Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Юрий Тотыш. Ратник. Документально-художественная повесть

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 
Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами божьими.
Библия. От Матфея святое благовествование. Глава 5.
 
Сары Озек!
Все начинается с чего-то. У кого-то с букваря, у Кузьмы Николаевича Деревянко, русского генерал-лейтенанта, поставившего окончательную жирную точку во Второй мировой войне, с крохотной железнодорожной станции Сары Озек в Казахстане.  В те старые времена, это была середина 30-х годов, здесь возле железнодорожной нитки Транссиба, убого торчали несколько каменных зданий – вокзал, школа, а вокруг глинобитные полуземлянки.  С юга к станции надвигался большой холм с новенькими грузовыми автомобилями, расставленными по склону.
 От Сары Озек по сверхсекретной трассе Z через пустыню Гоби, вечные снега Тянь-Шаня они перегонялись в Синьцзян, провинцию нашего великого соседа, который из последних сил в то время сопротивлялся натиску японцев. Машины уходили с комплектами самолетов, орудий, танками, винтовками, миллионами патронов.
Станция была перевалочной базой (для потока вооружений армии Чан Кайши) под командованием скромного неутомимого капитана РККА Кузьмы Николаевича Деревянко, который приехал из Москвы после окончания Восточного факультета военной академии им. М. В. Фрунзе. Об этом учебном заведении хочется чуть подробнее рассказать.
На заре Советской власти умные государственные головы, прежде всего Троцкий, который был тогда наркомом по военным и морским делам, задумались о подготовке профессиональных разведчиков для новой страны. Так был создан специальный факультет при академии, куда слушателей набирали, прежде всего, по зову их сердец.
Не каждый человек может выведывать чужие секреты. Тут нужны…Недавно я прочитал очерк о нашей легендарной разведчице, Герое Советского Союза.
Как это женщина попала в сверхзасекреченную службу?
Она каким-то непостижимым образом вышла на руководителя разведки, предложила свои услуги. Тот, человек умный, внимательный, поинтересовался уровнем образования девушки, знанием иностранных языков.
Оказалось, кроме желания, у нее ничего за душой не было. Руководитель предложил претендентке для начала окончить институт, освоить иностранный язык. После  этого он готов составить с ней разговор.
Каково же было удивление чекиста, когда через несколько лет девица снова предстала пред ним, но уже с дипломом о высшем  образовании, хорошим знанием двух иностранных языков. Пришлось ей открыть дорогу в разведку. Она работала так умно, самоотверженно, что стала успешной искательницей чужих секретов.
У Деревянки путь оказался более сложным, извилистым и многотрудным. Родился он в бедной семье каменотеса. Его отец, Николай Кириллович,  был бунтарем по духу и по жизни. В 1907 году примкнул к восстанию на Украине. Правда, его роль оказалась незначительной. Когда правительство разобралось с бунтовщиками, жителя села Косиновка отправили в ссылку на Север вместе с женой, где он пробедовал четыре года.
 За это время его мозги хорошо встряхнулись. Он понял, что с помощью оружия ничего не добьется. Надо идти другим путем через… образование детей. Начал с сына. Кузьму, самого умного, пристроил в церковно-приходскую школу. Потом родители поднатужились, отдали его в гимназию. Трудно сказать, кем бы он стал в обычной жизни, но случились революция, а затем Гражданская война, которые вынесли парня совсем на другие просторы.
 Гимназиста Деревянко забросило в школу красных старшин.
В 1971 году на экраны нашей страны патриотической кометой ворвался фильм «Офицеры». Образ Ивана авторы списали с Кузьмы Николаевича Деревянко. Его, веселого, с чертиками в глазах, великолепно сыграл артист Лановой. Именно таким был профессиональный разведчик и полководец в звании генерал-лейтенанта. В фильме авторы прицепили ему на погоны еще одну крупную звезду. Но от этого суть не поменялась. Реальный Деревянко превзошел кинематографического в… историзме. Он стал одной из самых значимых фигур Второй мировой войны  и всю жизнь называл себя ратником Сидящего на белом коне.
 Свое восшествие в  бессмертие Кузьма Николаевич начал со школы красных старшин. В то время для молодежи было обычным грезить мировой революцией. «Я землю покинул, пошел воевать, чтоб землю крестьянам в Гренаде отдать». Не было парня, особенно в рядах Красной армии, который бы не знал это светловское стихотворение. Все мечтали пропороть саблей и штыком пузо мировой буржуазии и привести к власти пролетариат.
 Подобное намерение у хлопца из Косиновки вылилось в… изучение японского языка, чтобы по-свойски толковать с крестьянами Страны восходящего солнца. Самое поразительное, судьба так распорядились, что через много лет Деревянко вместе с генералом Макартуром освобождал японских крестьян от помещичьей неволи.
         Но прежде после военных школ (он за один присест одолел целых две, второй была Харьковская военная школа) Кузьма Николаевич воюет. В кино это показано атакой красной конницы. Крупным планом выхвачено в кадре вдохновенное, красивое лицо Ланового, который, размахивая шашкой, летит на врагов Советской власти. За успехи в реальных кавалерийских атаках Деревянко наградили серебряными часами, а по фильму еще «революционными» красными шароварами. В реальности это сделала мама, отправляя сына на военную учебу в Киев. Как раз она и подарила ему холщовые штаны, покрашенные бузиной в оранжевый цвет.
 Служба Кузьмы Николаевича была  успешной. Он командует взводом, ротой и даже чуть ли не полком. Тот, кто ведал отбором кадров в военную академию М. В. Фрунзе, разглядел в молодом командире, прежде всего, лингвистические способности и предложил стать слушателем Восточного факультета, на котором  готовили разведчиков.
Мне удалось отыскать в интернете заметки одного из слушателей об открытии факультета.  Автор  честно показал, как это было, без желания чего-то скрыть, о чем-то умолчать, дав возможность читателю о многом догадаться, многое представить и кое-что понять. Вот текст.
«Однажды я был приятно удивлен, прочитав объявление о создании специального факультета восточных языков, который создавался академией вместе с Наркоматом иностранных дел и должен был обучать слушателей из обеих организаций. Оказалось, что моя давняя мечта − служить революции на Востоке − жива, хотя я уже не надеялся на ее воплощение. Я подал заявление на Восточный факультет и в дополнение к освоению моей военной специальности стал одновременно изучать три иностранных языка: персидский, хинди и арабский. Начальником восточного факультета был бывший морской офицер из дворян, блестящий лингвист Доливо-Добровольский. Комиссаром факультета стал заведующий отделом НКИДа Владимир Цукерман. (Он был расстрелян 16 декабря 1937 года вместе с послом Караханом и секретарем ЦИКа Енукидзе.)
На открытие факультета мы собрались в большом зале академии − около семидесяти слушателей, половина военных и половина гражданских из НКИДа. К нам обратился начальник академии генерал Снесарев, который большую часть своей сорокалетней службы в армии провел на Востоке как офицер Генерального штаба. Этот ветеран с воодушевлением очертил нам задачи работы в приграничных странах дальнего Востока, где встречаются Российская и Британская империи.
“Я прочту вам, − сказал он, − курс военной географии Синьцзяна, Тибета, Памира, Северо-Западной Индии, Белуджистана, Афганистана и Персии, по чьим дорогам я не раз прошел пешком. Я жил в этих странах среди местных жителей и говорил на их родном языке. Я научу вас всему, что вы должны знать об этих странах как офицеры Генерального штаба и дипломаты.
Со времен Петра Великого Россия неуклонно продвигалась к теплым морям и Индийскому океану. И на пути у русских всегда стояли англичане. В 1716 году Петр Великий направил войска под командованием князя Черкасского в Бухару и Хиву, надеясь проложить путь в Индию, но эта попытка не увенчалась успехом. Император Павел I в январе 1801 года приказал атаману донских казаков Орлову пересечь границу и напасть на англичан. Больше месяца в суровую зиму двадцать пять тысяч казаков совершали марш вместе с артиллерией. Они пересекли Волгу и углубились в Туркестанские степи, когда Павел был убит в Санкт-Петербурге в результате заговора, одним из инициаторов которого был британский посол при императорском дворе. Новый император Александр немедленно отозвал экспедицию.
В XIX веке путь к Персидскому заливу и теплым морям, имеющий для нас большое значение, снова постоянно преграждали англичане. Чтобы открыть этот путь, мы вели несколько войн в Персии и Центральной Азии, но за нашими противниками всегда стояла Британская империя. Точно так же Британия старалась лишить нас плодов наших побед на Балканах .
Вы спросите меня, почему я говорю вам все это, когда советская революция отбросила идею империализма. Это верно, что Советская Республика не имеет империалистических целей. Цель советской революции в мировом масштабе — освободить угнетенные народы от империалистической эксплуатации, и особенно принести свободу народам Востока. Но самым серьезным препятствием на этом пути остается британский империализм. Если мы хотим принести свободу народам Азии, мы должны подорвать власть британского империализма. Он по-прежнему остается смертельным врагом этих народов, так же как и нашим врагом. В этом заключается ваша задача, и вы должны учиться на нашем опыте, как ее решать.
Я лично рассмотрел результаты вступительных экзаменов каждого из вас, и я уверен, что мы отобрали лучших. С одной стороны, мы отобрали тех, кто сможет нести двойную нагрузку, совмещая учебу в военной академии с учебой на Восточном факультете, с другой стороны, мы сделали такой же тщательный отбор в НКИДе. Отныне Генеральный штаб и Комиссариат иностранных дел будут внимательно следить за вашей учебой и решать, как вас лучше в дальнейшем использовать”.
Пока Снесарев выступал, я рассматривал своих коллег-студентов. Большинство были молоды и уверены в своих силах. Предсказания генерала Снесарева новым слушателям в значительной мере сбылись. Учеба одновременно по двум программам некоторым оказалась не по силам, и они оставили факультет, чтобы успевать в академии, но каждый год новых слушателей набирали тем же порядком. Многие из этого первого набора достигли высокого положения как советские дипломаты или военачальники. Пять лет спустя, когда я завершал свою работу в Персии в качестве Генерального консула, более трех четвертей советского дипломатического корпуса в странах Ближнего и Среднего Востока, а также Китая и Японии составляли выпускники Восточного факультета. И такое положение сохранялось еще много лет. Среди тех, кто присутствовал на открытии факультета, были будущие послы: Пастухов — в Персии и Славуцкий — в Японии; посланник в Саудовской Аравии Хакимов, Генеральные консулы Шарманов, Саркисбеков, Кассис, Батманов, Заславский, Мамаев, Мельзер, Левицкий и другие; а также немало молодых [будущих] генералов, которые потом служили советниками у Чан Кайши и военными атташе в странах Азии».
