довольно улыбалась и говорила:

- А вместе сколько?

- Пять и пять, - уверенно отвечала девочка.

- Почему? – удивлялась та.

- Это же совсем другие пальчики, - как глупенькой, объясняла ученица.

Дети засмеялись, а Вовка ткнул в нее пальцем и сказал:

- Мотька – дурочка!

Так прозвище и в садик перекочевало, потому что Вовка был самый умный. Рисовать Мотька любила. Правда, Еленсанна говорила бабке Марье:

- У нее что конь, что собака, что дед Гаврила – все одно. Только цветочки по-лучаются.

Цветы девчонку всегда завораживали. Она могла часами сидеть на лугу или на игровой площадке и «заглядывать цветочкам в глазки», как она гово-рила. Однажды в огороде распустился большущий желтый цветок с коричне-вой серединкой. Бабка Марья сказала, подсолнухом зовется. Дед Гаврила по-том объяснил, что под солнышком растет, потому имя ему такое. Внучка за-думчиво подняла глаза в небо. Она-то не сомневалась, что солнце – тоже цве-ток, только очень преогромнейший. Его не то что в венок не вплетешь, даже руками не обхватишь. Дед Гаврила тоже не сможет, а у него ох и ручищи!

На все вопросы бабка Марья отвечала: «Тетёха ты моя! Иди лучше козу подой!» А дед, он добрый! По головке кучерявой ее гладил и подолгу говорил с Мотькой, а еще дудку ей сделал и вертушку ветряную. По осени из подсол-нуха семечки вкусные грызли. «Вот интересно, какие у солнца семечки?»

А в садике сказывали, что мальчики от девочек отличаются. Из них потом мужчины вырастают, вроде деда Гаврилы, и женщины, как Еленсанна. «Оно, конечно, раз Вовка Сенчуков бантики не носит, как из него воспиталка полу-чится? На деда больше похоже. Но вот как Василинка в бабку Марью превра-титься может? Не верится! Ну, никак!»

А однажды Вовка и другие пацаны зазвали Мотьку к себе в туалет и го-ворят:

- А правда, Мотька, у тебя там все по-другому?

- Как это? – не поняла та.

- Ну, под юбкой, - гнул свою линию Вовка.

- Не знаю, - помялась девочка. – У бабки Марьи так же.

- А у деда?

- Я с ним в баню не ходила.

- А ну, закажь!

Мотька и задрала подол. Пацаны озадаченно почесали в затылке:

- Да, другие они, девки-то!

Мальчишек понемногу вся группа в туалет набралась. Проходя мимо, воспи-талка и спросила одного:

- Чего столпились-то тут?

- Да, Мотька-дурочка всем ж… показывает.

Разогнала Еленсанна пацанов, отругала, а Мотьке строго так наказала, что хорошие девочки этого мальчикам не открывают.

Как узнала вечером бабка Марья, взяла хворостину да так Мотьку отхо-дила, что навсегда отучила другим про себя что-то показывать. После, когда девочка спрашивала про мальчиков, бабка неизменно хмурилась:

- Тьфу ты, срам какой! Иди лучше козу подой!

На том Мотькино половое воспитание и закончилось.

 

Тем временем окончила соседская Василина началку в поселке  и в сред-нюю школу в город подалась. Их автобус туда возил километров за десять. Тут и Мотьке пора пришла школу начинать. Подросла девка, а занятия в сади-ке так ей и не дались.

Ну, да с училкой повезло! Грузная Наталья Семеновна всех детей в шко-ле вела (немного их на поселке-то). С четырех ступеней чуть больше обычного класса набиралось. Уважали училку и дети, и родители – добрая она! Сразу поняла Наталья Семеновна, что трудная Мотька ученица: послушная, ласко-вая, но недалекая. Вроде силится чего-то сообразить, лобик морщит – ан нет! Не входит в головенку знание!

«Ладно же! – решила упрямая Наталья Семеновна. – Люди всякие нуж-ны. А как им без науки?» И стала она с Мотькой каждый день после уроков за-ниматься. К Новому году рассказывала внучка бабке Марье, что «эта буква зовется «бэ», а эта – «а», вместе – «ба». А если два раза повторить, то «баба» получается, бабка Марья, значит. После и «деда» прочитала.

Мир открывался Мотьке по слогам. Как осилила она однажды «Курочку Рябу», тут и поняла, что не врал Вовка в садике, что закорючины в книжке сказку скрывают. И так ей захотелось читать научиться хорошо, что просто спасу нет! Наконец Натальи Семеновниным терпением и настойчивостью да Мотькиным усердием выучилась девочка к весне беглому чтению. Красиво слова выводила, с выражением. «А как же иначе?  Сказка не получится!» Все садиковские книжки перечитала. Дед Гаврила сильно слушать любил. Бабка Марья, бывало, постоит в дверях  и махнет рукой:

- Старый да малый! Неча девке придумками всякими голову забивать! Пущай лучше в огороде работает и по дому хлопочет! Толку больше будет.

- Что ты, бабка, - отвечал ей дед Гаврила. – Внученька наша науки узнает, а ты – со своим огородом! Пусть себе радуется, пока маленькая! Успеет еще намы-каться!

Сказки распахивали перед девочкой свои загадочные страницы. Столько там всего происходило! Мотька представляла себя то героиней одной, то дру-гой сказки, будто в немудрящей ее жизни вдруг открылось яркое оконце в див-ный настоящий мир. И она читала вслух с упоением, а дед Гаврила неизменно рядом сидел, делал вид, что полезное по дому работает, а сам слушал-слушал. Бабка только пальцем у виска крутила, намекая на обоих.

На окончание первого класса поехал дед в город в магазин большой, где книги продают, и привез Мотьке в подарок толстую книгу сказок со всего све-та. Уж такая она была красивая и цветная, что внучка, когда не читала, украд-кой гладила пальцем картинки, и все виделось ей, будто и она там где-то бро-дит средь дремучих лесов в красном сарафане. А Иванушка на то и дурачок, чтобы такую, как она, в дебрях сыскать, от змея спасти да и жить себе долго и счастливо.  

 

Бежит времечко с камушка на камешек реченькой быстрою. Василина со-седская совсем выросла и красавицей сделалась: статная, белокурая, коса до пояса – ну, чисто царевна! В девятый класс пошла. Еще чуть-чуть, и взрослая жизнь  подкатится.

Мотька часто, с грустью затаенной, провожала глазами девушку до школьного автобуса. Только ту и так было кому провожать. Каждый день то один, то другой мальчишка тащил за ней портфель. «Вот бы и мне так!» - ду-мала Мотька. Василина пока ни с одним парнем не задруживала. В поселке уж кто только не предлагался! «Для царевича себя бережет», - понимала Мотька.

Той порой город десять километров, оставшихся до поселка, и дошагал. Приехал к ним дядька в пиджаке, собрал всех и объявил, что «будут они те-перь городские жители, им уже и два дома, друг против друга, выстроены. Инфраструктура вся готова».

- Чой-то? – спросила тетка Дарья.

- Магазины, значится, - разъяснил дядька Федор.

«А поселок их под снос пойдет, потому что городу дальше расти надо».

- Да как же это? – всплеснули руками бабы. – А скотину куда?

- Ох, и темные вы! – ответила соседка Валя, Василинкина мать. – Продадим. В городе не надо уже!

Пригорюнились поселковые. «Как оставишь родные избы, за стены кото-рых держался, поднимаясь в детстве на ножки, да ходить учился?  А огороды? Разве сравнишь их с дачами городских-то? Все там красиво, как на картинке, а жизни нет. Она ведь не раз от разу случается: и на санках катается, и сено ры-жей Зорьке везет. А кто теперь на пруд утиный чуть свет помчится зарю встре-чать?» Да ничего не поделаешь! Их-то не спросят. Бери квартиру, пока дают, а то и вовсе без крыши останешься! Сказывали, в одной деревне некоторые жи-тели никак переселяться не хотели, так всем дома в ночи пожгли. Насилу спас-лись! Прогресс называется.

Люди скотину, скрепя сердце, продали, связали узлы, собак да кошек с собой взяли – куда ж их? – и двинулись в новые обиталища. Стоят себе две вы-сотки, будто колодец глубокий от земли до неба врезали да решили весь посе-лок туда затолкать. Говорят, из колодца звезды виднеются, только разве в го-роде разглядишь? Квартиры-то хорошие, просторные дали: у каждого – по своей комнате, а еще гостиная и кухня. А все ж не то раздолье, что на поселке. Вдохнешь городского воздуха и такую тоску почуешь, будто Родину отобра-ли.

А тетка Валя и Трезора старого решила оставить на месте брошенном. Долго и горестно смотрел он вслед отъезжающей в новую жизнь семье. А что поделаешь? Мотька тогда в платье Василинино вцепилась и чуть не плача кри-чит ей:

- Куда ж вы его бросаете? Он же сгинет!

Та усмехнулась своими красивыми глазами и стряхнула Мотькины руки, будто пыль:

- На кой он, старый, в городе? Туда и дорога.

Раньше в сказках девочка об этом читала, а теперь сама увидела, что и в жизни так бывает, что лицом человек молод и красив, а душа у него черная, как трясина болотная. С плачем прибежала внучка к бабке Марье:

- Давай Трезорку возьмем! Бросили его. Как он один-то?

- Куда ж его? – вздохнула бабка. – Бобик вон есть у нас.

- А мы его к Бобику возьмем! У меня пусть под кроватью спят! Я их кормить буду и  гулять.

- Ладно уж, - согласилась бабка. – Негоже стариков да друзей в беде оставлять! – протянула руку к псу. – Иди уж! Нашенский теперь будешь.

Трезор поднял седеющую морду, изучающе посмотрел бабке Марье в глаза и осторожно, понурившись, подошел. Залезли Мотька с Трезором в ку-зов грузовика, обняла она его лохматую шею, Бобик понимающе притулился с другого бока, и тронулись. Катились они в городскую свою судьбину, не от-пуская взглядом загрустивший утиный пруд, словно опасались, что прикроешь на миг глаза и разом сморгнешь близкую сердцу прошлую жизнь. И это уже навсегда. Покуда родной поселок не скрылся за поворотом, глядел пес на него, не отрываясь. И Мотьке казалось, что в глазах его стоят слезы. 

2

 

А по осени пора приспела Мотьке в пятый класс идти. Только на школь-ном автобусе добираться не пришлось, потому как сам поселок к школе пере-ехал. Приколола девчонка к волосам большой белый бант. «Школа новая, жизнь новая, городская, в классе дети новые. Надо же всем понравиться! Куда без красоты?» Представлялось ей, что входит она в сказочное королевство, где все по-другому будет. Если в начальных классах так интересно было, то даль-ше-то и подавно!

Встала Мотька в ряд с новым классом на первой линейке, огляделась по сторонам. У девчонок всех - стрижки да прически модные, а с бантиком – ни одной! Мальчишка рядом еще пальцем у виска покрутил. Загрустила: будто оказалась она на балу, там все девочки в туфельках хрустальных, как Золушки, а ее угораздило притопать в бабкиных чоботах. «А и побежишь потом, башмак потеряв, разве ж искать станут? – Нипочем не станут. Кого найдешь в такой-то обувке?»

В классе все расселись за парты, кто с кем хотел (давно ведь знакомы). Поселковые тоже не спешили с ней садиться, так что досталась Мотьке самая последняя парта, где какая-то девочка одна была. Та презрительно взглянула на ее бантик и отодвинулась.

Пышнотелая классная, звали ее Людмила Филипповна, выкликала ребят по именам, знакомилась. Как дошла до Мотьки, запнулась слегка, поправила высокую шишку, но потом бодро произнесла:

- Матильда Кравцова. - И оглядела класс. 

Никто не откликнулся. Все заинтересованно озирались. Мотька тоже поверну-лась, но за спиной была только стенка. Наконец до нее дошло, что зовут ее:

- Я это, - пролепетала она.

- А почему не отзываешься, когда слышишь свою фамилию? – строго поправи-ла очки Липповна (так девочке запомнилось ее имя).

- Дык Мотька она, - выкрикнул Вовка. – Все так и зовут.

- А ты помолчи! – оборвала его классная. Тонкие губы ее вытянулись в нитку. 

После она сказала, что будет вести у них математику, и решила прове-рить знания, оставшиеся после лета. Считать Мотька, конечно, научилась и знала, что вместе пальцев будет десять, а если десять таких человек собрать да пальцы у всех посчитать, то целых сто наберется, а еще цифрами не только пальцы, но и все что угодно назвать можно. Не понимала только, как людей штуками считают? Они ведь разные. Тут дети уже таблицу умножения приме-няли. Девочка слышала о ней от Натальи Семеновны, но так и не освоила.

- Кравцова, - обратилась к ней Липповна. – Сколько будет дважды два? – И на доске написала.

- Не знаю, - пролепетала Мотька, разглядывая цифры и букву «х» между ними.

- Ну вот, если ты один раз возьмешь двойку? – Липповна положила перед ней карточку с цифрой. Девочка взяла ее и уверенно ответила:

- Двойка.

Учительница радостно продолжила:

- А если ты ее два раза возьмешь?

Мотька напряженно оглядела парту и, не найдя другой карточки, пожала пле-чами:

- Дык нету. Где ж я ее возьму?

- Вот дура! - засмеялись в классе. 

Учительница поджала губы и заставила всех замолчать. 

– Надо усерднее учиться, Кравцова!

Математика представлялась Мотьке чем-то невообразимым. «Разве же можно складывать буквы и цифры да еще получать при этом другие цифры? А как из двух букв цифры получаются – совсем непонятно! Как представить себе, что приходит богатырь к Змею или к идолищу поганому, а оно ему вместо за-гадок уравнение задает?! Ни один бы не выжил. Слава богу, хоть меч-кладенец для этого есть! Только Липповну никакой меч не возьмет!»

Английский и совсем – лес дремучий! Другие дети его со второго класса учили, а в поселке такого не было. Бормочут как-то по-иному – ничего не раз-берешь, но красиво! Посадили поселковых в подгруппу отстающих, чтобы к концу года «выравнять». Англичанка молодая да веселая попалась. Мотьке сразу понравилась. Девочка очень старалась. Бабка Марья только хмыкала, когда внучка по-басурмански лепетала. Однажды тему «семья» проходили. Англичанка и спросила:

- What is your grandmother’s name?