Деревянко готовился по двум программам: военноначальника и профессионального разведчика. На выходе получился уникальный специалист  широкого профиля, но сперва Кузьме Николаевичу пришлось «обкататься» в роли коменданта перевалочной военной базы в Сары Озеке.
 Бурный поток вооружений для Китайской армии ежедневно направлялся по трассе Z. Начинался он со станции Сары Озек. Под руководством Деревянко грузы перегружались на автомобили и перебрасывались через пустыню Гоби и перевалы Тянь-Шаня. Это был страшный путь длиной в 3000 километров. Летом жара до 40 градусов опаляла убогую, в песке и зарослях колючки, землю. Зимой температура опускалась до минус 50 под напором непрерывных метелей. Сила ветров была такова, что сносило юрты, крыши домов. Чтобы выстоять, верблюдам приходилось поворачиваться хвостом навстречу буранам. Еще падал град, который убивал баранов, если они оказывались под открытым небом.  А теперь представьте себе наполненные оружием грузовики, которые пересекают пустыню, проходят горы, взбираясь на высоту до шести тысяч метров.
Скромный капитан отвечал не только за перегрузку грузов, но и за доставку их на место. Приходилось следить за состоянием многокилометровой трассы. Чтобы шофера выдерживали такие походы, он организовал пункты обогрева, где люди могли прийти в себя от жары или холода, выпить чай, заправить горючим свои машины, просто отдохнуть. По окрестностям шастали банды, охочие до военного снаряжения. Для отражения их атак приходилось держать хорошо вооруженную бригаду, в распоряжении которой были даже самолеты. Кузьма Николаевич превратил свой домик на базе в штаб с радиостанцией, откуда управлял доставкой грузов и людей. Через него перетекали в Китай и обратно в Союз наши «добровольцы»: летчики, советники, танкисты. Деревянко, который держал руку на пульсе этих процессов, был не простым армейским капитаном. Он был резидентом ГРУ по Синьцзяну.
Его командировка в Сары Озек завершилась, можно сказать, блестяще. В 1938 году в Кремле  всесоюзный староста товарищ Калинин вручил ему орден Ленина.  Его повысили в звании до майора и назначили на  должность начальника отдела ГРУ.
Вместе с сыном после награждения Кузьма Николаевич прогулялся по Красной площади. День был майский, прекрасный. Светило яркое солнце. Люди  оглядывались на высокого, статного военного с редким в то время орденом на груди. Он держал руку малыша  и счастливо улыбался.
 В жизни часто так бывает. Из света переходишь в тень. Для Деревянко она, тень, была слишком густая. Он не выдержал и взмолился. Свое мрачное состояние он обсказал в письме на имя К.Е. Ворошилова, наркома  обороны:
«Дорогой Климент Ефремович! Подобные письма — зло, нарушение порядка, помеха в работе и крайняя мера. Отлично понимая это, я все же решился обратиться непосредственно к Вам, так как другого выхода из созданного для меня положения не вижу. Юридически — я начальник 12 отдела РУ; фактически — «безработный», получающий свыше двух тысяч руб. денег и вот уже четыре с половиной месяца ничего общественно полезного не делающий. Правильнее было сказать, не живущий, а существующий… Командование РУ ничего не требует и ничего не обещает; не хвалит и не ругает; не отчисляет и работы не дает; подозрений и сомнений не обнаруживает, но и доверия не оказывает… Подобное положение считаю недопустимым и издевательским. Оно гнетет, лишает всяческих прав и оскорбляет меня, как командира, как члена партии, гражданина Великой страны… Быть живым трупом около 5 месяцев и сознавать это не так легко, как представляют себе некоторые бездушные, живущие еще трупы, оказавшиеся у руководства РУ…»
Смело, чересчур смело! Ведь Кузьма Николаевич намекает на самого Ивана Владимировича Ильина, начальника политотдела ГРУ, который по отношению к нему не мычит, не телится, что-то держит молча в себе.
Иван Владимирович «придерживал» серьезную тайну. В 1938 году арестовали маршала Блюхера за провал операции на озере Хасан, где японцы очень серьезно потрепали наши дальневосточные войска. Специальная комиссия под руководством Сталина, Ворошилова, Молотова скрупулезно искала причины поражений. Изучала и окружение маршала. В поле зрения в этой связи попал Деревянко, который общался с Блюхером в Китае. Маршал в начале 30-х годов был главным советником Чан Кайши и сбивал его армию для отпора японцам. За обычными служебными отношениями арестованного и разведчика члены комиссии ничего подозрительного не увидели. 19 апреля 1939 г. появилась положительная аттестация майора К. Н. Деревянко, подписанная руководством РУ: «Волевой командир с большой склонностью к организационной работе. С работой вполне справляется. Хороший администратор, пользуется авторитетом. В личной жизни выдержан. Политически и морально устойчив. Должности вполне соответствует. Изучает английский язык. Дальнейшее использование более целесообразно на разведывательной работе в войсках или в аппарате РО округов… Может командовать полком. В военное время также может быть использован на строевой командной работе или в органах разведки».
После такой отличной характеристики Деревянко мгновенно исчез из поля зрения  родных и даже коллег, но тут же вынырнул на финляндском фронте уже в качестве добровольца и начальника штаба особой лыжной бригады, которая каталась по тылам финнов, вела боевую разведку. Сохранилась фотография Деревянки тех лет. Настоящий лесовик, с усами и бородой, одетый в теплую меховую куртку. Такое впечатление, что он только что вернулся с лыжной прогулки по лесу и не успел переодеться.
Война с финнами на первых порах для нас оказалась в высшей степени неудачной. Первым план кампании разработал талантливый генштабист с дореволюционным стажем Борис Михайлович Шапошников. Как напишет позднее маршал Василевский:
«Генеральный штаб исходил из имеющихся в его распоряжении данных о составе и боевой готовности данных финляндской армии, природных особенностях советско-финского театра военных действий, о системе инженерных укреплений на нем, о мобилизационных возможностях Финляндии и той помощи, которую она могла бы получить от капиталистических держав».
Словом, Шапошников предлагал вести с финнами серьезную войну. Это не устроило шапкозакидателей в Военном Совете страны. Их мнение выразил, как всегда, очень образно гениальный Хрущев: «Надо громко сказать, и они поднимут руки. А если не поднимут, выстрелить из пушки. Тогда обязательно поднимут»!
Сталин предложил командующему войсками Ленинградского военного округа командарму 2 ранга Мерецкову разработать новый, облегченный вариант плана прикрытия границы при возникновении конфликта. Он и был принят.
Когда начались боевые действия, они показали полную неготовность РККА воевать в лесистых, заснеженных условиях. Прежде всего, финны развязали эффективную минную войну, что явилось неприятным сюрпризом для нашего командования. Красная армия оказалась не готовой и к массовой снайперской войне. Меткими выстрелами «кукушки» с деревьев выбивали наступающих. Две дивизии попали в окружение и практически были уничтожены, а их командиры попали под трибунал и были расстреляны перед строем.
Еще одна трагедия потрясла весь фронт. Наша бригада броневиков оказалась в плотной ловушке без снарядов, горючего, продуктов питания. Начался голод. Окруженным в конце концов удалось вырваться. Машины с экипажами вышли, а командиры (комбриг, комиссар, начальник штаба) остались в землянке и застрелились, боясь трибунала, который без особого разбора в то время штамповал только один приговор, самый суровый.
Деревянко прибыл на фронт в разгар бездарного наступления. Командующий армией сказал ему:
− Кузьма Николаевич, мы похожи на слепых котят. Толкаемся носом то в одну, то в другую сторону и получаем хорошие тумаки. Мы совершенно не знаем возможностей противника, не знаем особенности организации, вооружение и тактические приемы финской армии. Ведем войну фактически вслепую.
Разведчик слушал генерала и думал о живучести умения русских наступать на собственные грабли. Ему вспомнились бои на озере Хасан. Тогда нашим подразделениям выдали карты, изготовленные органами НКВД для… туристов, где настоящий рельеф местности не соответствовал обозначениям. Танки рвались на сопки, а попадали в болота, в которых вязли и тонули. Японцы расставили артиллерию на вершинах сопок и прямой наводкой оттуда разрубали снарядами технику. Неимоверными усилиями 42-я дивизия отжала врага, применив мощные бомбы.
Военный совет расформировал управление Дальневосточного фронта, командующего, героя Гражданской войны Василия Константиновича Блюхера, снял с должности и приказал арестовать за неумелую организацию операции.
Теперь история конфликта на озере Хасан в гораздо более худшем варианте повторялась в Финляндии.  Наши войска уперлись в несокрушимую линию Маннергейма. Торкнулись в  одно, другое место. Посмотрели на бетонные сооружения в гранитных скалах и поняли что нахрапом финнов не возьмешь.
Решили передохнуть и более основательно подготовиться к войне с крохотной державой. Наступило временное затишье. В этот момент на фронт и прибыл Деревянко, которого назвали добровольцем, видимо, для маскировки. Перед ним была поставлена задача: провести глубокую разведку, узнать все о финской армии и, конечно, вызнать характер укрепрайона по линии Маннергейма.
За дело разведчик взялся профессионально, благо, что у него уже был опыт, накопленный в пустыне Гоби. По его инициативе создали особую лыжную бригаду из спортсменов. Кузьма Николаевич сам побывал в Ленинградском институте физкультуры имени Лестгафта, подобрал способных ребят. Он поставил командовать одной из групп Владимира Андреевича Мягкого, мастера спорта, чемпиона СССР в лыжных гонках на дистанции 20 километров. Талантливый спортсмен оказался отличным, умелым и самоотверженным командиром. С бойцами ходил в тыл к финнам, брал «языков», приносил ценные разведывательные сведения.