Мотька гордо ответила:

- Бабку-то? Мери…

Раньше, бывало, таскала Мотька в школу игрушки, ребятам показать, а теперь перестала. «Неинтересно никому!» И про сказки любимые не погово-ришь с одноклассниками, смеются только. Девчонки дружить с ней не хотели. К чему им эта деревенская простушка? Ни игрушек у нее, ни платьев модных. Даже фенечки на руке нет. Куда уж тут?

«Ну, очень красивые фенечки! Бисеринки так и блестят!»  Мотька украд-кой погладила пальцем чудесный браслетик у соседки по парте. Та сразу от-дернула руку:

- Порвешь еще!

Однажды на уроке технологии, труда, значит, попросили девочки Ольгу Петровну (учителку) показать, как фенечки плести. У той в кабинете даже раз-ные игрушки, из бисера плетенные, стояли: птички, цветы и олешек был, нога-ми бусинными поблескивал. Но самый большой восторг вызвало у Мотьки де-рево счастья. Уж каких только бусинок там не было? Как жар горело!

- А фенечки что? – сказала Ольга Петровна. – Это ж самое легкое.

Принесли девочки лесу тонкую да бисер и давай простейший узор наби-рать. Не у всех получалось. У Мотьки как-то сразу пошло.

- Ручки у тебя какие умные да сноровистые! – похвалила Ольга Петровна, по-гладив девочку по головке. – Ну-ка, а вот этот узор попробуй!

Дала она Мотьке картинку и свой бисер, а талантливая ученица и тут справилась. И принесла внучка домой свою заслуженную «пятерку». Вот деды обрадовались! С тех пор стали «труды» у Мотьки самым любимым уроком. После занятий частенько к Ольге Петровне забегала. Можно сказать, нашли друг друга. Учительница на окончание первой четверти Мотьке книжку про узоры да игрушки из бисера подарила. Бабка Марья, на цену глянув, только головой покачала:

- Дорогая! Небось у твоей училки-то у самой зарплата не больно жирная?!

- Добрая она! – отвечала Мотька. – Помочь мне хочет. Может, она – моя фея-крестная? Ну, как у Золушки была?

- Да ну тебя, сказочница! – махнула рукой бабка.

А дед Гаврила с каждой пенсии понемногу бисера внучке подкупал. Узо-ры из книжки девочка давно плести выучилась, а все картинки какие-то новые в голову лезут.

- Ну, чисто тетёха! – усмехалась со скрытой гордостью бабка Марья. – А вдруг чего путнего из нее выйдет?!

Стала Мотька новые узоры придумывать, каких ни у кого не было, да еще Ольга Петровна научила ее в интернете искать. В школе были компьюте-ры, дома-то, понятно, нет. И появилась у девчонки такая фенечка, что одно-классницы и не видывали.  И так красиво подобрала она цвета для узора, что загляденье! Не заметить такое было невозможно! Сначала фенечка приковала завистливый взгляд соседки, а потом – и остальных.

- Где купила? – ткнули они пальцем.

- Не покупала я, - удивилась Мотька.

- Да украла, не иначе? – ухмыльнулась красавица класса Маша. – Откуда у нее деньги?

- Я не краду, - обиделась рукодельница. – Сама сделала.

Подивились девчонки.

- Ну да! Вечно она к Ольке бегает. Там и научилась, - сказала соседка по парте. – А подари!

- Не могу, - ответила Мотька. – К руке она привязана.

- А мне сделаешь? – деловито начала соседка, заранее готовая к отказу и нападкам на новенькую.

- Могу, - просто ответила та. – Только бисер свой неси! У меня нету.

Так и сделала Мотька свою первую вещицу для других. Вскоре все дев-чонки кинулись к ней с подобными просьбами. Только Маша, поправив локон, бросила:

- Очень надо! Вы все, как штамповки, будете, а мама мне по каталогу заказы-вает.

На самом деле для каждой девочки мастерица придумывала свой уни-кальный рисунок. «Неужто можно одинаково рядить? Люди-то все отличные от соседей. У каждого – свой цвет и узор».

Девчонки принесут бисер, красивый да яркий, и давай описывать, какую фенечку им хотелось бы. Мотька слушает, смекает, иногда подправит или еще интересней предложит. Очень одноклассницам Мотькины украшения нрави-лись, а остатки бисера они ей взять разрешали за работу. И не то чтобы по-дружились девчонки с этой странной рукодельницей, но приняли ее. У Мотьки скопилась целая коллекция бисера. И сделалась она модным мастером в школе, даже из других классов приходили, и старшеклассницы нет-нет, да и принесут рисунок диковинный и материалы. Наконец, и заносчивая Маша подошла. Те-перь-то не зазорно:

- А можешь сережки сделать, вот, как на картинке?

Присмотрелась Мотька:

- Отчего же не сделать? Неси из чего плести и фурнитуру (это слово она в ин-тернете вычитала).

- А бусы к ним? – засомневалась Маша. – Там же не только бисер, еще и кам-ни?

- Ничем они от бусинок не отличаются, - уверенно заявила Мотька. – Если все есть, то сделаю.

Маша на следующий же день принесла ей пакетик с разными мешочками: и леса, и зажимы всякие металлические, бисер серебристый и покрупнее буси-ны, молочно-розовые.

 – Розовый кварц называется, - пояснила Маша. – Смотри, не потеряй!

С увлечением работала Мотька над новой задачей. Это всегда интерес-нее. Маша, как примерила, так и ахнула. Да только ничего заказчица Мотьке за работу не дала.

На следующий день явилась в школу высокая красивая дама, одета, как Хозяйка медной горы. Глаз не оторвать! Подошла она к классной:

- Мне бы с Матильдой поговорить.

- Нет у нас такой, - удивилась Липповна.

- Мотей ее дети называют, - пояснила дама.

- Хм… Подумать только! – ухмыльнулась Липповна. – Мотькой-дурочкой ее все зовут.

- Зачем вы так о ребенке? – укоризненно посмотрела на нее дама.

- Натворила чего? – перевела разговор учительница, всегда готовая карать нерадивых за проступки.

- Нет. Поблагодарить ее хотела.

Недовольная классная заглянула в кабинет:

- Кравцова, иди! Тебя.

Потупившись, та вышла в коридор. «Наверное, ругать будут», - хотя она не помнила за что. Девочка безмолвно последовала за Хозяйкой медной горы.

- Меня зовут Инга Владимировна, - представилась красавица. – Я – Машина мама. Хотела извиниться за дочь.

- Да чего там! – пожала плечами Мотька.

- Нет. Маша не права. Ты ей такую красоту сделала, а она даже «спасибо» не сказала! Я слышала, девочки тебе за работу остатки материалов отдают?

- Ну да, - помялась Мотька.

- Вот, возьми, пожалуйста, - протянула ей капроновый мешочек Хозяйка мед-ной горы. Гладкий такой, держать приятно.

- Что это? – спросила Мотька, разглядывая молочно-розовые шарики.

- Розовый кварц. Он же тебе понравился?

- А вам не жалко? – брови девочки взлетели вверх.

- Такой мастерице? Нисколько! – лукаво улыбнулась Инга Владимировна. – Скажи, Матильда, а ты с драгоценными камнями работаешь?

- С самоцветами? «Точно, Хозяйка», - мелькнула у девочки мысль.

Мотька с минуту изучала изящное колье.

- Могу. Только материалы ваши.

- Безусловно, - кивнула Хозяйка. – А сколько берешь за работу?

- Денег? – не поняла Мотька. – Это вы с бабкой Марьей говорите. Она деньга-ми ведает.

Вечером к ним домой пожаловала гостья. Бабка чуть не села на пол от неожиданности, увидев на пороге незнакомую даму в богатой шубе. Хозяйка медной горы представилась.

- Мотька! Что у тебя за дела завелись? – кликнула бабка.

- Инга Владимировна просила ей бусики красивые сделать.

- Ох! Подведешь ты меня под монастырь!

- Она добро людям делает, Мария Петровна! За что вы ее?

- А мне бусинки чудесные подарили! – похвасталась внучка.

- Эк! Дорогие, небось?

- Не дороже денег, - успокоила гостья. – Я к вам по делу.

- Ну, проходите в дом.

- Мария Петровна, - заговорила гостья за чаем. – Я по поводу работы вашей внучки.

- Какой еще работы? Мотька, - крикнула она в коридор. Девочка, потупив-шись, встала в дверях кухни.

- Очень красивый комплект Матильда для Маши сделала! Руки у нее золотые.

- Эт да, - усмехнулась бабка Марья. – Головкой только Господь обидел. Да ваша Маша-то вроде Мотьку не жалует?!

- У меня уже состоялся серьезный разговор с дочерью. Она больше не станет обижать Матильду, - и продолжила. – Я попросила вашу внучку сделать украшение для меня. Разумеется, все камни и фурнитура мои. Остается вопрос оплаты. Сколько вы хотите за работу?

- А Мотька чего говорит?

- Она посоветовала это с вами обсудить.

- Да, я, - растерялась бабка Марья. – Признаться, никогда торговлей-то не за-нималась.

- Вас устроит три тысячи?

- Так много?

- Вовсе не много, - успокоила ее Инга Владимировна.

- Ну ладно, - согласилась бабка. – Деньги в хозяйстве не лишние.

- Вот материалы, - протянула она бабке мешочки с камнями и прочими мело-чами. 

У той аж глаза на лоб полезли:

- Драгоценные?

- Да. Сапфиры и жемчуг, а здесь леска и серебряные крепления.

- Смотри, Мотька, не потеряй! – погрозила пальцем бабка Марья.

Договорились, что заказчица придет за работой через неделю.

- Эвона! – почесала бабка в затылке, закрыв дверь за гостьей. – Нежданно-негаданно. Кто ж такая?

- Бабка Марья! Это ж Хозяйка медной горы приходила, - как прописную исти-ну втолковывала ей девочка. - Она завсегда мастеров так проверяет. Ты только меня ей насовсем не отдавай!

Ровно через семь дней все было готово. Работа восхитила Ингу Влади-мировну. Вышло даже лучше, чем на картинке, - Мотька проявила фантазию, добавив кое-что от себя. Рассчиталась Хозяйка честно и спросила:

- Можно к вам иногда заказчиков отправлять, если соберутся?

Бабка пожала плечами, так и не в силах осознать, что ее Мотька заработала денег для семейного бюджета. Инга Владимировна записала их домашний те-лефон.

- Вот моя визитка. Не стесняйтесь, звоните, если что понадобится!

Бабка прочитала: «Боровская Инга Владимировна. Адвокат».

С тех пор сначала по одной, а потом все больше, потянулись заказчицы к ним в дом. Имя «Матильда» было на слуху у здешних модниц.

 

3

 

Мотькины занятия «технологией» тоже продвигались. Девочка стала се-рьезной и рассудительной. Вовка, видя, как одноклассница зачастила в этот кабинет, однажды пошутил: «Труд сделал из обезьяны человека». Мотька не обижалась. Ее мягкий, незлобивый характер в конце концов если не дорожку, то дырочку проковырял в местное общество. И она подобно ручейку влилась в него. К ней любой мог обратиться с просьбой, и она без всякого высокомерия помогала, а девчонкам подсказывала, как лучше сшить, сготовить – все по до-моводству. У нее была редкая особенность – с каждым общаться на равных, несмотря на свою с ними несхожесть. Младшие к ней тянулись, а старшие не обижались: «Не от мира сего, да и только!»

Любимым занятием для Мотьки по-прежнему оставалось бисероплетение. Изрядно она в этом поднаторела, даже свои приемы выработала. Ольга Пет-ровна однажды предложила:

- А давай на конкурс работу сделаем?

- Какой еще конкурс? – не поняла та.

- Там разные дети свои поделки показывают, а потом лучшие комиссия выби-рает, - объяснила наставница.

- А комиссия – это мастера и мастерицы? – уточнила Мотька.

- Нет, - растерялась Ольга Петровна. – Начальники, в основном, и спонсоры.

- Купцы, значит, - уяснила девочка. – Как же они решать могут, кто лучше?

- Не знаю, - честно призналась учительница. – Но призы хорошие дают.

- Давайте попробуем! – согласилась Мотька. 

Подарки она любила. Было в них что-то от Деда Мороза, что-то от фей: вот живет хороший человек (бедный обычно) и чего-то страстно желает, а тут ему – раз, и благословение за его добро!

- Нужно решить, что делать будем, так, чтобы обратить на себя внимание.

- Зачем? – непонимающе пожала плечами девочка. – Делать нужно, чтобы лю-дям красота была!

Ольга Петровна давно привыкла к Мотькиным странностям. «Пусть себе! Все они такие, богом поцелованные. Как приемник диковинный: идет через не-го поток энергии неизвестно откуда, превращается во что-то чудесное, а самого чудиком делает. У каждого влияния есть побочный эффект. Зато без таких лю-дей и чудес не было бы».

Наставница показывала Мотьке разные картинки фигурок из бисера, но та сказала:

- Зачем делать то, что уже есть? Давайте сами придумаем!

- Что, например?

- А вот, - девочка достала альбом и цветные карандаши и споро нарисовала.

- Жар-птица? – удивилась Ольга Петровна. – Как же это мне в голову не при-шло? Надо чертеж нарисовать!

- Не надо, - мотнула головой ученица. – Этого довольно. Знаю, как сделать. Есть две трудности.

- Какие?

- Материалов таких у меня нет. Много бисера разного, цветного и прозрачно-го, понадобится.

- Это школа обеспечит, - пообещала учительница.

- Только вместе покупать пойдем, - настояла Мотька. – Сама выберу.

- А еще? – вспомнив о второй проблеме, спросила Ольга Петровна.

- Не знаю, как такое сделать, чтоб она светилась, птица-то? – наморщила лобик Мотька. – Она ведь жар-птица, а не петух какой-то!

Задумалась наставница. Тут взгляд ее упал на светильник из оптоволокна в уг-лу кабинета.

- Смотри! – Она включила его, и тот как давай переливаться! – Разные цвета, конечно, не получатся, но подсветку с батарейкой сделать можно.

- Разные и не надо, - ответила мастерица, изучающе глядя на диковинку. – То-гда птицу из прозрачного бисера плести придется, а она и так должна красивой быть.

На том и остановились: включить в поделку оптоволокно и сделать светильник.

Мотька работала вдохновенно, иногда подолгу рассматривая отдельные бисеринки на просвет, подбирая верные сочетания. Наблюдая за ней, Ольга Петровна порой представляла себе уральскую мастерицу, создающую дико-винные поделки из самоцветов.

Наконец птица была готова. Чудо как хороша получилась! Даже без под-светки похожа была на фигурки из драгоценных камней. Сама директриса школы приходила посмотреть. А как включили свет да птица занялась вол-шебными переливами, начальница так и ахнула: «Непременно на конкурс надо выставлять! Наверное, и на область выйдет».

 

По первому полугодию в новой школе состоялось родительское собра-ние. Бабка Марья тоже пошла. Тем более, Липповна в дневнике Мотькином особое приглашение написала.

Обычные вопросы: какие мероприятия, куда сдать деньги и, конечно, успеваемость. По словам классной, в общем, учились неплохо, и новые, посел-ковые ребята влились вполне сносно, если не считать Кравцовой. По всем предметам, кроме трудов, оценки были между «2» и «3». Педагоги жалели ее, натягивали троечку. Трудовичка сильно хвалила: «Пусть себе, окончит девять классов, и – в училище!» Но Липповна стояла на своем: «По математике, сейчас и в перспективе – глухое «два». После собрания задержала она бабку Марью:

- Хотела с вами серьезно поговорить о Моте, Мария Петровна, - начала класс-ная.

- Слушаю, - ответила та.

- Девочка она прилежная и работящая, но для нашей школы не подходит.

- Чего это? – удивилась бабка Марья.

- По всем предметам программу не тянет, а дальше только хуже будет, - с нажимом продолжила Липповна.

- В начальных-то классах – тянула, - нашлась бабка. – Читать умеет и считает.

- И все! – подвела итог Липповна. – На большее она не способна. Это показало прошедшее полугодие.

- И чего теперь?

- А то, что нужно переводить ее в специнтернат. Там и программа попроще, на таких рассчитанная.

- На каких это? – обиделась бабка.

- Глупая она у вас! – прямо заявила классная.

- Не семи пядей, конечно, - парировала бабка. – Но это не повод отправлять ее в школу для дураков!

- Вы не кипятитесь! – гнула свое учительница. – Там хорошо кормят. Живут они на полном гособеспечении. Присмотр опять же. А к вам в гости по выход-ным приходить будет.

- Еще чего?! – совсем рассердилась бабка. – Всегда девка в семье росла. Лучше ей так!

- Может быть. Но вы уже немолоды, неспособны, как надо, воспитать.

- Конечно. Всяк сироту обидеть норовит, - ответила бабка. – Будет в общей школе учиться!

- Да она же мне все показатели портит! – хлопнула по столу Липповна. – Вы понимаете, что из-за вашей внучки меня даже по зарплате наказывают?!

- Вот оно что! – подбоченилась бабка. – Из-за своих шкурных интересов ре-бенка в дурдом запереть!

- В общем, так, - заключила классная. – Довожу до вашего сведения, что буду ставить вопрос перед педсоветом. Вызовем районную комиссию и решим. Да, еще сообщим в опеку, что ребенка недолжным образом воспитывают, - при-грозила она. – Пусть государство заботится!

Мрачнее тучи вернулась бабка Марья домой, обняла Мотьку и ничего ей не сказала. Только с тех пор пригорюнились деды.

 

Людмила Филипповна женщина была упрямая. По ее настоянию созвали педсовет, где она поставила вопрос ребром: «Доколе мы будем терпеть ум-ственно отсталую ученицу в нормальной школе? Показатели по успеваемости падают. Всех назад тащит! Первая же комиссия нас «зарубит»!» Учителя, в общем, терпимо к Мотьке относились: «Тихая. Никому не мешает. Учится себе помаленьку. Дальше девятого все равно не пойдет. Нарисуем «тройки» - и лад-но!» Ольга Петровна заступилась, что талантливого ребенка гнобят. А есть еще те, кто после основной школы в худучилище пойдут. Они тоже не очень учатся. Директриса только плечами пожимала.

Липповна на работе слыла вредной, и с ней предпочитали не связываться. Никто даже не возмутился, когда она через голову начальства в районную ко-миссию обратилась, чтобы признать Мотьку умственно неполноценной, да еще «опеку» на дедов напустила, что «недолжным образом воспитание проводит-ся». Надавила на клапаны знакомств, так что система была запущена. Дирек-триса, конечно, высказала свое недовольство объявившейся комиссией, но тем все и ограничилось. Так уж повелось, что у злых людей рука руку моет и пач-кает заодно, а хорошие – они всегда тихие да покорные.

 

После новогодних каникул в школу пожаловали чиновники из РОНО: три увядающие женщины, равномерно заплывшие жирком, в трикотажных платьях одинаково мрачной расцветки. Глаза-жуки зыркали исподлобья, тре-бовательно-обвиняюще. Попав в их угол обстрела, люди невольно поежива-лись, будто правда были в чем-то виноваты. Обменявшись понимающим взглядом, они грузным шагом проследовали в директорскую. Злорадно усмехнувшись про себя, классная привела Мотьку.

- Иди, Кравцова! – в ее голосе уже звучала будущая победа.

Мотька робко просунулась в дверь. Сначала комиссия просто беседовала с девочкой. Та, ёрзая на стуле, отвечала. Разве можно оставаться спокойной, когда тебя изучающе сверлят три пары глаз?

Проверяющие, сочтя общее развитие ребенка вполне нормальным, при-ступили к тестам по предметам. Литературу Мотька знала неплохо, в истории порой путалась, но канву учебника излагала сносно, писала довольно грамот-но, но в математике, конечно, завязла.

- Вот, - радостно указала Липповна. – Я вам говорила, совершенно неспособ-на!

- Но это всего один предмет, остальное – в пределах нормы. Математика – ва-ша недоработка, Людмила Филипповна! Дотягивайте до тройки, а после девя-того – в училище!

- Я же вам говорила, - вмешалась директриса. – Вполне нормальная ученица.

- Она же очень слабая! – настаивала Липповна.

- А мало ли таких по школе?

- Давайте отпустим ребенка! – заключили посетительницы.

Липповна затаила злобу: «Как могли знакомые чиновницы не признать ее правоты?!»

- Как классный руководитель я не могла не довести до сведения службы опеки, в каких условиях воспитывается ребенок! – ядовито процедила Липповна ди-ректрисе. – Умственно отсталую сироту растят безграмотные старики! Я не мо-гу в этой ситуации молчать!

 

Вскоре бабка Марья отпирала дверь другой комиссии. Три тетки с мы-шиной пытливостью расползлись по всему дому, засовывая свой нос в каждый угол и высматривая: «где комната ребенка?», «покажите ее вещи и книги!», «откройте холодильник!», «занимается ли девочка дополнительно?».

- Откуда ж деньги? – пожала плечами бабка Марья.

- Простенько живете, - сказала одна тетка.

- Надо больше заниматься развитием ребенка, - вставила другая.

- Будем решать! – заключила третья.

- Чего решать? – не поняла бабка Марья.

- Известно чего, - ответили тетки. – Изымать будем Матильду Кравцову, 12 лет, в специнтернат.

- Кто ж вам даст? – возмутилась бабка.

- А кто помешает? – ответили тетки, уже привычные к статусу «гласа судьбы».

Дед Гаврила сразу сказал жене:

- Собирай баб!

Поселковые, прослышав, что ожидает Мотьку и может грозить их детям «ввиду отсталости», сбежались во двор быстро. Видно, не успели еще «совсем городскими» сделаться. Одна Василинина мать сказала:

- А чего? То, что Мотька дурочка, все знают. Пусть и учится с такими же!

Бабы возмутились:

- Ты чего говоришь-то, Валька? А если б твою дочку забирали?

- Она у меня удачная получилась: умная да красивая, - подбоченилась мать. – А у этой – ни того, ни другого, и родителей нет, чтоб смотреть за ней, как надобно.

- Что ж теперь? И заступиться некому? – закричали бабы. – Ежели мы своих отдавать станем энтим городским, то, глядишь, и детей у нас не останется. Стыдись, Валька! – наехали на соседку бабы. – У Марьи с Гаврилой одна от-рада – Мотька! Кто им еще поможет в старости?

 

4

 

Когда забирать Мотьку пожаловала чиновница из опеки, бабка Марья ту и на порог не пустила. Через дверь сказала, чтобы шла восвояси. Визитерша долго возмущалась на площадке, так что соседи повыглядывали, потом стала звонить начальству. После краткого разговора мстительно заметила:

- Ну, ждите теперь неприятностей!

Кликнули соседки других баб. Раньше, бывало, в прошлой их жизни, случись что, поселок разом сбежится. Так всем миром и решали, как беду отвести. И сейчас мгновенно заполнился, загудел поселковый колодец. Известно, вместе любая горесть не так страшна.

- Они ж, поди, ментов позвали?!

- Да, завсегда так делают, чтоб силы больше. Известно, если ОМОН-то ихний приедет, то на энтой стороне и правда!

- ОМОН-то зачем? Мы чего, с ружьями?

- Ты чего говоришь? Кака така правда? То сила! Не одно и то же! Вишь?

- Наша правда! Не отдадим Мотьку!

- Ты, Марья, внучку из школы-то забери да дома подержи! Не ровен час, по-спеют и тебя не спросят!

С последнего урока бабка Мотьку вызвала, вроде как по срочному делу, и до-мой отвела.

- Чего ты? – удивилась Мотька. – Какое еще дело?

- Идем! Дома скажу!

Стоило внучку в квартире запереть, как приставы заявились. Бабка строго наказала:

- Ты, Мотька, здесь сиди! Никуда не ходи! Забрать тебя хотят плохие люди.

- А тут, поди, не заберут?

- Не-е. Мы с бабами не пустим!

- Я буду, как Рапунцель, в башне сидеть?

- Во-во, - ответила бабка. – Косу кому попало - не спускай!

- Не буду! – обещала внучка.

- Да, кака там коса? – про себя добавила бабка.

Приставы, размахивая бумажкой, потребовали пропустить их к Мотьке именем закона.

- Нету такого закона, – настаивали бабы во дворе. - Чтобы сирот забижать да от живых родственников забирать! 

- А ты чего рот-то раззявила, Марья? – вспомнила Танька. – Говорила ж, что знакомая у вас есть, адвокатша. Визитку показывала еще. Звони давай! Не от-кажет, поди?

- Точно, - спохватилась бабка Марья. – Вот дура старая! Совсем из головы вылетело.

Во весь опор взбежала она по лестнице. Дед Гаврила сидел с Мотькой в гости-ной, как на последнем рубеже обороны.

- Гаврила! Где визитка у нас Ингина? – запыхавшись, с порога крикнула жена.

- Да вот, Марьюшка! – протянул он ей заветный прямоугольник.

- Ты чего это за грудь держишься? – походя спросила она.

- Давит что-то, - тяжело вздохнул дед. – Должно, к погоде.

- А-а, - протянула бабка и давай набирать номер Инги Владимировны. В двух словах обрисовав ситуацию, бабка получила ответ:

- Через 15 минут буду.

Несмотря на усилия приставов пробиться к двери подъезда, бабы стояли на своем твердо. Тут и мужики с работы подтянулись:

- Все одно, теперь оштрафуют за противодействие властям, так что за правду стоять не обидно.

Себе на подмогу приставы и полицию вызвали. Так ведь и бывает: бабка – за дедку, дедка – за репку… а мы против них – одни-одинешеньки!

- Ох, чую, Марья! Не выстоять нам, ежели ОМОН позовут! – сказал Колька. – Что мы против оружия сможем?

- Погоди ты! Всего-то минут 5-10 продержаться надо! – убежденно ответила соседка.

Когда уж совсем «поселковых» теснить стали, во двор въехала дорогая маши-на.

- Прекратите этот беспредел! – раздался уверенный голос. – Я представляю ин-тересы несовершеннолетней Матильды Кравцовой. 

Похоже, в органах Ингу Владимировну знали не понаслышке. После краткого разговора вся правоохранительная братия собралась и дружно ис-чезла. Чиновница из опеки попробовала возразить, но в ответ получила:

- Если хотите, можем встретиться в суде. Но, особенно в свете недавно приня-того закона «о создании доступной среды в образовании», имейте в виду, вы проиграете!

Мотькина клиентка предстала перед бабкой Марьей в полном блеске «бо-евой славы».  Раньше она не верила, что адвокаты способны помочь, а тем бо-лее, станут стараться для людей бедных за бесплатно. Но тут она увидела, как, почти не прилагая усилий, работает настоящий профессионал.

- Даже не знаю, как вас благодарить, Инга Владимировна! Можно сказать, жизнь спасли нам и, главное, Мотьке. 

- Не стоит благодарности, Мария Петровна. Для детей – ничего не жалко. Тем более, мне и делать ничего не пришлось.

- А в школе нам как поступить? Людмила Филипповна Мотьку со свету сживет теперь.

- Этим я займусь. Не волнуйтесь! Больше она вас не побеспокоит.

Наконец утомленная и в то же время гордая бабка Марья отправилась домой. С порога почувствовала: что-то не так. Мотька сидела на диване, поло-жив голову деда себе на колени,  нежно гладила по волосам и приговаривала:

- Деда! Ты только глаза не закрывай! Не спи!

Тот тяжело дышал, держался за грудь.

- Что с тобой, Гаврила? – испугалась жена.

- Должно, помираю я, Марьюшка!

- И думать не смей! Я сейчас «скорую» вызову.

Ответили быстро, что машина выезжает. А бабка Марья опустилась на пол подле мужа и говорила с ним, говорила:

- Ты, Гаврилушка, потерпи чуток! Сейчас доктор приедет.

- Нет, Марьюшка! Видать, пора мне к дочке отправляться. Силы покидают.

- Деда! – трясла его за плечо Мотька. – А кому я сказки читать стану, как ты уйдешь?