Удача не всегда сопутствовала ему. Однажды группа была обнаружена и приняла бой, но сумела под прикрытием Мягкого вырваться из кольца и вернуться к своим. 6 марта 1940 года разведчики попали в засаду у города Кухмо. В бою командир был тяжело ранен. К нему на помощь с другой группой бросился сам Кузьма Николаевич. Его бойцы уничтожили финнов. Мягкого, к сожалению, погибшего, и раненых вынесли к своим. Владимиру Андреевичу посмертно присвоили звание Героя Советского Союза и его именем назвали стадион, где он когда-то тренировался.
Оперативные придумки Деревянко не знали границ. Для своей работы он использовал даже боевых…лосей. Оказывается, были такие на финской войне. Представьте картинку: на заснеженной поляне отдыхает группа диверсантов. Полное спокойствие. Русские далеко, где-то за тридцать километров. Даже не слышно звуков выстрелов. И вдруг поляна взрывается треском ветвей. Из кустов вываливаются лоси с пулеметами на рогах. От ужаса перед такой неожиданностью диверсанты даже не сопротивляются, не притрагиваются к оружию, поднимают руки. Вскоре они оказываются в штабе Деревянко и дают показания.
Кузьме Николаевичу удалось с помощью своих лыжников, лосей и агентуры вскрыть полностью оборону противника. На втором этапе войны подразделения Красной армии наступали с открытыми глазами, знали, куда и как бить. К линии Маннергейма подвезли 205-миллиметровые орудия и, прорубив «просеку», вышли к Хельсинки. Тут финны и запросили мира, согласившись на все условия русских. По результатам кампании Деревянко наградили орденом Красной Звезды, досрочно присвоили звание полковника.  
Он стал заместителем начальника отдела разведки Прибалтийского особого военного округа, который держал под прицелом Северную группу немецких войск в Пруссии. Туда по заданию командования отправился Деревянко. Большая война уже стояла на пороге страны. Немцы открыто накапливали силы по периметру наших границ. Очень мощный кулак сжимался на Севере, готовый ударить в сторону Ленинграда.
 Недавно мне пришлось прочитать книгу историка Олега Козинкина «Кто проспал начало войны?» Он цитирует немецкого автора К. Типпельскирха, который анализирует действия Прибалтийского особого военного округа и отмечает: «Войска противника под командованием маршала Ворошилова с самого начала имели глубоко эшелонированное расположение…  Очевидно, противник был осведомлен о большом сосредоточении немецких соединений в Восточной Пруссии. Уничтожение крупных сил противника, как это намечалось, не было осуществлено…» Вот такое косвенное признание заслуг Деревянко, который как раз и вскрывал  сосредоточение немецкий соединений.
После Пруссии Кузьма Николаевич стал начальником отдела разведки Северо-Западного фронта и с первых дней войны провел ряд успешных операций против врага. Наиболее яркой оказалось в районе Старой Руссы.
 
***
Штаб Северо-Западного фронта передислоцировался в Вологду. Военное положение угрожающе накренилось не в нашу пользу. Немецкие танковые клинья оторвали уже  Прибалтику и целились в сторону Ленинграда. Ставка Верховного Главнокомандования отправила молодого талантливого генерала Николая Федоровича Ватутина, того самого, который вместе с Жуковым 22 июня 1941 года подписал директиву о повышении боевой готовности военных округов. До войск она фактически не  дотянулась. Война для них стала неожиданностью, привела к тяжелейшему поражению Красной армии. Но уже с  этим разбирался лично Сталин. Ватутину же приходилось отводить войска на Валдайскую возвышенность, обеспечивая целостность фронта между Москвой и Ленинградом. Над этим он ломал голову, когда у нему зашел Деревянко.
Николай Федорович поднялся из-за стола, пожал руку своему заместителю по разведке. Оба хорошо знали  друг друга еще по академии имени Фрунзе, хотя учились на разных факультетах. Потом обоих разбросало по разным работам. Ватутин стал заместителем начальника Генерального штаба по оперативным вопросам. На Северо-Западный фронт прибыл уже стратегом, так называли начальников штабов. Первым делом стал подбирать себе командующего разведкой. Его внимание сразу остановилось на Деревянко. О великолепной работе того в Финляндии, а затем в Пруссии много говорили штабисты. Теперь на его сводках держался весь Северо-Западный фронт.
Ватутин попросил адъютанта позаботиться о чае. Север заставлял людей прогревать себя изнутри, если не водкой, что тоже случалось, то горячей, настоянной на листьях растений водой. Времени у каждого собеседника было в обрез, и все-таки оба задержались за чаепитием. 
− У меня для немцев большущий камень за пазухой, − сказал Деревянко.
− Выкладывай!
Кузьма Николаевич ткнул пальцем в район Старой Руссы на карте:
− Вот здесь немцы соорудили фильтрационный лагерь для красноармейцев. Там сбили несколько тысяч. Охрана слабая. Я считаю, что надо туда совершить рейд, освободить ребят и вернуть в расположение наших войск.
Это идея так вдохновила Ватутина, что он поднялся из-за стола, подошел к окну, посмотрел. что творится за стеклом. А там по небу бежали синие облака, ветер гнул и трепал ветки деревьев. На улице было неуютно, холодно. Генерал поежился невольно. Вот местность, где бог забыл отделить небо от земли, − подумал он, повернулся к разведчику, который допивал чай.
− Сегодня же начинай операцию, если продумал! – уже приказал Ватутин
− Даже наметил маршруты.
− Тогда с богом!
Деревянко усмехнулся. С этими словами в церковно-приходской школе воспитанники даже спать ложились, перекрестившись. Ватутин в детстве тоже начинал с начального религиозного образования.
Вернувшись к себе, полковник вызвал своего заместителя майора Коренева.
− Кто у тебя топтал дорогу в Старую Руссу?
− Сержант Воробейкин.
− Как он?
− Всю ночь охотился за языком. Теперь отсыпается.
− Буди! Сегодня он поведет нас к Старой Руссе.
Об этом своем рейде Деревянко уже после войны рассказывал в воспоминаниях.
По боевой тревоге он поднял батальон Соснина. По его команде солдаты взяли дополнительно оружие, патроны и незаметно вышли к краю обороны возле просторного болота. Оно было в камышах, кочках, редких деревьях. Сверху покрыто густой пеленой ночного тумана. Разведчики Воробейкина первыми прошли болото и бесшумно сняли несколько немецких постов, Потом криками филина сообщили, что путь свободен. Батальон, соблюдая все предосторожности, без шума просочился на другой берег. Тут уже была великолепная маскировка. Пихты стояли непроницаемой,  непроглядной в сгустившейся ночи стеной. Впереди шли разведчики, подсвечивая путь фонариками, а уже за ними вплотную двигались остальные бойцы. К утру батальон выдвинулся к лагерю. Было видно, что он временный. Колючая проволока окружала большущее поле, где под открытым небом грудились в разных позах люди. Кто сидел, кто лежал, кто ходил под приглядом пулеметов и малочисленных автоматчиков. Чувствовалось, что красноармейцев тепленькими взяли на полях сражений и пригнали сюда, чтобы потом отправить дальше в концлагеря.
Деревянко приказал разведчикам бесшумно снять часовых, уничтожить остальных в караульном бараке. Коренев и Воробейкин со своими ребятами великолепно «поработали» ножами. Немцы не смогли воспользоваться оружием. После того, как с ними было покончено, батальон вошел в лагерь. Солдаты были в красноармейской форме, с винтовками. Пленные, когда поняли, в чем дело, обрадовались, стали обнимать освободителей, многие получили оружие. После этого отряд, который насчитывал свыше двух тысяч человек,  открыто двинулся к нашим позициям. И снова разведчики были впереди. Они умело и бесшумно устраняли препятствия. Перед нашими позициями красноармейцы смелой атакой дружно смяли передовую немцев и беспрепятственно прорвались к своим.
Этот рейд наделал много шума не только на Северо-Западном фронте, но и в Москве. Факт такого массового освобождения советских военнопленных в 1941 году, да еще в тылу врага, стал в истории Великой Отечественной войны единственным. Через  пять лет Деревянко повторил свой опыт в советско-японской войне, правда, вместе с американцами. Под его руководством была осуществлена  разработка планов по освобождению Мукдена, где японцы держали английских и американских военнопленных. Когда на линкоре «Миссури» генерал Деревянко, расправив грудь, в темной форме морского офицера подходил строевым шагом к столу, чтобы подписать Акт о капитуляции Японии, американские моряки в  благодарность за освобождение устроили ему бурную овацию и стали бросать вверх  шапочки. Как говорится, вышли за рамки протокола.
За операцию по освобождению красноармейцев из фашистского плена под Старой Руссой Деревянко наградили орденом Красной звезды. А вскоре оценили его  полководческое искусство, когда он в оккупированный немцами Дедовенческий район Псковщины забросил группу чекистов. Посланцев Деревянко облепили мгновенно местные жители. Создалась партизанская бригада, которая оседлала железную и шоссейные дороги. Немцам пришлось с ней бороться. Они не могли свободно подвозить свои грузы к осажденному Ленинграду. И немалые силы, до 24 тысяч солдат, бросили против партизан. На громадной территории в 24 тысячи квадратных километров Деревянко удалось вернуть Советскую власть, которую население с оружием  руках защищало от захватчиков. За умелое управление Партизанским краем по ходатайству Василевского и Ватутина ему досрочно присвоили звание генерал-майора и назначили начальником штаба 53-й армии. Он стал не только выдающимся разведчиком, но и стратегом.
Свои зубы в новом качестве попробовал под Демянском. Это было самое обширное сражение  на северном направлении во второй половине 1942 года. Северо-Западный фронт, в который входила 53-я армия, вколотил до 100 тысяч немцев в Демянский котел на восемь месяцев. Жалкие остатки их потом все-таки выбрались из окружения, хотя и нашим досталось. Монахиня Адриана, свидетельница тех событий, вспоминает в своих записках:
«В результате неудачных действий в частичном окружении оказалась часть 1-й ударной армии, в составе которой действовала наша дивизия. Мы были  отрезаны от основных магистралей, снабжавших нас всем необходимым, сразу же ощутили нехватку продовольствия. Делились друг с  другом всем, что оставалось в карманах.
 К счастью, осада длилась не очень долго, Наши войска ослабили «клещи» немцев и даже потеснили их.