- Ты, Мотька, сказки не бросай! Станешь их читать, и я с тобой буду.

- А где?

- В книжке твоей, должно, - посмотрел он на свою семью в последний раз. – Берегите друг дружку, девочки! И не поминайте лихом!

«Скорая» не успела. В тот день поняла Мотька, что счастья слишком много на одного человека свалиться не может. Ее злым людям не отдали, а дед Гаврила их покинул. Видать, за это. Всегда приходится чем-то платить. Так и бывает: или дудочка, или кувшинчик.

Деда хоронили целым поселком. Два поселковых дома пока крепко вме-сте держались. Всем миром горевали. Прохожие, разглядывая длинную про-цессию, спрашивали:

- Начальника большого хоронят?

- Нет, - отвечали. – Добрый человек помер.

Дома сидели рядком: бабка Марья да Мотька, обе – в темных платьях. 

- Бабка Марья, - спросила Мотька. – А дед Гаврила насовсем ушел?

- Насовсем.

- Куда ж он от нас?

- Должно, мамка твоя позвала.

- Она же без него вона сколько была! Зачем?

- Затосковала, видать.

- А мы тоже к ней пойдем?

- Когда-нибудь пойдем, - бесцветным голосом ответила бабка.

- Ты, - наставляла внучка, – ежли мамка моя позовет, без меня не ходи! Как я одна-то? Им там вдвоем неплохо.

- Куда ж я от тебя? – обняла ее бабка.

 

Слово Инга Владимировна сдержала. Мотьку больше не беспокоила Липповна. После разговора с адвокатом директриса, вооруженная новыми знаниями, собрала педсовет на тему: «Создание доступной среды в образова-нии» и особо подчеркнула «некорректные действия отдельных педагогов», за которые администрация теперь вправе наказывать.

А в марте в школу сообщили, что Мотька и ее «Жар-птица» победили в областном конкурсе. Девочку вместе с наставницей вызвали в центр для награждения. Оттуда они привезли замечательную новость: Мотька стала сти-пендиатом в губернаторской программе «Молодые таланты».

Директриса так обрадовалась, что в ее учреждении теперь тоже есть своя знаменитость, что указала всем терпимее относиться к этой ученице. Больше с оценками у Мотьки проблем не возникало. А от губернатора получила она в подарок компьютер.

 

5

 

Ах, как пахнут в июне травы, полные кипучей силой! А цветов на лугу – словно чудесный венок на голове юной красавицы. И небесный купол так пере-насыщен солнцем, что, кажется, светится сам по себе. Бродят молодые соки в крови, взрываясь шариками «Поппинг Боба» в лимонаде.

После всех экзаменов девятый класс Василины выехал за город. Сама она диво как хороша стала: массивная русая коса до пояса, глаза что васильки, а свежесть губ будто просит поцелуя, высоко вздымается девичья грудь, скрывая сокровенную тайну.

- Я тебя люблю, Василина! – прошептал ей на ушко симпатичный однокласс-ник, прогуливаясь с ней в рощице. – Ты же знаешь!

- Знаю, Левка, - отвечала красавица. – И что нам с этим делать?

- Как совершеннолетними станем, поженимся, - пожал плечами парень.

- А мамка не заругает? – усомнилась девушка. Родители Левки богатые были. Отец – генеральный директор банка.  Скажет: не по чину.

- Чего это? – удивился он. – У будущего банкира жена должна быть красивая, - поправил модную челку.

- Так-то оно так, - сдвинула черные, как смоль, брови Василина. – Да мало ли красавиц-умниц, к тому же из хорошей семьи?

- Нет, - покачал головой княжич. – Ты – одна такая, моя Василина Прекрасная!

- Эх, - вздохнула девушка. – Была бы Премудрая, не водилась бы с тобой!

 - Помолчи, - Левка закрыл ей рот поцелуем.

Как же сладко целоваться с любимым, особенно когда все впервые! А во-круг бушует, разгорается лето, и впереди еще множество спокойного времени, когда природа излучает счастье. И ты вдыхаешь эти пряные волны и нады-шаться не можешь. И нет рядом того, кто мог бы сказать: «Стой! Нельзя!» И поцелуи так настойчиво нежны, что не остановиться. И два юных тела, изба-вясь от одежды, замрут на мгновенье перед робким «не надо» и упоенно соль-ются воедино, утонут в кипучей зелени. И нет ни осуждающих глаз, ни сторож-ких чужих шагов, а есть только щебечущий лес, да цветущий луг, да согретый солнцем июнь.

 

Василинина мать с недоверием отнеслась к встречам дочери с сыночком банкира.

- Смотри, Васька! Не по плечу осинку рубишь!

- Ну, что ты, мама? – упрекала та. – Разве сама всегда не говорила, что дочь твоя большего достойна, чем прочие поселковые?

- Оно так, да что родители его скажут? Девку-простушку привел, породу пор-тить?

- С чего это портить? – возмутилась, забросив косу за спину, дочь. – Дети у меня красивые будут.

- А им иное важнее. Деньги! – настаивала мать.

- Вот поженимся с Левкой, и стану я богатая.

- Смотри! – погрозила мать. – Соблюдай себя построже! Одна у девки цен-ность. Чем еще мужика жениться заставишь?

- Опоздала ты, мама, с наставлениями! – ответила дочь.

- Да неужто? – всплеснула руками Валентина. – Ну, ты подумай! Кто ж тебя теперь порченую-то возьмет?!

- Мам! Не те сейчас времена. Мало кто замуж непочатой выходит, - отмахну-лась Василина.

- Неправда, Васька! Времена-то меняются, да люди все одни. А если богатой жизни хочешь, так умнее быть надо! Ты хоть не беременная у меня?

- Откуда я знаю? – пожала плечами та.

На следующий день потащила мать Василину к врачу. Повезло по перво-сти! И стала она учить дочку, как делать, чтоб ребенка у нее не вышло. А Лев-кины родители, как узнали о планах сына жениться на деревенщине, так и услали его в другой город, от греха подальше. 

- Говорила я тебе, не ко двору ты им! – припомнила мать. – Впредь умнее бу-дешь!

В тот день в первый, а может, и в последний раз плакала Василина по своей не-сложившейся любви. Но реки пересыхают, а девичьи слезы – и подавно.

 

А город окрест поселковых домов развивался, отстраивался. Решил му-ниципалитет подарок и этим своим жителям сделать, построить что-нибудь нужное. Деньги, правда, только на один объект нашлись. Выбирать, стало быть! А что нужнее? Клуб, кинотеатр, детсад или баня? От клуба давно отвык-ли. Кино и не было. Детей по ближайшим садам растолкали – вроде и ни к че-му новый. А по бане селяне тосковали! Раньше-то у каждого своя была. Разве отмоешься в этом белом корыте под названием «ванна»? Ни тебе отпариться, ни веником похлестаться, ни отваром трав каких на печку брызнуть (от про-студы полезно). Даже на субботники выходили, чтоб поскорее построить. Оку-пилась баня скоро – каждый, как на праздник, раз в неделю туда мыться хо-дил.

Мотька с бабкой Марьей тоже по пятницам чистоту наводили. Даром, что ли, летом Мотька веники ломала, чтоб в бане не тратиться? Бывало, кликнут бабы друг друга (все ж знакомые) и – айда париться! Вот тебе и клуб, сплетни разные обсуждать!

Мотька тем временем в подростковую пору вошла. Интересно ей и по-слушать, и посмотреть, как бабы взрослые устроены. У самой-то красота пока не наросла. Нет-нет, да и кинет взгляд украдкой на чьи-то плавные формы. Не-прилично же прямо наготу рассматривать, да и бабка Марья скажет, срам один! В бане-то – не срам, а чистоты ради, но все одно – интересно!

В Мотькиных фантазиях сказочные героини все более обретали очерта-ния банных товарок. Строгая матушка или добрая крестная часто походила на пышнотелую, но уже тронутую увяданием бабку Марью. Злая мачеха была, непременно, видом, как Василинкина мать: яркая, статная и чуть мосластая. Нагота самой Василины неизменно очаровывала Мотьку. Густые русые пряди мягко ниспадали на покатые плечи, струились далее по гладкой спине. Кожа красавицы отливала золотом легкого загара. Казалось, если коснуться ее, то руки твои станут светиться этим сиянием невыразимой красоты и юности. Ви-делось сказочнице, как один из ее любимых героев - то принц далекой страны, то мужественный богатырь – ласкает это тело, и крупные ладони рисуют его контуры, будто создавая их из воздуха и света, а губы касаются родинки под высокой, полной грудью, вдыхая сквозь нее жизнь. Она боязливо ёжилась, чтоб бабка Марья ненароком не подсмотрела ее мысли.

Как же Мотьке хотелось быть похожей на Василину! Она напоминала де-вочке работы древних мастеров, подсмотренные в интернете. Когда стояла под тугими струями воды с довольной полуулыбкой, Василина становилась Авро-рой. Когда томно дремала на кушетке, превращалась в Венеру на отдыхе. А ногти на ногах, выкрашенные алым лаком, сияли, словно опавшие лепестки ди-ковинных цветов.

Мотька даже намазала свои ногти красной акварелью, чтобы красиво было, да забыла и пол мыть взялась. Намокли пальцы, краска и потекла. Бабка Марья, как увидала, перепугалась, что у внучки кровь из-под ногтей сочится. А узнала, так давай ее бранить:

- Тьфу-ты, дурища бестолковая! Чуть не уморила совсем! Иди, смой срам этот!

Грустно иногда Мотьке становилось. Что Василина ни сделай – красота выходит, а что Мотька – одна несусветица!

Василину, то и дело, сопровождали разные кавалеры. Долго она с ними не встречалась. Как переборчивая невеста, придирчиво оценивала каждого и расставалась без сожаления. Вовка Сенчуков, даром, что пацан еще, и тот на красу ее запал. Пытался даже портфель ей до дома донести. Но Василина его, конечно, высмеяла. «Куда ж ты, Вовка? Малой еще за мной увязываться! Под-расти хоть сначала!»  Мотька точно знала, появятся и новые поклонники, по-тому что кому нужна красота женщины, если нет восхищенного взгляда?! 

Образ «мужчины» был для девочки пока очень размытым, словно смот-ришь сквозь залитое дождями стекло: то спокойный и величественный, подоб-ный зимнему сну, то торопливо набросанный яркими мазками осени. Мечта-тельница иногда накладывала лица Василининых кавалеров на свою жизнь, будто аппликацию делала. С тоской наблюдала за их ухаживаниями, но нет, не ее это мужчины! Ей казалось, что когда придет пора, и она из гадкого утенка превратится в прекрасного лебедя, возникнет Он, ее Мужчина, властно притя-нет за плечи, и тогда мощным электрическим разрядом пробежит по всему ее телу незримая молния. И скрытые окошки и дверцы в душе спящей царевны разом откроются, и она станет совсем другой. Легкая дрожь, скользящая по спине при этой мысли, – лишь отголосок грядущего прикосновения.

 

2. «Это ты!»

 1

Унеслось, улетело детство легким ветерком. Не вернешь прошлой безза-ботности, сколько ни пытайся. Впереди – новая, непростая жизнь, а былое за-будь, переверни страницу! 

Окончив школу, Василина поступила в институт и покинула уютный дво-рик меж двух поселковых домов. Мать специально отправила ее в другой го-род, подальше от привычной атмосферы. «Что ей здесь ловить среди поселко-вых-то?» Цветку, чтобы приобрести иные свойства, нужно сменить почву. Ма-ло ли таких, вырванных с корнями, неплохо приживаются на новом месте? А иных так и носит по белу свету неприкаянным перекати-полем. 

Валентина часто наставляла дочку реже вспоминать свое происхождение в чужом присутствии, если хочет, чтобы в новом обществе приняли да дерев-ней не дразнили, и напоминала: «Хочешь жить дорого, не отдавайся задеше-во!» Девочкой Василина была одаренной и материны премудрости к делу при-способившей, так что в институте прослыла умницей, красавицей и неприступ-ной крепостью. Всякие там «нищеброды» близко к ней подойти не решались. А она внимательно присматривалась к своему окружению. Домой ездила нечасто, только на каникулы. С матерью обсуждали знакомых парней. Та слушала и качала головой:

- Нет, Васька! Жди! Будет еще твой шанс.

И шанс представился. В том городе, где училась девушка, проводили конкурс красоты. А чего не показать себя, если есть чем других за пояс за-ткнуть? Там красавица и встретила Эдика. Не бог весть какой: лысоватый, с пивным пузиком – на принца никак не тянет. Однако при деньгах! Что еще нужно мужчине для привлекательности?

Когда Василина вместе с другими девушками дефилировала по сцене, молчаливый мужчина из-за стола жюри суровым взглядом неотступно следо-вал за ней. Количество участниц дальнейших этапов сокращалось, но Василина продвигалась всё дальше. Другие члены жюри постоянно совещались, а этот только провожал ее глазами, покусывая свой «Паркер». В финале выяснилось, что молчаливый господин и есть самый главный. Василина с замиранием серд-ца ждала, что вот сейчас ее отчислят за шаг до призерства, но имя ее так и не прозвучало. И она уже стоит в центре с двумя другими красавицами, понимая, что вице-мисс точно станет. А этот странный безмолвный мужчина поднимает-ся на подиум с короной. Все происходит медленно, как в тумане. Его руки воз-лагают драгоценный венец на голову победительницы, и это ее голова. Почему, когда наступает твой звездный час, ты не в силах осознать, до дна испить чашу триумфа?

Эдик подал ей визитку с волшебными словами: «Президент компании». Остальное Ваську не интересовало. Она поняла, что этот маленький прямо-угольник – ее счастливый билет в сказку. А после события развивались, как в передачах про олигархов, много раз виденных по телевизору. Он звонил каж-дый день, засыпал ее букетами, ее, девочку, больше привычную к цветущим лугам. Он присылал за ней машину, иногда и сам приезжал в ней, и они вместе отправлялись на выставки, презентации, приемы – в те пафосные места, куда прочим деревенским дорога, даже в воображении, заказана. Эдик дарил ей украшения, о которых она дотоле и мечтать не могла. Василина принимала их как должное, ведь именно так пристало вести себя королеве красоты. Достой-ной женщине нужна дорогая оправа.

Состояние свое Эдик, как и многие современные бизнесмены, нажил в де-вяностые. Так уж сложилось, когда одни считают последние копейки, чуть с голода не помирают, думая, что вот он, конец света, другим открывается бес-крайнее пространство вариантов. Но лихая юность прошла, пообтесалась, рас-пихала бандитские ужимки по карманам дорогого костюма, и пожалуйста - ре-спектабельный гражданин средних лет.

Однажды после вечеринки Эдик предложил ей зайти на чашечку кофе. Конечно, она знала, что из этого вытекает, не маленькая. Не то чтобы ей этого хотелось, но у каждой игры – свои правила. Богатый мужик не станет долго платить за пустышку. И она согласилась, будто следуя заведенному ритуалу.

Его поцелуи ничем в ней не отозвались. Ну и что? Дорогая женщина во всем должна быть на высоте! И она старалась, отрабатывая свое право на пре-бывание в сказке. А когда он заснул, Василина долго тупо рассматривала тени на потолке, не в силах избавиться от доселе неизведанной, щемящей тоски.

 

- Смотри, Васька! – наставляла мать в один из приездов. – Держи своего прин-ца крепче!

- Какой уж там принц? – махнула рукой дочь.

- Ну, король козырной, - поправилась мать. – Он ведь - нарасхват! Любая рада забрать будет.

- Куда уж крепче? – возразила дочь. – Почитай, год вместе живем.

- А все ж таки не жена. Подводи его к этому, мягко, по-кошачьи!

- Зачем ему жениться? – вздохнула Василина. – И так все у него есть.

- Ребенка роди!

- Кого, мама, и когда дети держали? Может, и тогда не женится. Да и не хочу я детей пока!

- Ну, гляди! – пожала плечами мать. – Возьми от него побольше, пока не бро-сил!

- Скажешь тоже! – усмехнулась та. – Любит он меня.

- А ты?

- А мне необязательно, - опустила глаза Василина. – Много ль мне любовь да-ла? Попользовался – и был таков.

 

Однажды в поселковом дворе шикарная машина объявилась. Из распах-нутой дверцы выпорхнула Василина в чудесной белой шубке. Поселковые сбежались посмотреть или по окнам повыглядывали. Шутка ли?! Васька мест-ная в этакой карете подъехала. Ну, чисто королевишна!

- Глянь! – ткнула пухлым пальцем Танька. – Васька-то ишь пристроилась! За богатого!

- Оно и понятно, - ответили ей бабы. – Всегда в ту сторону глядела. Задешево ее поди возьми! Знакомиться с тещей пожаловали.

- Вишь, Мотька, - сказала бабка Марья. – Василисы-то только за принцев за-муж выходят.

- Разве принц? – пожала плечами Мотька при виде пузатого стареющего чело-вечка в дорогом костюме. За ним следовали два мрачных типа. – Вон и страж-ники его. Знать, боится чего-то.

- А кто он? – продолжала бабка Марья. – И машина какая! Золота да иных бо-гатств, небось, не счесть. Счастливая Васька!

- То несчастье ее! – сказала огорченная Мотька. – Разве не видишь? За Кощея идет. Он только над златом и чахнет, а живая душа для него – ничто!

- Скажешь тоже! – отмахнулась бабка. – Поженятся, да и заживут ладком. Все у нее будет. Чем не счастье?

- Кроме любви. Смотри! В нем искорки живой не осталось! Глаза совсем пу-стые да тяжелые, ровно каменюги, и холодно с ним, и страшно. Разве добро таким бывает?

Уезжала Василина, в новую, роскошную жизнь уезжала. Шикарное авто навсегда увозило красавицу. Тут мечтай не мечтай – не воротишь. Поселковые своими делами занялись. Чего на богатых-то зариться? И только нескладный подросток долго и горестно провожал глазами чужую машину, уносящую от него мечту. 

 

На торжество, известно, никого из «поселковых» не позвали. «У Эдика свой круг, - пояснила Василина. – Не ко двору деревенские.  

Сходили вместе с матерью в бутик, ей наряд на торжество купить.

- Эдик сказал одеть тебя поприличней. И не вздумай на свадьбе ни с кем о моем прошлом говорить! Ни к чему это! – наставляла Василина. – Я началась на конкурсе красоты.

- А как же наша жизнь? – озадаченно пробормотала мать.

- Ее никогда и не было, - бесцветным голосом процитировала будущего мужа дочь.

Свадьба Эдика и Василины происходила по законам жанра. В пафосном ресторане длинные столы под белыми кружевными скатертями манили гостей невероятными яствами. Вышколенные официанты стояли поодаль, готовые по первому зову исполнить любую прихоть гостей. Приглашенные прибывали парами. Среди них можно было увидеть самых известных лиц города. Богатые подарки создавали атмосферу грядущего счастья самой прекрасной из невест. Наверное, так она себе и представляла собственную свадьбу. Только вот жених был не тот, что в картине ее идеальной жизни, и гости чужие (ни одного знако-мого или друга). Она прочно вошла в обойму существования Эдика, оставив свое позади, а с ним - мать, сиротливо сидящую на дальнем конце стола. Она старалась не думать об этом, не оглядываться назад.

 Как говорят буддисты, «если хочешь, чтобы в тебя что-то вошло, будь пустым!» И она была пуста до сквозняков, гуляющих во всех уголках ее бес-приютной души, до покинутого дома, до звенящей стужи космического вакуу-ма.

- Ты счастлив? – спросила она мужа.

- Я доволен, - небрежно бросил он.

- А меня ты любишь? – она с тенью надежды вглядывалась в его холодные гла-за.

- К чему этот разговор, дорогая? – обнял он ее. – Каждый из нас получил, что искал: ты – деньги, я – красивую жену. Правила соблюдены.

«Конкурс красоты был смотринами!» – открылась ей жестокая правда, кото-рую она до сих пор от самой себя скрывала, будто ушат ледяной воды на неё вылили. Она вспомнила, как полуголые девочки ходили по сцене; словно ло-шади, выплясывали перед жюри, чтобы, как им казалось, получить заветный пропуск в модельное агентство. На поверку это было всего лишь фантиком, а по правде: он выбирал себе на базаре самую резвую кобылку. «Все продается, - поежилась невеста. – Даже ты!» В этот момент жених, будто ответив на ее мысли, окинул довольным взглядом свое приобретение. 

- А вот это украшение – подарок от нас, - поклонилась очередная пара незна-комых гостей. – Пусть новый модный бренд принесет удачу чудесной невесте и порадует хозяина!

Василина машинально взглянула на логотип. Золотое тиснение на коробке вспыхнуло именем «Матильда».

2

 

А дела у Мотьки с бабкой Марьей благодаря Инге Владимировне дей-ствительно шли. Заказы поступали без простоев, даже из столицы гости стали наезжать. Тогда имя «Матильда» и вызолотилось дорогим тиснением, чтоб со-лидней выглядело! Инга после того как помогла организовать фирму, сотруд-ничала с ними, получая немалую зарплату. Бабка Марья с Мотькой не жалова-лись. Им на жизнь хватало, а без такого верткого и хваткого человека ничего бы у них не вышло.

После выставки Мотькиной коллекции в столице привезли они оттуда не-сколько выгодных контрактов, и стала «Матильда» модным брендом. Никто и предположить не мог, что создает всю эту красоту нелепая девочка, которая замкнулась в своем мире и вряд ли когда его покинет. В фирму пришлось нанять еще мастериц для работы по Мотькиным эскизам. Авторские же укра-шения уходили за очень хорошие деньги. Тем временем, Мотька окончила училище народных промыслов, где от нее требовались умелые руки, а что у нее в голове -  никого не волновало.

Так они и жили да по пятницам в баню ходили. Только Василины более не встречали.

- А сказка-то у Васьки с Эдиком ее сложилась. А ты говорила! Глядишь, и дет-ки скоро пойдут…

- Не может с Кощеем быть счастья! – мотнула головой внучка.

- Видать, не все в жизни по сказкам-то пишется, - пожала плечами бабка.

- Ты же знаешь, - объясняла Мотька. – «Сказка ложь, да в ней намек…» Из-вестно, сказки еще правильно толковать надо.

- Это как? – не поняла бабка.

- Ну, не все, что кажется, так и есть, - развивала мысль внучка. – Кто знает, как оно в конце обернется?

 

Раз понадобилось бабке Марье раньше из бани уйти, а Мотька только добралась туда. Вот допоздна и засиделась. Все одно, до десяти вечера баня работает. Успеет и помыться, и волосы высушить.

- Ты давай только сразу домой, как помоешься! – наказала бабка. – Нигде не задерживайся! Волноваться буду.

Мотька кивнула в ответ. Как всегда, бросила взгляд на банных товарок, про себя выдумывая их истории. Завораживало ее женское тело. Думалось: «Вот бы создать картину такую из бисера да бусинку к бусинке подобрать! Чтобы, как живая, женщина получилась! А сверху непременно чтобы вода ли-лась. Красота!» Мотька словно бы слышала журчание незримых струй, видела чудесное белое тело юной купальщицы, плавными изгибами освещавшее всю сцену.

Мечтательница вдруг открыла глаза.  Перед ней стояло отражение де-вушки в зеркале. Тело ее, смуглое, светившееся изнутри каким-то необъясни-мым сиянием, ничуть не уступало своими очертаниями купальщице из фанта-зий мастерицы. Волосы, пусть не золотистые, густыми каштановыми волнами обрисовывали линии покатых плеч, обнимали округлые груди. А ведь она, Мотька – гадкий утенок, выросла и стоит себе перед зеркалом изящным чер-ным лебедем. И кто сказал, что только белые птицы прекрасны?!

- Бабы-ы! – раздался из-за двери мужской голос. – Оделись там? Время подхо-дит.

Мотька не откликнулась. Не получив ответа, банщик толкнул дверь.

 

Кривой Колька с недавних пор работал в бане. Из-за поврежденного в детстве глаза на приличное место устроиться не мог. Кто ж возьмет этакого Бармалея? С личной жизнью тоже не складывалось. Хоть было ему 22 года, и, если со здорового бока поглядеть, вполне ничего себе и душа у него добрая, – а все одно: девки в его сторону глаз не казали. Отчаялся уже половинку свою сыскать. Так и прижился Кривой Колька в бане. Кому есть дело до обслужи-вающего персонала, особенно, если попусту не маячит?

 

Дверь распахнулась, а Мотька так и стояла перед зеркалом неодетая. «Можно, конечно, метнуться к платью и прикрыться какой-нибудь тряпкой, но ведь стыдно: мужчина смотрит, а ты голая! Потом на поселке засмеют. Опять скажут, у Мотьки не как у людей!»

Где-то прочитала она, что если в баню вдруг вошел мужчина, то, какое место ни прикрой, а так и останешься голой. В той истории девка взяла да и за-слонила лицо руками. Ну, стоит голая баба, а кто – неведомо! Так Мотька и поступила. Прижала ладони к лицу покрепче да еще зажмурилась для верно-сти, и голоса решила не подавать, чтоб остаться неузнанной. «Походит-походит, да и уйдет».

Со стороны двери отдернулась занавеска. Потянуло сквозняком. Мотька поежилась, но не двинулась с места, словно статуя, застыла. Вошедший замер на пороге, завидев ее, потоптался на месте в нерешительности. После шаги двинулись к ней. Он оглядывал ее с головы до ног. Мужчина стоял рядом, и она чувствовала его частое дыхание. Тронув ее за плечо, он произнес: «Ты, может, оденешься?»

Она молчала, продолжая стоять. «Время уже! – сделал он еще одну роб-кую попытку вернуть нежданное происшествие в нормальное русло. Ответа не последовало. – Ну, как хочешь!» - проговорил голос. 

Колька мог бы, наверное, уйти, но разве отвернешься запросто от такой юной красоты? Она не отвечает, не кричит, не убегает, просто молчит – и есть в этом затаенном молчании свое очарование. Когда Колька тронул ее за плечо, рука его ощутила нежную шелковистость девичьей кожи. Она будто излучала сияние, и пальцы, казалось, начинали светиться от прикосновения. «А вдруг эта девушка – единственная, с кем ему суждено быть? Разве можно отказаться от близости с таким чудесным существом?»

Мужская рука была теплой и чуть шершавой. Мотьке нежданно захоте-лось, чтобы он коснулся ее еще. Она плотнее прижала к лицу ладони. «Будь, что будет! Пусть только он ее не узнает! А сама она никому про эту встречу не скажет».  Мужчина и не думал уходить. Бесконечно долгий миг он молчал, разглядывая ее. Потом тяжело перевел дух: «Какая ты красивая!» Его руки снова легли Мотьке на плечи, сначала робко, потом все более по-хозяйски сжимая их, он привлек девушку к себе. Чуть раздвинув ее ладони, он коснулся ее губ, настойчиво заставляя ответить на поцелуй. И она поддалась. А руки его скользили далее по ее телу, накрыв собой упругие груди, чуть сжав их, глади-ли ее живот, бедра, касаясь самого сокровенного. Мотька немного стыдилась, но это новое ощущение было таким чудесным, что она не в силах была пре-рвать вдруг замедливший свое течение сон.

Колька старался быть нежным со странной девушкой, не обидеть, не спугнуть. «Вдруг она исчезнет так же неожиданно, как появилась? Пусть это будет всего раз в его жизни! Пусть никогда после ни одна женщина не согла-сится разделить ложе с таким уродом! Сейчас девушка не видит его, а значит, может лишь чувствовать. И для нее он станет лучшим из мужчин!» И она не-смело прильнула к нему с застенчивой простотой невинности, впервые дове-рившей себя мужчине.

Он осторожно перенес ее на кушетку, где бабы отдыхали после парной, постелил там ее полотенце. Девушка по-прежнему скрывала лицо ладонями, но так было даже уютнее, ведь она не могла его рассмотреть.