 В более тяжелой ситуации  оказалась бригада, которую направили внутрь кольца окружения, чтобы она из тыла  добивала немцев. Поскольку операция с окружением провалилась, эта бригада фактически была  обречена на  гибель.  Командование о ней как бы забыло, Вспомнили уже весной, когда они неожиданно подали  о себе знак..
    В мае 1942 года наша часть получила задание  вывести остатки бригады. Сформировали группу, в которую вошла я, и отправили за линию фронта.
     Увиденное потрясло нас: горы трупов! В живых от всей бригады осталось только восемь человек, Мало сказать, что голодные и оборванные, они были совершенно одичавшие. Помимо того, что немцы выслеживали их по лесам, еще местное население  наших солдат не принимало: это грозило жесточайшей карой. У них закончились патроны, батареи у радиоприборов. Истрепалась одежда. Уже шла весна, а на них остатки валенок и теплой формы, ведь предполагалась  закончить операцию зимой. Этих восьмерых нам удалось вывести живыми». 
Замечу, группу для спасения красноармейцев бригады умело организовал Деревянко. У него с финской уже был недюжинный опыт спасателя попадающих в беду красноармейцев. После Демянска жизнь Кузьмы Николаевича покатилась по дорогам войны от одного грандиозного сражения до другого.
За блестящие и умелые операции ему в сорок с небольшим лет присвоили звание генерал-лейтенанта и в 1945 году перебросили на… дипломатический фронт, назначив членом Союзного Совета при Австрии. В разгар работы в Вену приехал сын. Отец сразу же загрузил его ответственным поручением. Отправил на  городское кладбище и попросил положить цветы на могилы его любимых композиторов Шопена, Бетховена, Моцарта. Парень так и не нашел место успокоения  последнего и очень огорчился. Он не знал, что Моцарта похоронили на кладбище Святого Марка. У Кузьмы Николаевича тоже не оказалось времени съездить туда. Он получил новое назначение на Дальний Восток, где готовилась, а затем разгорелась война с японцами.
Генерал занимал отдельное купе в поезде. Он, как барсук, натаскал сюда все, что можно − книги по истории, географии, этнографии народов Китая, Приморья, Японии. Главное же, на столике рядом с полкой, где спал Деревянко,  днем и ночью красовался толстенный японский словарь, изданный еще до революции.  Впервые Кузьма Николаевич познакомился с ним в школе красных старшин, потом не расставался даже на войне.  Словарь тянул его к себе, словно магнит. Нет-нет да откроет книгу на сон грядущий, полистает, подпитается чужими словами. Генерала почему-то никогда не оставляло чувство, что жизнь его обязательно поставит в условия, когда знание японского языка  пригодится. И вот этот момент, кажется, стремительно приближался.
 Деревянко заглянул в окно. За стеклом проплыло двухэтажное кирпичное здание, на котором трепетал флажок. «Наверное, военный комендант в нем сидит», − подумал Кузьма Николаевич. Поезд замедлял ход, показывая, что приближается станция.
В дверь постучали. Деревянко закрыл словарь, поднялся, застегнул китель.
− Войдите! – разрешил он.
Дверь откатилась влево. В проеме показался высокий офицер с полковничьими погонами. Козырнул, представился:
− Военный комендант!.. Товарищ генерал, вам приказано сойти в Чите…
Получив разрешение идти, полковник развернулся и вышел из купе, закрыв за собой дверь. Деревянко посмотрел на ручные часы. До Читы оставалось еще минут десять. Пора собираться. Достал из-под нижней полки просторный кожаный чемодан, купленный в Австрии, и стал аккуратно набивать его книгами, освобождая полки. Последним ушел толстый словарь.
Руки двигались, а голова была занята совсем другими заботами. Ему не понравился приказ с бухты барахты сойти с поезда на половине пути. Не связан ли он с предстоящим арестом? Во время войны ни один генерал не ощущал себя в безопасности от спецслужб. Василевский как-то под Сталинградом рассказывал ему, что, отправляясь по новому назначению, успокаивал домашних, наказывал, что делать, если он вдруг… исчезнет.
Высокопоставленных воителей арестовывали особенно искусно, когда человек совершенно не подозревал о своей незавидной судьбине. Командующий Киевским военным округом Якир до войны преспокойно ехал в Москву на обычное совещание. Ночью его вагон незаметно отцепили от курьерского поезда на станции, отогнали в тупик. Там уже в купе зашли трое серых, так называли сотрудников спецорганов. Ловко достали пистолет из-под подушки и объявили об аресте. Командующий окончательно пришел в себя уже перед расстрельной стенкой. Суд и все остальное было для него, как в тумане.
   В тридцатых годах генералов начинала бить дрожь от вызовов в Москву. Деревянко никогда не забудет Локтинова, командующего Прибалтийским особым военным округом, и корпусного комиссара Сусаинова. Перед самой войной обоих пригласили в столицу на совещание, которое проводил нарком Тимошенко. Генералы, зная за собой большие и малые грешки, так перепугались, что срочно «заболели», отказались ехать в Москву. Истинная причина очень быстро выявилась. «Заболевших» освободили от занимаемых должностей, чему они несказанно обрадовались. Генералы видели, что вот-вот начнется война. Кому хочется подставлять свою голову под топор?
После возвращения с трассы ZДеревянко покорчился от огня подозрений. В партком ГРУ вдруг потекли со всех сторон доносы на него. «Писатели» неутомимо открывали многочисленные прегрешения родственников Кузьмы Николаевича по линии отца. Двое его братьев были расстреляны за участие в бандах во время Гражданской войны. Вспомнили, что дядя Родион погиб в бою с красными на станции Христиновка в 1919 году. Донесли, что отец Николай Кириллович был кулаком, помогал бандитам продуктами и лошадьми. Но главное, он поставил у себя мраморный забор, который колол глаза односельчанам и проверяющим. Никто не обращал внимания на то, что забор  представлял собой четыре камня, обтесанные и поставленные Николаем Кирилловичем «на попа». Но слово «мраморный» в доносах производило впечатление. Проверяющие ходили вокруг камней, обглаживали их ладонями, даже пробовали на язык. Потом собранные и запротоколированные факты, как леденцы из кулечка, вывалили на партийном собрании главного разведывательного управления.
Обвиняемый, словно рыцарь, отбивался мечом честности и порядочности, давая обстоятельные объяснения по каждой претензии, но, главное, он выяснил, кто явился организатором доносов. Сам начальник политотдела ГРУ генерал Ильичев! С таким высоким должностным лицом Деревянке не под силу было тягаться. От  отчаяния написал письмо Ворошилову. После этого от Деревянки отстали, дали положительную  характеристику, которую я уже приводил, и как благо отправили на финский фронт.  
Говорят, не рой яму другим, сам можешь туда угодить. На политрука Ильичева какой-то чересчур бдительный сотрудник управления тоже накатал донос. Генералу пришлось предпринять титанические усилия, чтобы отмазаться. Сам Сталин сказал ему: «Мы знаем, что вас исключили из партии, Партия ошиблась, партия исправляет эту ошибку» Но с должности генерала все-таки сняли. В сентябре 1945 года в Оттаве сбежал шифровальщик Игорь Гузенко. Провал был колоссальным. Шифровальщики обычно знают все. Многие агенты были арестованы или срочно выехали в СССР. Сталин назначил партийную комиссию для расследования грандиозного ЧП.  Жизнь Ильичева повисла на волоске. Комиссия во главе с Маленковым и Берией жаждала горячей крови, а он, теперь уже начальник ГРУ, в очередной раз ждал ареста. Его спасло только то, что еще до побега он потребовал срочно отозвать Гузенко в Москву, ибо тогда стал сомневаться в его благонадежности. И вождь посчитал этот факт в пользу Ильичева. Однако тому все же пришлось уйти из ГРУ, из армии. Сталин в ходе последней встречи сказал: «Лично к вам я претензий не имею, но попробуйте поработать на дипломатическом поприще». Так началась у генерала более спокойная и предсказуемая дипломатическая карьера. С Деревянко он уже не общался, больше не пересекались пути генералов. Кузьма Николаевич называл бывшего шефа заиндевевшим трупом. И вот теперь ему показалось, что Ильичев откуда-то из склепа снова протянул к нему костлявую руку. Бррр!   Неприятно до дрожи!
С тяжелым, загруженным научной литературой чемоданом он вышел из вагона и сразу же увидел на перроне читинского вокзала знакомого генерал-полковника Семена Павловича Иванова, бывшего начальника штаба 3-го Украинского фронта, с которым отвоевал последние полтора года. Старый товарищ был необыкновенно доброжелательно настроен. Обнял Кузьму Николаевича и потащил к черной машине:
− Поедем! Василевский ждет нас!
Тревога, страхи сразу испарились. Стало понятно, неожиданный приказ сойти на половине пути не связан с арестом. Генерал-полковники этой работой не занимаются, хотя… не пройдет и десяти лет, как по наущению Хрущева некоторые маршалы во главе с Жуковым явятся в Кремль брать под белы ручки министра внутренних дел маршала Лаврентия Павловича Берия. Как говорится, в жизни все бывает! Нельзя ни за что ручаться. Но сегодня, видно, еще не вечер.
Кузьма Николаевич преспокойно забрался в машину, которая резво тронулась. Помчались по широким улицам мирного сибирского города.
Как переменчива все-таки судьба военного! Еще две недели назад Деревянко  гулял по Вене, заседал в Союзническом совете по Австрии. А потом вдруг назначение на Дальний Восток, короткий наскок  в Косиновку, трогательная встреча с близкими. Рассказы селян о жизни «под немцами». Мать и отец все эти годы оставались на оккупированной территории. Слава богу, кошмар для них кончился еще в 1944 году. Так тяжело было расставаться с родителями, но служба есть служба. Вот теперь новый поворот. Куда он выведет, на какие просторы?
 Кузьма Николаевич заикнулся о будущем, но генерал-полковник ушел от ответа:
− Василевский все скажет!
И спросил, как Деревянко провел время на Украине.
− Хорошо! Мать такой борщ варила, что от одного запаха можно было с ума сойти и проглотить ложку от удовольствия, − сказал Кузьма Николаевич.
Подъехали к группе казенных кирпичных зданий. Генерал изготовился увидеть мощную охрану. Все-таки здесь работает Штаб командования Группы войск на Дальнем Востоке.
Ничего подобного! Не было даже бронированной техники. Только у входа в главное здание прогуливался солдат с винтовкой. Увидев генералов, он замер, вытянулся и даже не стал спрашивать пропуск. Впрочем, вольность часового можно было понять. Семен Павлович, наверное, раз по десять проходит перед ним. Не будешь же каждый раз у генерал-полковника требовать бумагу.
Кабинет командующего находился на втором этаже. В приемной сидели молодая женщина-сержант за пишущей машинкой и полковник, похожий на еврея. Он встал, козырнул и показал рукой на дверь:
− Проходите! Командующий ждет вас!
Генерал-полковник пропустил вперед Кузьму Николаевича, что очень удивило того. Деревянко был по званию младше. Где-где, а в армии субординация строго соблюдалась. Обер давит унтера. А тут вдруг ни с того ни с сего «обер» дает дорогу «унтеру», как своему начальнику. Явно атмосфера вокруг него изменилась. К худу или  добру?
Кузьма Николаевич набрал в грудь воздуха, шагнул в кабинет командующего Группы войск  на Дальнем Востоке. Здесь продолжились метаморфозы. Василевский вышел из-за стола, протянул руку, не дослушав рапорта. Он выглядел постаревшим. Живот рвал спереди тесный китель, волосы побелели, но взгляд по-прежнему был молодым, цепким, сильным. Кузьма Николаевич считал маршала гениальным полководцем. Он распланировал все крупнейшие и победоносные операции Великой Отечественно войны, которые потом назвали «десятью сталинскими ударами». Даже приказ о наступлении Красной армии под Москвой в 1941 году подписал вместе со Сталиным.
 −У меня  новость для тебя, − сказал Александр Михайлович, открыл сейф, достал оттуда красную папочку и протянул Деревянке.− Вот, читай! Телеграмма Сталина.
 Кузьма Николаевич ошеломленно смотрел на маршала через стол. Чтобы ему, малоизвестному генералу, которых сотни в армии, Верховный главнокомандующий лично направил послание? Какое грандиозное событие должно было произойти, чтобы это случилось? Потом он уже узнал о переговорах президента Соединенных Штатов и Верховного главнокомандующего. Трумэн направил Сталину телеграмму. «Предлагаю, чтобы генерал армии Дуглас Макартур был назначен Верховным главнокомандующим. Прошу вас немедленно сообщить мне о назначении Вами представителя».
Сталин спросил Молотова, который и принес ему послание из-за океана:
− Кто из наших генералов дружит с иностранными языками? Кто из них в азиатских делах разбирается? Кто китайца  от японца может отличить, если они перед ним выстроятся в  одинаковой одежде?
 Молотов глубокомысленно промолчал. Он не мог назвать имя такого генерала. Тогда Иосиф Виссарионович подошел к телефону внутренней связи:
 − Поскребышев, принеси мне личное дело генерала Деревянко и соедини меня с  Жуковым и Василевским.
«12 августа. Строго секретно. От генералиссимуса Сталина президенту Соединенных Штатов. Представлять Советское командование назначен генерал-лейтенант Деревянко, которому даны все инструкции».
Кузьма Николаевич прочитал телеграмму за подписями Сталина и начальника Генерального штаба Антонова. Генерал Деревянко назначался представителем Главного Командования Советских войск на Дальнем Востоке при генерале Макартуре. В связи с этим он поступал в непосредственное подчинение Маршала Советского Союза А.М. Василевского.
Командующий вложил листок с текстом снова в красную папку и сказал:
− На вас возлагается задача по координации наших действий и действий союзников. Макартур уполномочен подписать условия капитуляции Японии. Надо будет участвовать во всех без исключения переговорах союзников с японцами. Обо всем докладывать мне, а копии пересылать Антонову в Генеральный штаб.
Вот это ответственность!
…Больше всего Кузьму Николаевича поражало внешнее сходство командующего со священнослужителем. Сними с него мундир, надень рясу и дай в руки крест – настоящий поп!
Александр Михайлович в самом деле происходил из церковной семьи. На этот счет у него даже состоялся разговор со Сталиным перед войной. Вот как об этом вспоминает сам Василевский в своей книге «Дело всей жизни»:
«Минут через 45 после того, как я прибыл в Генштаб, мне позвонил А.Н. Поскребышев и сообщил, что меня ждут в Кремле к обеду. Быстро закончив дела,  я через несколько минут  уже сидел рядом с Борисом Михайловичем (Шапошниковым) за обеденным столом. Один из очередных тостов И.В. Сталин предложил за мое  здоровье. И вслед за  этим задал мне неожиданный вопрос: почему по окончании семинарии  я не пошел в «попы»? Я, несколько смутившись, ответил, что ни я, ни отец не имели такого желания, что ни один из его четырех сыновей не стал священником. На это Сталин, улыбаясь в усы, заметил:
 − Так, так! Вы не имели такого желания. Понятно.  А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймем до сих пор.
 Беседа на этом не закончилась.
− Скажите, пожалуйста,−  продолжал он. – Почему вы, да и ваши братья совершенно не помогаете отцу? Насколько мне известно, один ваш брат врач, другой агроном, третий командир, летчик и обеспеченный человек.. Я думаю, все вы могли помогать родителям…
 Я ответил, что с 1926 года порвал полную связь с  родителями. И если бы поступил иначе, то, по-видимому, не только не состоял бы в рядах нашей партии, но едва ли бы служил в рядах Рабоче-Крестьянской Армии, В подтверждение я привел следующий факт. За несколько недель до этого впервые за многие  годы я получил письмо от отца.
 ( Во всех служебных анкетах, заполняемых мною до этого, указывалось, что я связи с родителями не имею.) Я немедленно доложил о письме секретарю своей партийной организации, который потребовал от меня, чтобы впредь я сохранял взаимоотношения с родителями в прежнем порядке.
 Сталина  и членов Политбюро, присутствующих на  обеде, этот факт удивил. Сталин сказал, чтобы я немедленно установил с  родителями связь, оказывал бы им систематическую материальную помощь и сообщил бы об этом разрешении в парторганизации Генштаба..
Надо сказать, что через несколько лет Сталин почему-то вновь вспомнил о моих стариках, спросив, где и как они живут. Я  ответил, что мать умерла, а 80-летний отец живет в Кинешме у старшей дочери, бывшей учительницы, потерявшей во время Великой Отечественной войны мужа и сына.
 − А почему бы вам не взять отца, а, быть может,  и сестру к себе?  Наверное,  им здесь было бы не хуже, − посоветовал Сталин». 
Но и на  этом история не закончилась.
После таких сталинских назиданий Василевский стал бывать у отца. Тот при каждой встрече благодарил его за помощь. Александр Михайлович недоумевал. Он не помогал материально отцу, не посылал денег ему. Ситуация прояснилась в конце войны. Однажды Сталин при встрече со своим гениальным полководцем достал пачку квитанций и отдал Василевскому. Тот внимательно изучил их дома и пришел крайнее изумление. Оказывается, Сталин отправлял личные деньги его отцу. Он соблюдал заповедь Иисуса «Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собой. Как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди…  У тебя, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая». Верховный главнокомандующий все-таки был глубоко верующим не по форме, а по существу. Василевский, общаясь с  ним в самые тяжелые года войны, убеждался в этом.
В Японии сам маршал неожиданно проявил свою духовную натуру. В Маньчжурии он встретился с отцом Феофаном, который заботился и сохранял могилы русских воинов, погибших в 1904  году на войне с японцами. Александр Михайлович  так растрогался подвигом священника, что наградил его орденом Красной Звезды. Этот поступок произвел большое впечатление на советских солдат.
 На религиозную стезю Деревянко и Василевский «съехали» однажды на Курской дуге. Тогда были моменты, когда пальцы сами тянулись ко лбу, чтобы сотворить крестное знамение и попросить помощи у Бога. Перед наступлением немцев маршал смотрел оборонительные сооружения 53-й армии. Кузьма Николаевич сопровождал его. Лазали по траншеям, заглядывали в щели, под брустверные блиндажи. Когда ревизия закончилась, оба уселись на командном пункте. Александр Михайлович снял фуражку, широкой ладонью пригладил мокрый чуб. Сложное путешествие по обороне армии настроили командующего на философский лад. Он вдруг спросил:
− Помнишь Откровение Иоанна Богослова?  Из недр земли выбрался Зверь, посланец дьявола, и стал уничтожать людей. Из отверстия неба вышел Сидящий на белом коне со своим воинством и уничтожил Зверя. Мы с тобой ратники Сидящего на белом коне, воюем с первым Зверем.
− А будет второй? – спросил Деревянко.
− Будет. Пророки в Библии не врут.
И оба генерала перекрестились.  Василевский окончил полный курс семинарии, считай, что получил настоящее  церковное  образование. Деревянко - только церковно-приходскую школу. Но у него была  отличная память. Он чуть не наизусть помнил Библию и пользовался её мудростью.
И сегодня напомнил Василевскому о давнем разговоре  на Курской дуге. Александр Михайлович закивал, показывая, что тоже помнит о нем:
−Настало время нам сразиться и со вторым Зверем. Только теперь вам больше воевать пером и словом, чем командовать частями и соединениями. Помните,  без моего особого разрешения никаких документов о капитуляции Японии не подписывать, от себя  никаких обещаний не давать и на себя никаких обязательств не брать. Был у нас один умник в Берлине. На него американцы поднажали, он подмахнул Акт о капитуляции немцев, а потом Сталину пришлось дезавуировать его подпись. Столько нервов это стоило всем нам. При переговорах о капитуляции следует иметь в виду, что капитулировавшим могут быть сохранены личные вещи, ордена. Условия содержания − в соответствии с международными соглашениями по этому поводу. Во время переговоров очень внимательно следить за всеми перемещениями японских войск и докладывать лично мне. К американцам тоже надо присматриваться. Совсем недавно они хотели прибрать город Дальний. Пришлось туда бросить наши войска на опережение и заставить союзников убраться подобру-поздорову. С ними приходится держать ухо востро. В любой момент могут какую-нибудь подлянку устроить. Вы, кажется, учились на Восточном факультете в академии? – неожиданно спросил Василевский.
− На разведчика.
− Вот и замечательно! Надеюсь, что свое новое задание выполните успешно.