В сильных руках мужчины смутный образ, давно рисовавшийся в созна-нии Мотьки, обрел голос, и плоть, и запах, налился теплом, теперь властно во-рвавшимся в нее. Неведомое чувство, словно горячий ветер, перевернуло все ее существо, ее детскую жизнь, до сих пор обставленную ученической мебелью и игрушками.  Что-то неуловимое чудилось в воздухе, входящем в ее легкие. Этот воздух был его дыханием, и сама она теперь дышала по-другому.

Когда все закончилось, в мозгу Кольки мелькнула шальная мысль: «Если б это могло повториться!» Он прильнул губами к ее руке, словно благодарил девушку за проведенные вместе мгновения. На запястье вспыхнула небольшая родинка в форме звездочки. «Как красиво! – подумалось ему, но следом при-шло сожаление. – И это проходит». Девушка продолжала молчать, скрывая лицо ладонями. Колька горько вздохнул:

- Конечно. Ты не хочешь меня видеть или чтоб я мог узнать тебя. Не бойся! О нашем свидании никто не узнает. Я не болтливый, - еще раз взглянув на свою случайную возлюбленную, он сказал. – Не стану тебя смущать. Одевайся спо-койно. Я не смотрю.

Мотька какое-то время лежала на кушетке, не отнимая рук от лица, при-слушиваясь к шагам Мужчины, к своим внутренним ощущениям. Тело еще хранило Его тепло, что так приятно было чувствовать в себе. «Но действитель-но, пора идти. Бабка Марья, наверное, потеряла ее и места себе не находит». Мотька быстро натянула свитер, джинсы и ветровку. Чтобы Он ее не разгля-дел, решила спрятаться поглубже в капюшон и рукавом прикрыть лицо. По-лумрак вокруг, и пробежит она быстро.

Осторожно спустившись с лестницы, девушка выглянула из-за поворота. Он сидел спиной к выходу. Видимо, чтобы «ее не смущать», как он сказал. Светлые, слегка вьющиеся волосы топорщились на затылке. «Погладить бы этот хохолок, - подумалось Мотьке. – И тогда Мужчина перестанет грустить». Отчего-то он казался ей очень несчастным, да и самой уходить не хотелось. Он сгорбил спину и даже втянул голову в плечи. «Не старый, - решила Мотька. – Такой большой и могучий, как богатырь. Только не любит его никто, вот и со-гнула тоска». Она кралась по ступеням. Его напряженная спина будто смотре-ла и слушала. Ему так хотелось обернуться и взглянуть ей в глаза, а она боя-лась, что он обернется. Наконец торопливые шаги простучали по коридорчику к двери, словно за плотной шторой, скрывшись за грохотом проливного до-ждя. «Осень наступает», - горько вздохнул Колька и отправился запирать дверь.

 

С тех пор образ прекрасной купальщицы настолько прочно угнездился в голове Мотьки, что ни о чем больше думать она не могла. Так и представляла себе, как сказочная дева поворачивается, повторяя плавные изгибы водяных струй. Вот она проводит рукой по волосам. Светится, переливается все ее тело. «Где его очертания переходят в воду? Не разобрать. Может, она и есть вода? А еще где-то там, в глубине, скрывается Он, ее Мужчина. Пока не разобрать лица, но ясно угадывается его присутствие. Может, Она существует только по-тому, что есть Он?»

Мотька повсюду собирала бусинки, рассматривала их на просвет, рас-кладывала по коробочкам. Каждому творению надо дать срок вызреть. Даже если ты в мельчайших деталях видишь его в своей голове, может статься, не все готово к его появлению. Иметь терпение также важно для мастера, как и навы-ки созидания. Мотька давно это поняла. Поэтому порой надолго задумыва-лась, любовалась будущим творением, копила силы.

- Мотька! Спишь, что ли? – толкнула ее бабка Марья. – Работы не меряно, а она ворон ловит!

- Что? – очнулась та.

- Бледная ты чего-то, говорю. Нездорова никак?

- Да вроде все хорошо.

- Дык делом займись! За эскизы-то – не бралась еще. Люди в мастерской ждут. Садись уже за работу! – бабка Марья пощупала внучкин лоб. – Нет, правда, зеленая просто! Есть плохо стала.

Мотька и сама замечала в себе какие-то изменения. «Может, оттого, что перестала быть маленькой девочкой? Наверное, у взрослых баб так бывает. Василина тоже изменилась, как с мужчинами встречаться стала. Интересно, как было у нее? - представила себе Мотька, и сладкое тепло непрошеной волной разлилось по телу. Какой он, Мотькин мужчина?» Она до сих пор слышала его голос, ощущала прикосновение, хранила в памяти его запах. Только образ по-прежнему оставался безликим. Им мог оказаться любой. Да нужно ли ей это знать? Ведь так таинственней. Мотька звала его просто «Мужчина».

  

А Василина жила в одиноком богатом «тереме». Наверное, так и выгля-дит счастье, когда поймаешь свою жар-птицу. Да только не хватает чего-то. Уже задумывалась о ребенке. От нечего делать чего не подумается? И Эдик все настойчивей намекал. Но, видно, дети от любви родятся, а не от изобилия. Вот и не дал Господь. Да и сомнения случались у жены местного олигарха: «Ро-дишь, а отец возьмет да и отберет. Не бывало такого разве? И к чему ей ребе-нок, если самой не хочется и не по любви замуж шла?» Отчего-то всплыл в па-мяти образ одноклассника Левки и тот июнь, когда все ярче было. Недаром го-ворят, что первый мужчина на всю жизнь накладывает отпечаток на судьбу женщины, будто ставит свое клеймо. Вот она попыталась убежать от пред-определения. Удалось? А что оставалось? Разве был выбор? Ведь это он ее бросил. Ну, проплачешь красу свою, и что? Ему хуже сделаешь? Нет. А о себе самой печься надо! Вот и строила существование по кирпичику, да окна оста-вить забыла. И стало ей темно и холодно, так, что сил нет! Ну, было пару раз со всякой мелкой сошкой: тренер по фитнесу и массажист. Только это в сердце дыру не закроет. А если муж узнает, убьет. Сам-то тоже на работе задержива-ется, поди, не на совещаниях?

Она понимала, что таковы правила игры, и либо принимаешь их  как есть и живешь, либо уходишь. И она оставалась, прогибаясь под нападками мужа по поводу «невыполнения своих обязанностей», то есть рождения наследника. Старалась не посрамить, вписываться, соответствовать… А маму как давно не видела! Почитай, год. Даже с днем рождения не поздравила. Как она там? Наверное, обижается? И не съездишь к ней - Эдик запретил. Отец болел – не помогла, не навестила. Хоть денег бы послала! Не дает муж столько. Скажет: «Есть у тебя все. А родню свою забудь! Сиротой тебя взял!» И не объяснишь, что не предательница, а жизнь так повернулась. Да и нужно ли объяснять?

3

  

Всю осень Мотька кисла. Бабка Марья уж не знала, что и думать. Внучка все отнекивалась: мол, погода сырая, тяжело. Хотя  дел на фирме было множе-ство,  работа у Мотьки как-то продвигалась. В хлопотах многое забывается. «Если и правда плохо, лежала бы. Она вон рук не покладает». Мотька рисова-ла эскизы для мастерской и плела свою картину.

- Чего там делаешь-то? Что твоя паучиха! – интересовалась бабка Марья. – И без эскиза. Материал, поди, попортишь?

- Потом увидишь, - отмахивалась внучка. – Когда сложится все.

Неведомая купальщица потихоньку обретала форму, следуя волнам све-та, изливающимся на полотно из-под пальцев мастерицы. Прикосновение Мотьки создавало новый образ, пока видимый только ей.

С первым снегом Мотьку отпустило. Недомогания как рукой сняло. Только спать хотелось очень, и аппетит неожиданно возрос.

- Эвона! – удивилась бабка Марья. – То поесть не заставишь – худа, как хво-ща, а то бросается, не накормишь! Этак в двери скоро не пролезешь.

Мотька только улыбалась чему-то своему с удовлетворением кошки, дремлющей на солнышке. А ближе к Новому году она вдруг почувствовала внутри необьяснимый щекоток и, приложив руку к животу, изумленно при-слушалась. Это было приятно и одновременно почему-то тревожило. С тех пор она ощущала этот щекоток регулярно, даже немного волновалась, если он не появлялся с ее пробуждением. Легкий шорох становился настойчивей, словно маленькое зернышко, однажды пробудившись, росло и крепло с каждым днем. И девушка, еще не зная его, уже любила.

 

Василина сидела в баре, потягивая «Маргариту». Эдик уехал в команди-ровку, по его словам. Пустой дом. Прислугу отпустила. В общем, предостав-лена сама себе. Можно бы маму навестить, да отвыкла как-то. Когда долго не видишь близких, поневоле все больше их теряешь. Вот и отправилась скоро-тать вечерок за стойкой. Как же она устала от этого «счастливого» брака! 

Позади долгие месяцы хождения по врачам, изнурительных обследова-ний, и – неопределенная резолюция: «Ждите!» Упреки мужа, мечтавшего о наследнике. Его в принципе могла бы родить любая, но он «оказал честь» ей, а она не оправдала его чаяний. Что она такое в этом пустом и холодном доме? Красивая, но бесполезная вещь! Поговорить бы с кем-то по душам! Но подруг в новой среде обитания не завела, а в качестве наперстника – бокал с дежур-ным коктейлем.

Обещанная сказка выветрилась, словно сквозняком вынесло. Золушкам ведь никакой Шарль Перро не объяснил, что волшебство рождается с первым ударом курантов, когда ты спешно теряешь туфельку, и развеивается – с по-следним. Это может случиться после первой брачной ночи, десятой или даже сотой – никогда не знаешь, который удар отмерит последнюю каплю твоего счастья. Давно пора бы усвоить: «Чудес на свете не бывает!»

- Василинка! Ты, что ли? – раздался голос, смутно бередящий память. Она обернулась, хватаясь за спасительную соломинку. О, его она узнала бы из ты-сячи голосов!

- Левка? – он стоял перед ней, раскинув руки, совсем такой же, только чуть по-взрослевший.

- Как я рад! Сто лет не виделись! Как живешь?

- Нормально, - кивнула она. – Замуж вышла.

- Удачно? – поднял бровь он.

- Говорят, да.

- Счастлива?

- Да как сказать?!

- Короче, нет, - заключил он.

- А ты?

- В смысле женился? – усмехнулся он. – Дурак я, что ли? Родители хотели ко-го-то втюхнуть, но я свалил. Я – ветер!

- Звучит неплохо, - опустила она глаза.

Так они и провели весь вечер, болтая ни о чем, и тоска, казалось, улетучилась.

- К тебе или ко мне? – просто спросил он.

- Я не могу. Забыл? Я замужем.

- Кому это когда мешало? – фыркнул он.

- Нет, Левка.

- А наша любовь? Помнишь, как нам было хорошо? Не поверю, что забыла!

- Давно это все, в позапрошлой жизни затерялось, - вздохнула она. – Ты уехал. Я осталась. Пришлось самой что-то делать со своей жизнью.

- Раньше ты веселее была. Обновим?

«А почему бы и нет? - подумалось ей. – Что я теряю?  Расстанемся здесь, сей-час, может, и не увидимся больше. Даже вспомнить нечего! Муж давно меня позабросил, так что я и не чувствую себя обязанной».

- Хорошо, - решилась Василина. – К тебе.

Его руки, такие теплые и родные, казалось, никогда не отпускали ее, и не было всех бесцельных лет, где сквозняк завывал в каждом укромном закоулке ее души. Не было ни вереницы никчемных кавалеров, заполнявших простран-ство, ни постылого мужа с его упреками. Был только сияющий июнь, с его буйной и пышной зеленью, готовой принять юных любовников в свои объятья.

 

- Ну, и девка! – всплеснула руками бабка Марья, заглянув в Мотькину работу. – Кака красивуща! А чего голая? Опять срамотищу развела? Ох, Мотька!

- Да нет же! – отмахнулась внучка, бросив взгляд через плечо. – Купается она.

- Да ну! – прищурилась бабка. – Не может быть! С тобой навроде схожа.

- Скажешь тоже, - одними глазами улыбнулась Мотька. 

- Какая-то ты другая стала. Взрослеешь, может, - наморщила лоб бабка Марья. - Случилось чаво?

- Кажется тебе, - отмела ее сомнения внучка.

Соседка Татьяна зашла за солью. Тоже подивилась на картину Мотькину.

- ЧуднО! Вроде баба голая спиной стоит, ан нет, - красота! Руки у тебя золо-тые! – А про себя вздохнула: «Счастья бы еще!»

Мотька благодарно улыбнулась и бессознательно погладила себя по жи-воту. Соседка озадаченно посмотрела на нее и пожала плечами.

А работа продвигалась. Серебряные струи нежно обнимали купальщицу, заставляя ее сиять. Бабка Марья частенько любовалась новым произведением.

- А энто чего? – спросила она однажды, указав на непонятное изображение на плече и талии купальщицы. Внучка не ответила.

- Ох ты, батюшки! – дошло до нее. – Так и думала, что срам разведешь. Му-жик с ней, значит. Да как у тебя ума хватило на такое материалу столько изво-дить?

- Но ведь красиво! – настаивала Мотька. – А разве бывает красота без любви?

- И откуда только набралась? - возмущалась бабка. – А почему только руки на картине из темноты тянутся?

- Лица-то я и не разглядела, - огорченно ответила Мотька.

Позже поделилась бабка Марья с соседкой, что у девки с взрослением совсем мозги набекрень пошли.

- Если б не знала, что ты за ней смотришь денно и нощно, - ответила та. – По-думала бы, что Мотька твоя брюхата, к бабке не ходи!

 

Она проснулась рано поутру. С чего бы? Василина обычно любила понежиться в постели. С мужем в последнее время вроде наладилось. Он не за-держивался на работе, ужинал с ней. Болезненная тема нерожденного наслед-ника словно сама собой выветрилась из их разговоров. Ей показалось даже, что этот безнадежный брак неожиданно получил второй шанс. Их совместные ночи вернулись. У девушки почти не было возможности видеться с Левкой. Встречались урывками.

- Ты меня разлюбила? – обиженно спросил он как-то.

- Нет. Просто муж дома.

- Так ты у нас – многостаночница, - усмехнулся он.