Деревянко почувствовал, что инструктаж завершается, хотел подняться, но сдержался. Со старшими не принято в таких случаях торопиться. Сами дадут знак, когда надо откланяться. Наконец командующий поднялся из-за стола и на прощание протянул руку. Его пожатие было теплым и крепким, стирающим официальную грань между генералом и маршалом. Кузьма Николаевич понял, что теперь он помощник Василевского по особым дипломатическим вопросам и будет работать на самостоятельном участке.
От командующего Кузьма Николаевич отправился к Иванову. Начальник штаба был не  один. Перед ним с другой стороны стола примостился  генерал-майор с белым кабинетным лицом и впалым щеками. Глубокие ямки под скулами вызывали мысли о заболевании мужчины. На самом деле он был здоров, как бык. Просто конструкция его тела не хотела носить лишний жир. Без остатка сжигала его подвижным образом жизни. Он даже сидя не давал себе ни минуты покоя. Двигал коленками, поднимал и опускал плечи, пощипывал кожу. Начальник штаба кивнул на него:
− Познакомься, заместитель командующего Дальневосточной армией Григорий Павлович Кузнецов. Он топчется около Японии с сорокового года. Все знает, все ведает. От него узнаешь все тонкости «наших взаимоотношений».
Генерал-майор поднялся, протянул руку. «Не службист!» −решил Деревянко. Для него службизм был синонимом формализма, который он всей душой ненавидел. Как разведчик Кузьма Николаевич привык на войне выбирать дороги нехоженые и покруче, исходя из обстановки.
Хотелось бы отметить и умение Деревянко решать самостоятельно свои вопросы вдали от начальства. Своего свободного стиля работы Кузьма Николаевич придерживался и на фронтах Великой Отечественной войны. Если собрать все подвиги, которые он там совершил, получился бы Монблан. Чтобы их описать, потребовался бы не один роман. К сожалению, нашлась только племянница-журналистка, которая выпустила в свет небольшим тиражом мемуары Деревянко «Легендарный генерал». Сын Владимир Кузьмич издал о нем тонюсенькую книгу в Днепропетровске - «Солдат, генерал, дипломат». Вот, пожалуй, и все. Между тем те, кто подписал Акт о капитуляции Японии, стали национальными героями у себя на родине и в мире. Мы знаем Жукова, который подписал Акт о капитуляции Германии, но не знаем Кузьму Николаевича, который поставил точку во Второй мировой войне. Его подвиги неизвестны для россиян. О них рассказывают пока лишь наградные листы, открытые интернетом.
Корсунь-Шевченковское сражение, в котором участвовал Деревянко как начальник штаба 4-й гвардейской армии, Сталин назвал по ожесточенности вторым Сталинградом, где наши войска утопили десять германских дивизий в грязи, снегу и в огне.  «В условиях распутицы и бездорожья, − писалось в наградном листе, – Деревянко обеспечил управление войсками в данной операции, мобилизовав для этого все виды связи». Речь идет о бое  в районе села Шендеровка. Здесь немцы рвали кольцо окружения. От скопления войск создавались заторы, через которые не могли выбраться остальные войска. Деревянко удалось подтянуть к горловине, забитой вражескими орудиями, танками, пехотой дополнительные силы и закупорить немцам новые пути прорыва. «Сильный советский огонь из района Хильков не позволил многим машинам и повозкам, запряженным лошадьми, уйти далеко от Шендеровки»,− писали позднее германские источники.
Деревянко как главный «технолог» 4-й ударной армии, по мнению командования, обеспечил не только ликвидацию Корсунь-Шевченковской группировки врага, но и победу в Уманьско-Христиновской операции, августовский прорыв обороны противника в районе Кишинева. Вывод командующего:  генерал достоин ордена Суворова 2 степени. Наверху рассмотрели представление и решили, что Деревянко следует все-таки наградить орденом 1-й степени.
Воевал он, не жалея своего живота. Иногда приходилось брать в руки автомат и сражаться, как рядовому бойцу. На озере Балатон в Венгрии власовцы прорвались к самому штабу армии. Выстрелы, взрывы гранат, танки. Все, кто был в  штабе, во главе с начальником бросились отбивать атаку. Отбили! За разработку и проведение Балатонской наступательной операции Кузьму Николаевича наградили вторым орденом Ленина. К концу войны прибавились еще ордена  Кутузова и Богдана Хмельницкого. Он собрал фактически все  высшие полководческие награды. В последний  год войны ему присвоили звание генерал лейтенанта и отправили на… дипломатический фронт. Там тоже нужны были нестандартно мыслящие ратники…
 
***
Семен Павлович провел Деревянко в свою рабочую комнату:
 − Поработай возле меня! Это будет удобно во всех отношениях. Сюда поступает самая свежая информация со всех фронтов. Ты можешь своими  глазами увидеть все это  на картах, где  отмечается движение наших и японских войск.
Не успел Деревянко глазом моргнуть, как перед ним на столе оказалась большущая гора папок и бумаг в рулонах.
− Помилуй! Когда же я твои наработки одолею? Василевский приказал 18 августа быть готовым к полету из Хабаровска в Манилу. Остается всего лишь четверо суток.
− Согласен! Положение твое, Кузьма Николаевич, сложное. Но мы своих в беде не бросаем. Я тебе дам толкового, знающего весь театр военных действий офицера. Могу предложить в помощь генерала, который служит на Дальнем Востоке семь лет.
− Кто таков?
− Василий Александрович Семенов. Окончил, как и ты, военную академию имени Фрунзе. Командовал дивизией, корпусом. У нас его называют «теоретиком» за пристрастие к военной теории. Маршал пригласил его для подготовки материалов  по второму этапу боевых действий.
− Хорошо! − согласился Деревянко. – Просмотрю общие сведения, а вечером буду рад с ним познакомиться и обсудить детали..
Кузьма Николаевич погрузился в разработки  Генштаба. Чем больше изучал, тем крепче восхищался масштабом задуманных и проводимых операций. Одновременно боевые действия велись на суше и на море, в  горах и пустыне. Авиация наносила удары по узлам  дорог. Флот перерезал  морские коммуникации Квантунской армии, нанес удары с моря, с воздуха, по портам Северной Кореи, высадив морские десанты. За первые десять дней наши войска продвинулись в глубь Маньчжурии более чем на  300 километров, сломив сопротивление основных сил Квантунской армии на всех операционных направлениях. Были созданы условия для разгрома группировки  противника по частям. В каждой детали этой, не имевшей в мире аналогов операции чувствовалось дыхание полководческого гения ратника Василевского.
Ошеломленный Кузьма Николаевич поздно вечером приехал в  гостиницу. Позвонил дежурному по штабу и попросил соединить с генералом Семеновым. Тут же услышал Василия Александровича. Оказалось, он остановился в этой же  гостинице. Деревянко пригласил его к себе «на поговорить».
Вскоре  в дверь постучали. В комнату вошёл невысокий, сухощавый генерал-майор. Хозяин протянул ему руку:
− Устраивайтесь и чувствуйте себя, как дома. Иванов сказал, что мы с вами земляки.
− Я с Днепропетровщины.
− Я из-под Умани. Даже не верится, что неделю назад был дома в своей деревне.
− Как там после оккупации? Мне ведь об этом домашние почти ничего не пишут.
Кузьма Николаевич рассказал. Ничего хорошего, дескать. Но родственников не  тронули. В Косиновке не оказалось предателей. Не выдали мать и отца, слава богу.
За  разговором незаметно промелькнула  ночь. Его прекратили яркие лучи солнца, которые пробились сквозь занавеси на окнах. Договорились продолжить беседу в штабе, и гость ушел в свою комнату досыпать. Кузьма Николаевич тоже прилег. Старая походная привычка за несколько минут восстанавливать силы. Три часа вполне  хватило, чтобы снова ощутить себя бодрым, готовым к новой работе.
В штабе с генералом Семеновым говорили  о самых насущных делах. Деревянко многое узнал о Квантунской армии. Она насчитывала миллион солдат – колосс, слепленный из «глины». Но вот новую «глину» японцам брать уже негде. Малая численность населения позволяла рекрутировать только подростков и старшее, необученное поколение. Японцы кое-как собрали 250 тысяч и этим ограничились. Сейчас американцы их бьют в хвост и гриву на море  и в воздухе, а мы на земле. Японское командование обратилось к Василевскому с предложением прекратить военные действия. Главком сообщил в Москву, при этом отметил, что в обращении ни слова о капитуляции.
 Маршал предложил командующему Квантунской армией генералу Ямаде  с 12 часов 20 августа прекратить всякие боевые действия против советских войск на всем фронте, сложить оружие и сдаться в плен. Наша армия перестанет воевать, как  только оружие окажется на земле. Теперь у японцев наметился только  один выход, и они массово пошли по нему.
22 августа 1945 года газеты опубликовали сообщение, о том, что представителем  советских войск при генерале Макартуре назначен генерал-лейтенант Деревянко, который на днях прибудет в Манилу.
Перед отлетом в Манилу Кузьма Николаевич несколько раз встретился с Василевским. Разговоры были конкретными: уточнялся порядок связи, обговаривалось, кто из военных войдет в группу Деревянки. Остановились на двух кандидатурах – вице-адмирале Стаценко от ВМФ и генерал-майоре авиации Воронине от ВВС. Мужики обстоятельные, театр военных действий с моря, с воздуха знали вдоль и поперек, но главное, это были военные с высокой культурой, знаниями иностранных языков.
Кузьма Николаевич познакомился с каждым из них. Получил о каждом собственные благоприятные впечатления. С этими ребятами, он посчитал, можно идти в разведку и к черту на кулички. Работа предстояла очень серьезная. Перед группой была поставлена задача: после подписания Акта о капитуляции побывать в Хиросиме и Нагасаки, профессионально оценить последствия атомных бомбардировок союзников. Еще хотелось взглянуть на останки центра бактериологического оружия. Деревянко знал, что в этот центр сумел проникнуть наш разведчик. Он погиб, но успел передать информацию о самом засекреченном японском объекте в Маньчжурии. Японцы так глубоко прятали его, что не позволяли даже своим самолетам пролетать вблизи. Рассказывают, были случаи, когда сбивали неосторожных пилотов. Еще самураи создавали установку для запуска ракет со смертниками. Все подобные изобретения очень интересовали нашу разведку. Деревянке предстояло приоткрыть завесу над тайнами самураев, поэтому его помощником стал генерал-майор авиации.