- Понимаешь, супружеские обязанности… - замялась она.

- Ну-ну, - хмыкнул молодой любовник.

А сегодня ей было не по себе. Тошнило, и вообще, ощущения были, как после «американских горок». Потихоньку прокралась на кухню. Сделала себе апельсиновый фреш. Желудок тут же подпрыгнул. Еле дождалась, когда про-водит мужа. Прощальный поцелуй, и – пулей в аптеку. Тест дал предполагае-мый, но все же пугающий ответ. Две полоски больше не оставляли сомнений: она ждет ребенка. Что хуже - это радостное событие никак не связывалось с мужем.

  

- Левка! – сказала она при очередной встрече, – нам надо поговорить.

- Начало настораживает, - повернулся он на локте, поигрывая ее локоном.

- Я жду ребенка, - выпалила Василина.

- И что с того? – поднял бровь «счастливый папаша».

- Твоего ребенка, - сделала она акцент на первом слове.

- С чего ты взяла? -  отстранился Левка. – С мужиком своим спишь, а ребенок, значит, от меня? За придурка держишь?

- Но, Левка, сроки не совпадают! – настаивала Василина. – С мужем мы вместе всего месяц, а срок уже два с половиной.

- Ну, не знаю, - пожал плечами тот. – Я под это не подписывался.

- И что мне делать? - поежилась женщина.

- Навесь приплод своему, - ухмыльнулся он. – Хотел же детей, вот и получи!

- А мы с тобой как же?

- А нам, дорогая, - погладил он ее плечо. – Лучше расстаться. Теперь для бу-дущего папаши все должно выглядеть правдоподобно.

«И зачем только она снова связалась с ним? Ведь он однажды ее предал. На то и дуры, чтоб у жизни ничему не учиться!»

 

- Ох, не нравишься ты мне, Мотька! – нахмурилась бабка Марья.

- А чего? – внучка продолжала работать над своей картиной.

- То не ешь ничего, то толстеешь вроде.

- Да ну! Показалось, - отмахнулась та.

- Пошли-ка к врачу! – настаивала бабка. – Тревожусь я. Одна ты у меня.

Так, буквально за руку, и отвела бабка Мотьку в больницу. После осмотра и УЗИ спросила у врача:

- Что с ней, доктор?

- Известно что, - усмехнулась та. – Случается иногда у женщин.

- То есть? – не поняла бабка.

- Ребенок у нее будет.

- Как так?

- А вы уже забыли? Более того, скажу, что к лету правнучку ждите.

- Быть не может!

- Нормальный, здоровый ребенок, - словно приговор подписала врач.

- Пойдем! – взяв за руку внучку, увела бабка домой будущую маму. – Ну, - подбоченилась она, – отвечай, где нагуляла, бесстыдница?

- Давно, - пожала плечами Мотька с глуповато-счастливой улыбкой.

- Ты не понимаешь, как к тебе все относиться станут?

- А что такого? Мы ее любить будем, жить снова втроем станем. Так же весе-лее!

- Ой, Господи! – завела глаза к потолку бабка. – Кто ж тебя осчастливил-то?

- Мужчина, - лучилась улыбкой Мотька.

- Вот дура!

 

Василина ждала мужа с работы. Нервно вздрагивала, настраивалась, чтобы выглядеть естественней. Тихий семейный ужин. Лучше зажечь свечи. Что может быть уютнее мягкого отсвета пламени, танцующего в полумраке? И го-лос вкрадчивее кажется, и взгляд - искреннее.

Она встретила его у дверей и сразу повлекла наверх, в располагающую обстановку гостиной. После еды муж, должно быть, находился в самом пра-вильном настроении. Развалившись на диванных подушках, он обнимал жену, следя глазами за огнем. В его зрачках танцевали две искры.

- Любимый! Мне надо с тобой поговорить, - начала супруга.

- Я так и понял, - взгляд его потяжелел. - Все жду, когда дойдет до самого главного.

- Не знаю, как ты к этому отнесешься, - замялась жена.

- Ну, не тяни за хвост! В чем дело?

- У нас будет ребенок, - выпалила она.

- У нас? – переспросил он после неловкой паузы.

- Ну да.

- Ты в этом уверена?

- Мне врач сказал.

- В этом я как раз не сомневаюсь, - казалось, смертоносная рептилия, наметив добычу, неторопливо поднялась на лапы. – Только ребенок будет у тебя, доро-гая!

- Почему? – не поняла она.

- Кого ты хотела обмануть?

- Я тебя не понимаю, - захлопала она ресницами.

- Да ну? – крокодил, которого ошибочно считают медлительным, устремился к жертве огромными скачками. – Здесь, на мой взгляд, не только я поработал.

- Как ты можешь? – обиделась она.

- Неужто забыла своего любовника, Левку? – ее участь разверзлась перед Ва-силиной неотвратимой зубастой пастью. – Тоже мне, лев! Кошак драный! Что, не нужна ему с приплодом? – намотал он на руку ее длинный хвост. Она почти не сомневалась, что этот момент легко мог стать для нее последним.

- Отпусти! – пыталась вырваться она. – С чего ты взял, что это не твой ребе-нок? Мы же с тобой были каждую ночь!

- Да потому, что у меня… - капало жгучими слезинками безжалостного живот-ного каждое слово. – Не может быть детей! Думаешь, ты одна по врачам ходи-ла? – И отшвырнул ее от себя.

Он о чем-то коротко поговорил по телефону. После бросил ей:

- Живо собирай свои манатки, и чтобы духу твоего поганого здесь не было!

- Прости меня! – простонала Василина.

- Да. Вот еще. Я не зверь, чтобы беременную ночью на мороз выбросить, - он кинул на кровать пачку банкнот. – Снимешь номер в гостинице, а утром вали, куда хочешь! Мне больше нет до тебя дела!

4

 

Мать давно жила одна. Отец помер, а дочка и глаз не казала. Даром, что сама мобильник матери подарила в один из забытых приездов. Так, в праздник какой ждешь, вдруг позвонит хотя бы, но дочке – недосуг. Муж у ней суровый. А что тут поделаешь? Вышла за богатого – изволь соответствовать! А мамка что? Баба деревенская. Разве ее кому покажешь? Знамо, позабыть надо. К чему такая родня? Позорище одно! А нет-нет, да и обидно станет. Растила-растила – и на тебе, сама негодной оказалась! И соседки стыдят ее дочку да семечками облузгивают. Хорохоришься, конечно, перед ними-то. Не плакаться же! А в доме закроешься, и так тоскливо сделается! В один из таких темных зимних ве-черов и раздался звонок в дверь.

- Эвона! Кого это принесла нелегкая? – Валентина как глянула в глазок на лестничную клетку, так и ахнула. – Васька! Ты как здесь?

- Вот приехала!

- Погостить, никак? Давно ты о матери не вспоминала! – укорила она дочь.

- Нет, мам. Видать, насовсем.

- Эка! А мужик твой?

- Выгнал он меня, мам.

Валентина нахмурилась. Она так и загораживала собой проход.

- Али смотрела за мужиком плохо? Чем не угодила?

Дочь замялась.

- Как жилось-то сладко, о матери сердце и не всколыхнулось, а солоно стало – так к мамке на хлеб!

- Прости меня, мама! Я хотела приехать, да все не удавалось, - потупилась Ва-силина.

- Удача-то, она завсегда со злой судьбой об руку! – вздохнула мать. – Что стряслось-то?

- Ребенок у меня будет, и не от него.

- Тьфу ты, Господи! – сплюнула суровая родительница.

- Примешь меня? – робко подняла на нее глаза Василина.

- Ладно уж. Хоть шалава беспутная, а своя, да еще с дитем. Не бросать же вас, - обняла она дочь и повела на кухню.

  

А язык-то бабий – что ботало коровье: на цепь не посадишь, в конуру не загонишь. Тренькает себе на ветру почем зря, и все едино ему, какую тему об-звякивать. Даром, что не первый год в городе. Для сплетен всегда завалинка найдется. Проболталась-таки соседка Танька своей товарке, а та – дальше. Уж если живет теперь целый поселок одним двором, так новости, пожалуй, и ско-рость света перегонят. Как прознали бабы про Мотькино положение, всколых-нулась в них глубоко погребенная волна нравственности.

- Это что ж такое? Нагуляла, значит, и ходит себе королевишной?! Что деется-то, бабы?

- Да не углядела Марья. А яблочко-то уж созрело!

- И как теперь нам-то?

- А мы причем?

- Как это причем? Ты дальше носа-то глянь! Этак и семьи затрещат от шалавы этой!

- Кому она мешает?

- А мужики?

- Ну и чаво?

- Неужто не знаешь? Мужик – он животина неразумная: в присмотре нуждается да в стойле, да чтоб хозяйку токмо подпускала. Ежели на сторону глядеть ста-нет, так, поди, сведут?!

- Мотька-то? Она ж дурочка.

- Ну, это делу не помеха! Молода да стройна, а что глупа, так мужику и лучше!

- Она ж тихая.

- Это раньше мужиков держало, что она – дитё, да у Марьи под приглядом. А сейчас, как один кобель огулял, так и другим – прямой путь. Она ж дурная.

- И то дело.

Бабка Марья уж не знала, куда глаза девать. Косились на нее бабы, будто на сводню какую. А Мотька, знай себе, улыбается, как блаженная,  да картину свою плетет.

- Уж не знаю, Инга Владимировна, - пожалилась она адвокатше. – Что и де-лать?

- А что делать? Порадоваться за внучку и ждать прибавления, - про себя улыбнулась та.

- А приличия? Грех ведь безмужней-то! Может, полицию подключить? Спор-тил кто, прознать?

- Нет состава преступления, - покачала головой собеседница. – На изнасилова-ние не похоже. Значит, по взаимному согласию все случилось.

- А совратили? – с надеждой ввернула бабка Марья.

- Матильда – совершеннолетняя.

- Но ведь дурная. Дитё дитём.

- Недееспособной ее тоже не признают, - объяснила адвокатша.

- Разве ж она сама решать может?

- Перед законом она абсолютно «вменяема»: у психиатра на учете не состояла, имеет диплом о среднем специальном образовании, по документам – не только работает, но и руководит отделом дизайна – так что все в порядке.

- Ох-ох-ох! – тяжело вздохнула бабка Марья.

- Да не расстраивайтесь вы! Люди смирятся. В жизни всякое бывает. Не в де-вятнадцатом веке обитаем.

- Легко вам говорить, - сокрушалась она. – А нам тут жить. Случись, такую же дурочку родит, что делать стану? Я-то поди и вырастить еще одну не успею?!

- Дай бог вам здоровья! Все как-нибудь обойдется, - успокаивала ее Инга Вла-димировна. – А картина у Матильды удивительная получается!

 

Раз остановили бабку Марью соседки во дворе. Она как раз с Мотькой домой возвращалась.

- Вот глядишь ты за ней, глядишь, ан не досмотрела! И как ты, Марья, допу-стила непотребство такое?! – начала гневно тетка Дарья.

- А чего?

- С Мотькой-то. Позорище одно! – присоединилась бывшая подруга Танька.

- Обычное дело, - говорит бабка Марья. – Сами нешто не рожали? Ну, про те-бя я, Танька, молчу! Всю-то жизнь бобылкой!

- Дык тут без мужика нагуляла! – настаивала тетка Дарья.

- Без мужика тут, соседушка, точно не обошлось! – отшутилась бабка Марья. – А дитё, оно и есть дитё! Хоть от кого.

- Чего не настояла, чтоб избавилась? – подбоченилась Танька. – Дело нехит-рое!

- Оно так, да вреда больно много. Поздно уж, да и незачем!

- Энто ему тута быть незачем! – пуще прежнего кипятилась Танька. – Поду-мать, дитё дурочки и незнамо кого! Идиотов плодить токмо! Заставь избавить-ся!

- Да побойтесь Бога, бабы! Дитё-то уж шевелится! – рассердилась бабка Ма-рья. – Это ж не прыщ какой!

- Все одно, ненормальный! – фыркнула Танька. – Ты чего, Валька, молчишь? Больше всех Мотьку недолюбливала.

- А тебя чего раздирает, Танька? На соседку бочку катишь! – парировала та.

- Оно и понятно! У самой-то Васька вернулась к мамке под крыло. Небось, му-жику богатому обрыдла?

- А тебя колышет? – подбоченилась Валька.

- Нет, пущай избавится Мотька, - вынесла резолюцию Танька.

Тут уж бабка Марья не выдержала.

- Ты чавой-то чужими правнуками разбрасываешься? Свое пузо нагуляешь, тогда и избавляйся! Одна, как перст, так и другим того желаешь!

- Гулять станет Мотька, как разродится, - подтвердили соседки. – Съезжали бы вы с ней куда ни то!

- Куда же? – удивилась бабка Марья. – Дом тута наш. Сами и съезжайте, коли не любо!

- Одно правда, - сказала Валька. – Замуж бы Мотьку, чтоб супруг пригляды-вал. Ты-то, Марья, не вечная.

- Да кто ее возьмет? – презрительно усмехнулась Танька. – Еще и с хвостом!

- Ух, и язва ты, Танька! – сплюнула бабка Марья. – А я тебя в подругах числи-ла!

Кривой Колька в ту пору как раз шел через двор со смены. Больно гром-ко бабы гомонят! Окружили грузную пожилую женщину и девушку да машут руками. Что стряслось-то? Подошел послушать. Женщина грудью заслоняла девушку. Та показалась неуловимо знакомой. Да нет! Просто почудилось! У девушки зримо выпирал живот. Ждет малыша. А бабы все кричали.

- Да кто ее возьмет?! – донеслось до слуха Кольки. 

«А почему бы и нет? – возникло само собой решение. – Может, это и есть его судьба?»

- Я возьму, - подал он голос.

- Сбрендил! – на всем скаку выпалила Танька. – Вона пузо нагулянное!

- И что? – выставил Колька вперед ногу, как бы наступая на нее.

- Иные не знают, как от рогов защититься, а ты сам их на лоб прилаживаешь! - стояла она в позе буквы «Ф».

- Глупая ты баба! Посмотри на нее! Глаза-то совсем чистые. Какие тут рога? – он протянул руку Мотьке. – Пойдешь за меня?