25 августа 1945 года советская делегация из Хабаровска на пассажирском американском самолете вылетела в Манилу. Хозяева заполнили до отказа воздушную трубу с крыльями, русским отвели почетное место возле кабины пилотов. Так получилось, что вице-адмирал устроился слева, генерал-авиатор справа. Оба сидели с невозмутимым спокойствием, особенно моряк. А вот летчик слегка всё-таки нервничал. По тому,  как разогнался и поднялся самолет, он почувствовал профессиональный уровень пилотов, который не внушал ему особого доверия. Рывки, слишком долго шли на бреющем полете.
Полет продолжался непрерывно 10 часов 30 минут, и совсем небезмятежно. Самолет то и дело попадал в заградительный огонь японской зенитной артиллерии. То спереди, то сбоку обозначались вспышки разрывов, от которых машину встряхивало. Кузьме Николаевичу казалось, что его бросили на телегу, запряженную горячими конями, и отправили по кочкам. Первым не выдержал Воронин:
− Чего они рвутся напрямую! – рявкнул он. Чувствовалось, что ему, летчику-асу, хотелось забраться в кабину и взяться за штурвал.
Пилоты будто услышали его. Стали горячие участки огибать на большой высоте, отклоняясь от маршрута на десятки километров. В неудобном, опасном полете прошла вся ночь. В 11 часов утра самолет плюхнулся в аэропорту Манилы.
Только пассажиры спустилась с трапа, как оказалась в галдящей толпе фоторепортеров. К Кузьме Николаевичу протиснулся полковник Ледер из штаба Макартура, представился. Дав фотожурналистам поработать, а нашей делегации ответить на короткие вопросы, увел к удобной, просторной машине с мягкими сиденьями, покрытыми желтой кожей. Деревянке не приходилось ездить в подобном лимузине. Он слышал, что Макартур любит окружать себя комфортом. Рассказывали, что главнокомандующий лично смоделировал, а затем раскроил форменную куртку, к которой приспособил золотой жезл собственной конструкции. Этот человек старался быть оригинальным, ни на кого не похожим не только в одежде, но и в курительной трубке. Трубка у него была из специально обработанной кукурузы. Она свисала с мундштука, как флажок. Кузьме Николаевичу пришлось довольно длительное время проводить в тесном рабочем общении с Макартуром, но к виду кукурузной сеточки, из которой непрерывно сочился дым, он так и не мог привыкнуть.
Чтобы завязать общение с полковником Ледером, Кузьма Николаевич, окидывая взглядом из окна каменные строения Манилы, спросил тоном туриста о диковинных здешних местах, которые стоит посмотреть.
Полковник важно кивнул и отрывисто бросил:
− Три озера в одном.
− Как это? – изумился Деревянко.
– На месте большого вулкана, залитого водой, поднялся второй вулкан, который тоже заполнился водой. Оттуда вырос третий и тоже заполнился водой. Так получилось три озера в одном.
− В самом деле, стоит посмотреть на это чудо, – согласился генерал.
– Еще у нас необыкновенной красоты закаты. Нет слов, чтобы описать их. Только глаза могут оценить это чудо природы. Главнокомандующий разместился в гостиничных номерах, из которых особенно хорошо видно вечернее небо. Он часами может разглядывать необычные краски.
«Удивительно, как он находит на это время? − подумал Деревянко. −У командующих обычно расписана каждая минута». Решил, что американцы в любой обстановке не отказываются от комфорта, тем более духовного. Такая прагматичная нация.
За разговорами подъехали к белому зданию, которое оказалось штабом генерала Макартура. Нашу делегацию удобно разместили, каждому предоставили небольшой, но уютный кабинет с письменным столом.
Не успел Кузьма Николаевич освоиться на новом месте, как ему принесли телеграмму из Ставки. В ней говорилось, что он уполномочен от имени Советского Верховного Главнокомандования подписать Акт о безоговорочной капитуляции Японии, в связи с этим переводится в непосредственное подчинение Ставки Верховного Главнокомандования. Иными словами, в распоряжение лично Сталина.
 Деревянко тяжело задышал. Ему показалось, что он слишком высоко и незаслуженно  взлетел. Потом, когда ему пришлось подписать на борту линкора Акт, он скромно назвал себя «неизвестным генералом». Кузьма Николаевич долго раздумывал над требованиями телеграммы, подписанной Сталиным и Антоновым: «Текст протокола по капитуляции должен быть подписан следующим образом: «По уполномочию Верховного Главнокомандования Советских Вооруженных сил генерал-лейтенант К. Деревянко»». Кроме того, ему предписывалось оговорить с генералом Макартуром, что текст, предложенный американской стороной, советская сторона не считает окончательным и оставляет за собой право внести необходимые поправки.
Словом, Кузьма Николаевич не был простым подписантом Акта. Вскоре после этого исторического события он открыл на дипломатических позициях настоящий фронт борьбы за интересы СССР и многого добился. В договор был вписан пункт, по которому Япония не имеет права претендовать на земли, находившиеся за пределами страны. Согласно ему, Курильская гряда отошла к России. Теперь один из островов назван именем Деревянко. «Неизвестный генерал» получил основательную прописку на карте мира.
***
В день прилета Кузьма Николаевич встретился с Макартуром. Обратил внимание на его моложавый вид. Он знал,  что генералу около шестидесяти лет, но выглядел командующий лет на сорок. Высокий, поджарый, в идеально пригнанной форме, с золотым жезлом на груди. Волосы темные, еще густые. Брови слегка подбритые. Даже по внешнему виду чувствовалось, что это человек чрезвычайно самолюбивый, целеустремленный. По справке разведуправления Деревянко знал, что Дуглас еще в юности стал упорно завоевывать себе непререкаемый авторитет. В привилегированной военной академии Вест Пойнт прежде всего взялся за… спорт. Занятия по теории мог пропустить, но матчи по бейсболу или футболу никогда, потому что успехи в спорте создавали подлинный авторитет у товарищей и преподавателей. И здесь он нашел способ выделиться. Рассказывали, что в коллективной игре Дуглас выглядел середнячком, тушевался среди остальных, но когда выходил с каким-нибудь игроком один на один, то зачастую  обыгрывал его. Благодаря спортивным достижениям имя Макартура гремело в академии.
В армии Дуглас оказался смелым и находчивым офицером. Во время войны с Мексикой ему поручили обеспечить войска механическим транспортом. В одном из городков он обнаружил сотни вагонов, но без локомотивов. Ему сообщили, что противник, отступая, спрятал несколько локомотивов в другом городе. Дуглас нашел их. На обратном пути к своим позициям он был атакован пятью вооруженными людьми. По ним офицер открыл огонь из пистолета, двое упали. Потом еще были перестрелки. Макартур обнаружил три пули, прошедшие сквозь его одежду, но сам он не пострадал. Несмотря на «шероховатости», ему удалось выполнить приказ.
Первая мировая война хорошо прокрутила Макартура в штабах 42 дивизии, которая сражалась во Франции. Из мясорубки он успешно выбрался с наградами − крест «За выдающиеся заслуги», медаль «За выдающиеся заслуги» и шесть Серебряных звезд. В июле 1918 года ему присвоили звание бригадного генерала. А вот начало войны с Японией Макартур бессовестно пропил. Так уж получилось, что перед самым нападением японцев на Перл-Харбор случился день рождения у одного из заслуженных американских адмиралов. Командный состав флота подтянулся в самый шикарный ресторан Манилы для веселых развлечений. Праздновали до утра. Не отставал от своих подчиненных и Макартур. Утром с трудом разбудили его, чтобы сообщить, что американского военного флота больше не существует.  Японцы отправили корабли на дно вместе с моряками. Что самое поразительное, накануне нападения Вашингтон сообщил своему командующему о предстоящих боевых действиях противника. Но беспредельная самоуверенность, халатность и алкоголь подвели великого американского полководца. Вскоре ему пришлось под натиском японцев бежать сломя голову с Филиппинских островов.
Макартур спросил Кузьму Николаевича:
− В каких сражениях вы участвовали?
Деревянко перечислил Сталинградскую битву, Курскую дугу, с десяток других, не менее кровопролитных. Макартур читал об этих сражениях. Вообще, как ни странно, он боготворил Сталина. Смотрел каждый фильм с его участием, при этом в знак почтения сидел на краешке кресла. После разговора с Деревянко о сражениях генерал вспомнил о героической обороне острова Коррехидор, который находился всего в 20 километрах от Манилы. Макартур организовал туда поездку нашего генерала.
Вот как Кузьма Николаевич вспоминает о ней.
«В порту нас ждал быстроходный катер, и через час мы уже причалили к полуразрушенной стене набережной на Коррехидоре. Его площадь примерно пять квадратных километров. Здесь американцы уже к 20-м годам построили мощные фортификационные сооружения. Мне показали туннель Малимнта, где во время боев размещалась штаб-квартира Макартура.
Жизнь на Коррехидоре шла своим чередом даже после того, как японцы захватили провинцию Кавите, которой, собственно, и принадлежал остров. Мысль о падении острова считалась американцами невероятной. Американцы называли его «восточным Гибралтаром». Однако на Карреходоре повторилось то, что произошло с Сингапуром, где орудия были установлены так, что могли вести огонь только в сторону моря, а захвачен он был со стороны суши.
Японцы подвергли Коррехидор интенсивной бомбардировке и высадили десант в тылу американской дальнобойной артиллерии. Захватив остров, они оставили там часть пленных для восстановления фортификационных сооружений, а большую часть отправили в концлагерь на остров Лусон.
Осмотрели мы развалины форта Крокет, который был одной из трех крупных артиллерийских позиций на этом острове. Бетонные стены метровой толщины были во многих местах пробиты снарядами. Казармы почти километровой длины сгорели полностью. От театрального зала остались одни стены, в таком же состоянии было и здание американских ВВС, в котором жил Макартур до приезда в Австралию.
Американцы окружили Коррехидор ореолом славы. Надо отдать должное защитникам
 острова, которые героически боролись против японского вторжения. Однако мне, прошедшему Великую Отечественную войну от начала до конца, масштабы этих боевых действий не показались грандиозными».