Девушка мгновение всматривалась в его глаза, потом, словно во сне, медленно вложила в его ладонь свою.

- Пойду, - ответила она.

- Вот ведь точно, - бесновалась Танька. – Урод к уроду.

Бабка Марья только руками всплеснула.

- Мотька! Да как же? Ведь не знаешь его совсем!

- У него глаза добрые, - улыбнулась внучка.

С тех пор и стали встречаться. Приходил Колька к бабке Марье на чай. По хозяйству ей помогал: то гвоздь какой прибьет, то сумки из магазина дота-щит. И вроде как появилась у Кольки семья. Теплое что-то внутри заколыха-лось. Подозрительно сначала бабка на него смотрела, а он украдкой на Моть-ку поглядывал. Та сидела за столом, поглаживала растущий живот, и тихо улыбалась. И такая необъяснимая нежность к этой странной девушке и малень-кому, нерожденному еще человечку так переполняла Кольку, что и не выска-жешь. А еще любил он смотреть, как ее пальчики ловко с работой управля-лись. Картина ее бисерная притягивала его, будто сплетала их души воедино. 

- Какая красивая девушка! Кто она?

Мотька в ответ пожимала плечами.

- На тебя похожа.

Она благодарно улыбалась.

- Откуда ты берешь свои узоры?

- Они приходят ко мне, как сны. Только это не сны, а сказки. Я знаю, - поясни-ла она. - Я просто их рисую.

- А тот, что ее обнимает… Кто он?

Снова пожимает плечами и улыбается.

Бабка Марья с недоверием иной раз наблюдала за этой необычной па-рой. Как бы не обидел внучку! То смотрит Мотьке через плечо на ее работу, то возьмет за руку и долго так, ласково разговаривает. А бывало, опустится пе-ред ней на колени и ухо к животу приложит – ну, чисто будущий папаша счастливый! Кто их разберет?! А лишь бы Мотьке хорошо!

Поженились тихо. Свадьбу не гуляли. Куда уж с таким пузом? И не было ни фаты, ни платья белого, ни гостей радостных. И кого звать, если весь до сих пор тебе известный свет на тебя же и ополчился? И не верил никто в этот брак. Бабка Марья сильно на соседок обижалась, а на Таньку – пуще всех! Новояв-ленной чете, казалось, и вовсе ни до кого дела не было. Только колечко золо-тое, что теперь на пальце красовалось, очень Мотьке приглянулось.

А как пришло Мотьке родить, Колька рядом с ней сидел, за руку держал да успокаивал. Когда «скорая» приехала, на руках к машине отнес и в роддом отправился. Бабке Марье наказал дома ждать. Всю ночь та глаз не сомкнула: «Как то там Мотька?» Под утро вернулся Колька и с порога заявил: «Дочка у нас!» Сели они с бабкой на кухне, выпили за новорожденную.

- Как назовем-то? – спросила бабка Марья.

- Может, Танюшка? – предложил Колька. – Хорошее имя.

- Ни за что, - отрезала бабка Марья. – Еще не хватало, чтоб такая же язва, как Танька-соседка, выросла!

- Мотя говорила, была у нее в школе трудовичка. Просто добрый ангел! – вспомнил он. – Как звали-то ее?

- Ольга Петровна, кажись.

- Вот, - ухватился Колька. – Оленька. Ласковое такое имя, а?

- Пущай Олькой будет! Ольга Николавна, - улыбнулась бабка и впервые обня-ла зятя. - Звучит!

 

5 

 

- Ой, не знаю, что там за семья? – кудахтала Танька во дворе. – Но Мотька – чисто квочка над своей Олькой.

- А чего ты хотела? – ответила Валька. – Девка, может, и так себе, дуроватая была, а мамка замечательная получилась! Вот и ей место сыскалось!

- А Колька-то! Ну, дурень! – разорялась Танька. – Чужое семя тетешкает, буд-то свое дитятко!

- Дык принял мать, - будто наставляя, ответила Валька. – Стал быть, и доча те-перь его. Хороший мужик Мотьке достался!

- А твоя-то как? На сносях ведь уже! – вспомнила товарка. – Мужик-то ейный не объявился?

- Да ништо! – махнула рукой будущая бабка. – Вырастим и без него. Марья, вона, Мотьку свою подняла, да правнуков дождалась. Нешто мы хуже?

  

Кольке казалось, что, несмотря на перемены, жизнь его такой и была все-гда, но будто сама себя не узнавала. Ночью, если Оленька проснется, он вста-нет, укачает. Утром мать управится. Когда Мотька «творила» свои узоры, баб-ка Марья брала на себя заботу о правнучке. Возвращается Колька домой со смены, а там - его ждут, радуются. Врос он в эту жизнь всею кровью. И ладно было бы, да вот настоящим мужем Мотьке он так и не стал пока. Опять же, напугать боялся.

Раз случилось Кольке на сутки в бане заступить: сначала – последний мо-ечный день перед отключением горячей воды, потом – почистить все да охра-на. Короче, хозяин на всю баню. Бабка Марья и говорит:

- Мотька! Что как не родная? Сходи давай, мужу поесть снеси! Голодный, по-ди? А я с Олькой побуду.

Как тихо становится в бане, когда все разойдутся по домам! Не гремят тазы. Не шлепают босые ноги по полу. Не гомонят по лавкам говорливые то-варки. Мотька забрела в женское отделение, Кольке помочь прибраться. Странно стоять перед зеркалом снова, рассматривая себя! В прошлый раз в него гляделась невинная девушка. Будто заколдовали ее, оцепенела. Потом ка-кие-то злые чары взяли и похитили у нее почти год жизни. Открылись глаза, и снова здесь стоит, напряженно всматриваясь в мутноватое стекло. Но отвечает ей взгляд взрослой женщины, ставшей матерью. Как все было? Упомнишь раз-ве? Волшебные они, зеркала-то! Недаром говорят: «Подолгу не глядись! Жизнь проглядишь!»

Колька прошелся по всему помещению, разыскивая жену. Куда делась? Когда к женскому отделению подходил, словно ёкнуло что-то. Глухая занавес-ка, а отдернешь, там - неизведанное…

Мотька, как загипнотизированная, замерла перед зеркалом. И вдруг по-вело - потянуло Кольку к этой юной стройной фигурке. Он осторожно обнял ее сзади, не оттолкнула. Зажмурилась почему-то. С закрытыми глазами поверну-лась и потянулась к нему. Что-то не так с этим местом! Дела необычайные тво-рятся, воспоминания рождают. Колька осыпал Мотьку поцелуями, боясь пре-рвать наваждение, спугнуть едва показавшееся счастье. Девушка молчала за-вороженная, не открывая глаз.

Это было, пусть давно, но уже было. Тогда она боялась, что ее узнают, а сейчас обнимала его и затаенно мечтала, чтоб Он узнал. Может, так случается всегда и со всеми? А для нее тот, первый, ставший невольным отцом ее дочери, и этот большой и сильный человек, чье имя звучало в ее душе ласковой музы-кой, слились в один неповторимый образ Её Мужчины. Она с закрытыми гла-зами помнила каждую черточку его лица: половина здоровая и светлая, а дру-гая затемнена навсегда запечатанным глазом. Но ведь одна половинка от рож-дения лучится солнышком! Вот он, ее Николенька-дурачок, целует свою «спя-щую красавицу» и шепчет: «Не бойся! Верь мне!» Она верит, только боится взглянуть. Вдруг этот миг, созданный прикосновением нежности, напитанный Его неповторимым запахом, Её ощущением тепла, что заполняет все твое су-щество, разом отдернется тяжелой шториной, а за ней - ничего?!

Кольку, как тем давно прошедшим летом на излете, вихрем закружило неодолимое стремление к странной девушке, что не смотрит на тебя, храня свою тайну. А потом перед глазами вспыхнула звездочка на запястье. «Это ты!!!» - выдохнули оба одновременно.

  

Василина ушла в себя далеко-далеко  и заблудилась там, как видно. Сна-чала она мучительно перебирала четки своих воспоминаний. А было ли в ее жизни что-нибудь хорошее? Все, что сперва возникало перед нею светлыми образами, после оборачивалось предательством. Гналась она за неуловимой синей птицей, а и петуха не поймала. «Выходит, нет тебе места на вершине, Васька! Сколько ни носись с хрустальным башмачком, а вернешься к драным тапкам. Но ведь должно быть то, ради чего живешь! Работа? Красота эта ее окаянная? Все не то!»

- Васька! Ты бы к акушерке сходила, - озабоченно прервала ее размышления мать. – Все ли с мальцом-то ладно?

«А и правда, - блеснула перед ней яркая искорка. – Есть для кого про-должать свое существование. Мужчины появляются, исчезают падающими звездами, а дети остаются». Вся она теперь сосредоточилась на маленькой жизни, движение которой едва начала чувствовать. Прилежно выполняла ука-зания врача (благо, с ребенком полный порядок!), гуляла, поглощала витами-ны, которыми пичкала ее Валентина. Не забывала Василина и помогать матери на кухне. «Каково матери осознавать, что единственное любимое чадо совсем ее не вспоминает!» Вот и старалась как-то загладить свое прошлое небрежение. Ну, да сердце матери отходчиво!

Соседки головой качали: «Совсем девки испакостились! Без мужей ро-жают или те их из дому гонят с чужим приплодом. Забыли уклад деревенский. А всего-то времени прошло? Даже полностью жизнь их не вместится».

  

Ближе к осени вернулся из армии Вовка Сенчуков и прямиком - к Васи-лине домой, справиться, как ей живется за богатым мужем. А прознав Васьки-ну историю, сказал:

- Вы как хотите, тетка Валя, а я пойду Василинку из роддома встречать!

- Зачем тебе, Володенька? – напряглась Валентина. – Не твое ж дитё!

- Должен сына отец в дом отнести. Стал быть, я и сгожусь! – заявил Вовка.

- И что дальше? – скептически взглянула на него новоиспеченная бабка.

- Там видно будет, - как отрезал друг семьи. – А только, может, и Василине нужен буду.

- Глупый, - потрепала Валентина по щеке возмужавшего парня. – Ведь не лю-бит она тебя!

- Разве ж это главное? – парировал Вовка. – Важно, что плечо ей сильное нуж-но. Вовремя я вернулся!

Василина, покидая роддом, с удивлением обнаружила рядом с матерью Вовку. Высокий стал, красивый! Стоит себе с букетом, улыбается.

- Ну, держи хлопца, папаша! – радостно вручила ему сына нянечка.

Ничуть не смутившись, тот принял сверток, непринужденно чмокнув мо-лодую маму в щечку. Кто бы усомнился в его отцовстве? Всю дорогу Василина молчала. Только на кухне за чаем поблагодарила:

- Выручил ты меня, Вовка!

- Да, ерунда, - отмахнулся он. – Обращайся!

Изменился он. Появилась в этом известном ей со школы робком и зажа-том парнишке уверенная цельность, что-то ощутимо мужское.

- Ну, и как ты дальше действовать думаешь? – бросила она на него лукавый взгляд.– Перед соседями тоже будешь счастливого папашу изображать?

- Могу, коли не прогонишь! – улыбнулся он в ответ. Потом, будто тень набе-жала. - Да ты не волнуйся! Я сейчас уйду. Только ты, Василинка, если помощь нужна, сразу зови! Я всегда возле буду.

  

- Мам! Ну, хоть ты посоветуй! – как на иголках, ерзала Василина.

- Что такое? – отозвалась та, укачав внука.

- Вовка замуж меня зовет.

- К тому и шло, - пожала плечами мать. – Что решила?

- Что тут скажешь? – накручивала Васька локон на палец. – С одной стороны, добрый он, работящий, и Вадику отец нужен. А с другой…

- И что там у тебя припасено?

- Деревенский он, простой. Богатства с ним не наживешь. И моложе меня на че-тыре года.

- Это верно сказала: мальчишке батька нужен! О нем подумай! А добро, оно и к хорошим людям приходит. Много ты счастья с богатым-то видала?

- Что ж ты мне раньше голову морочила: «Богатого ищи, Васька! Задарма не отдавайся!» - нахмурилась дочь.

- Так дура была, - призналась Валентина. – Настоящую правду, ее ж не сразу разглядишь!

- А возраст? – не сдавалась дочь.

- Молодая ты, Васька! Еще очень молодая. А краса твоя до старости не увянет. Разве знаешь, кому сколь отпущено?

- А любовь? – как последний щит выставила дочь.

- И что она тебе принесла? Этот всю жизнь пылинки с тебя сдувать будет, да и ты найдешь, за что его полюбить, - поделилась опытом мать.

- Трудно это, чтоб стерпелось да слюбилось? – во все глаза глядела Васька.

- Всяко бывает.  Но только за жар-птицей гоняться - можно себя попусту рас-терять. Глядь – и не осталось ни капли! А журавлик твой завсегда рядышком будет.

  

Дождь хлестал вовсю. Последний теплый дождь этого лета. Вода неисто-во вспенивалась, будто кипяток в кастрюле. Не обращая никакого внимания на разбушевавшуюся стихию, двое быстро шлепали по лужам, взявшись за руки. Как весело вот так, ни о чем не думая, бежать под дождем, поднимая тучи мут-ных брызг! Небесная вода с водою земною устремляются навстречу друг дру-гу, и душа разворачивается пестрым покрывалом.

Мотька и Колька, радостно хохоча, мчались сквозь ливень. Укрылись под старой раскидистой березой. Он притянул к себе жену. Они долго целова-лись, и Мотька больше не закрывала глаз в страхе спугнуть чудесное мгнове-ние тишины, маленькую точку во Вселенной, где они нашли друг друга.

 

Эпилог

 

На международной выставке всеобщее внимание привлекло необычное полотно, расшитое бисером. Прекрасная купальщица лучилась светом. Она и была сиянием. Струи воды радужным переливом обнимали ее, повторяя плав-ные изгибы воплощенной женственности. Из темноты к ней тянулись сильные руки, будто сама ночь стремилась заключить ее в объятия, навеки слиться с нею. Половину лица неизвестного возлюбленного скрывала тень, но другая была залита ярким светом. У Ее Мужчины было лицо Кольки.