 
***
До подписания Акта о капитуляции американцы захотели перебросить иностранные делегации в Токио, а потом на линкор «Миссури», где должна была состояться историческая церемония. За день до отлета к Деревянке зашел полковник Ледер, словоохотливый, свойский, без комплексов, готовый всегда выпить, чувствуется, парень из разведки. Он принес с собой бутылочку, перед каждым нашим офицером поставил крохотный стаканчик, разлил. Деревянко, который хорошо владел такими формами общения, поднял мензурку и спросил:
− За что пьем?
− За завтрашний перелет в Токио.
31 августа рано утром советская делегация вместе с другими союзниками оказалась в «летающей крепости». Через четыре часа сели на Окинаве. После дозаправки снова поднялись в воздух. В шестом часу вечера в салон вошел штурман.
− Заходим в аэропорт Ацуги! – предупредил он.
Крыло стало опускаться вниз. Кузьма Николаевич увидел ширь Токийского залива с точками и черточками кораблей союзников. Где-то там затаился линкор «Миссури», на котором все произойдет. Ратник Сидящего на белом коне прекрасно понимал суть исторического момента, проглатывающего последние остатки страшной войны. Хорошо понимал и Сталина, который выбрал именно его, чтобы он, сын каменотеса, сказал Второй мировой войне: прощай, оружие! В этом был еще один подтекст. Генерал Деревянко родился в ноябре 1904 года, в тот момент, когда японцы заливали кровью российский Порт-Артур. Теперь потомок павших героев должен был поднять Знамя справедливости и окончательно выбить меч из рук самураев.
Неожиданно салон самолета погрузился в темноту. Кузьма Николаевич огляделся и понял. что «летающая крепость» попала в глубокую облачность. По стеклу иллюминатора побежали ручейки дождя. Все, кто были в салоне, напряглись, переживая опасный момент, но через несколько минут вновь выглянуло солнце, тревога упала с души.
Первым приземлился самолет американской делегации во главе с Макартуром. Через несколько минут села «летающая крепость» с остальными делегациями. Подали трап. К самолету подъехали несколько легковых машин с представителями советского посольства. Делегацию встречал наш военный атташе. Стоянка была оцеплена американскими парашютистами.
Самолет Макартура встречали министры и генералы поверженной Японии. Министры были во фраках, белых перчатках и в цилиндрах. Своими манерами и одеянием они подчеркивали торжественность и величие этой исторической минуты.
К самолету Макартура подняли трап. В широком проеме двери показалась высокая, сухопарая фигура генерала. Он театрально постоял минуту в наполеоновской позе, оглядывая японских министров и генералов, которые склонились перед ним до самой земли. Так обычно они склонялись перед своим императором.
Лошадиное лицо Макартура залилось торжеством. Чувствовалось,, в душе у него было ликование и удовлетворение. Несмотря на все поражения, он взял свое и оказался победителем. В голове Кузьмы Николаевича мелькнула рыбкой озорная мысль: «Фиг сейчас бы ты принимал поклоны, если бы не гений Василевского, который за две недели расколотил всю миллионную рать этих вообще-то неплохих вояк».
Переводчик обратил внимание Деревянко на японские самолеты, которые держали на задворках аэродрома. Иероглифы на крыльях означали, что эти машины пилотировались камикадзе. Вот так Кузьма Николаевич столкнулся с ними. Не думал он, что самоподрыв человека станет когда-нибудь средством войны.
Правда, и наши воины бросались со связками гранат под танки, шли на таран самолетов противника, расстреляв боекомплект, но…  Во второй половине войны, когда наступали, стали беречь людей и придерживали  подобный героизм. В Сталинграде он сам врезал старшине между глаз, когда тот обвязывал гранаты, чтобы лечь под танк. Кулак у генерала дай боже, мог завалить быка запросто. Старшина опрокинулся на спину и потерял сознание. «Когда очнется, заприте в блиндаж и не выпускайте до тех пор, пока мозги не заработают в правильном направлении жизни!» − приказал командиру взвода. Потом поинтересовался, как поживает его крестник. Сказали, что поживает и воюет без закидонов.
У японцев смерть была поставлена на поток. Задумывались даже пуски ракет, управляемых смертниками. Деревянко считал подобные акции неоправданными. Лучше хорошо обучить солдата, чтобы он мог эффективно использовать свое оружие. Но у японцев каждая винтовка, каждый автомат, каждый танк, а самолет тем более, были на счету. Промышленность не успевала за глобальной войной, которую вели самураи. Вот и ввели культ смерти.
…Автомобиль вышел за территорию охраняемого аэропорта и двинулся к столице Японии. Кузьма Николаевич попросил военного атташе сбросить скорость, чтобы рассмотреть окрестности. По сути, разглядывать было нечего. Со всех сторон пустые холмистые просторы до горизонта.
Военный атташе в звании полковника рассказывал:
− Американцы 10 марта накрыли стратегическими бомбардировками Токио. Сбросили сотни тонн зажигательных бомб и напалма. В жилых кварталах, застроенных деревянными зданиями, образовалось огненное торнадо, которое испепелило людей. Японцы получили свою Помпею. Если бы американцы проиграли войну, их судили бы сейчас как военных преступников.
Деревянко из окна автомобиля оглядывал волнистые пространства, отскобленные от гари, упираясь взглядом в остовы танков. Его удивило, откуда они тут появились? Американцы не вели сухопутных боев в Токио.
− Японцы пытались вызволять людей из огненных мешков, отправляли танки, чтобы они пробивали пути через плотные застройки. Напалмовый огонь был таким сильным, что танки сгорали вместе с экипажами. Теперь они торчат повсюду, как печки выжженных немцами дотла наших деревень. У нас германцы освобождали жизненное пространство для себя. Наверное, американцы тоже старались для себя.
 Генералу было известно, что ни один серьезный промышленный объект в Японии, работающий на войну, янки не тронули. Уничтожали только население.
У Деревянки был приказ Верховного главнокомандующего изучить последствия атомной бомбардировки. Поэтому он сказал атташе:
− Вы должны организовать мне поездку в Нагасаки и Хиросиму.
− Это опасно! − возразил полковник. − Трое наших сотрудников уже потоптались там.
− Я тоже должен.
Атташе промолчал, отвернулся и стал смотреть на дорогу перед машиной, которая приближалась к зеленому холму с видневшимся на нём бетонным забором. Из-за него  выглядывало здание и пальмы. Это и было советское посольство, которое, к удивлению, уцелело. Когда поднялись к воротам, увидели, что далеко не совсем. Из стены был вырван огромный кусок бетона. Изломы почернели, спеклись. Кузьме Николаевичу они напомнили выгоревшие стены домов Сталинграда. Теперь, куда бы он ни поехал, прошлая война тащилась за ним, как побитая собака.
Дворик посольства украшал небольшой сад с пальмами. Во время бомбежки деревья тоже пострадали. Сотрудники гасили на них языки пламени. Пальмы удалось спасти. Они стояли наполовину черные, но живые.
Посол, крепкий мужчина с умным, высоколобым лицом, встретил офицеров на крыльце здания, пожал каждому руку и проводил в гостиную посольства. Там уже был накрыт стол, очень необычный на вид. Деревянный каркас, на котором расстелен матрац. Кивнув на стол, Кузьма Николаевич назвал его:
− Футоки!
Посол бросил быстрый удивленный взгляд на генерала.
Деревянко объяснил:
− До войны я окончил Восточный факультет военной академии имени Фрунзе.
− Теперь понятно, почему Сталин направил вас в Японию. Свежий приток профессиональных востоковедов нам будет очень кстати в предстоящей работе.
Я читал откровения смертельно обиженного отставкой Никиты Сергеевича Хрущева, предназначенные для американского Госдепа, наполненные любовью к Трумэну и анафематсвованием Сталину. В одном из пассажей бывший троцкист касался японского вопроса. Его до глубины души возмущало, что Сталин не захотел отдать Курильские острова и не подписал мирный договор с восточным соседом. Будучи руководителем Советского Союза, Никита Сергеевич готовился это сделать, но любимые американцы нанесли ему удар под дых, сорвав возвышенные желания нового генсека отрезвляющими порциями холодной войны, при которых формальный мир с японцами стал невозможен.
В своих откровениях Хрущев вспоминает о представителях Сталина в Японии при штабе Макартура. Они-де там болтались, их отключили от всякой работы. Когда знакомишься в материалами дипломатов того периода, понимаешь, что Хрущев был просто не в курсе сталинской политики и практических шагов Советского Союза на Востоке.
Деревянке понравился посол Яков Александрович Малик, доброжелательный, деликатный. По некоторым замечаниям, которые он высказывал, можно было судить о глубине его знания Японии. Генерал сразу же почувствовал в Якове Александровиче родственную душу. Пройдет всего лишь три месяца, и бывший посол станет его политическими советником, вплотную займется под его руководством проблемами атомных бомбардировок, переговорами с американцами.
Яков Александрович предложил срочно побывать в гостях у Макартура. В Токио уцелели три гостиницы, в одной из них находится главнокомандующий. Малое количество уцелевших гостиниц сразу вызвало озабоченность у Деревянко. Где же расселить прибывающий персонал, роту солдат охраны?  И решил -  пусть американцы думают об этом. Им поручено организовать сервис себе и остальным делегациям.
Кузьма Николаевич вспомнил о первой своей встрече с Макартуром. Тогда он обрушил на генерала град вопросов о работе рации для связи со штабом маршала Василевского, о предоставлении ему материалов по высадке союзных войск в Японии, о списках военных преступников. Генерал выслушал и поднял руки - «хенде хох»:
− Этим занимается начальник штаба генерал Сатерленд.
 Деревянко подумал, что он исчерпал все вопросы, можно отдать честь,  развернуться и уйти, но Макартур задержал его:
− Есть сведения, что в одной из радиопередач из Москвы говорилось о намерении Советского Союза высадить свои войска на Хоккайдо? – спросил генерал.
Кузьма Николаевич, не задумываясь, ответил:
− Утка! Таких задач советские войска не имели и не имеют.
Макартур успокоился, повеселел и подал на прощание  руку.
Из посольства Деревянко с офицерами поехал в гостиницу. Улицы в Токио можно было теперь определить только по асфальту, ржавым трамвайным рельсам. Вокруг были выжженные пустыни с остовами обгоревших деревьев. Изредка проезжали шикарные автомобили, приспособленные под газогенераторное топливо. На них сзади крепились печки для сжигания дров, а по крыше проходили трубы, обмотанные изоляцией. Легковой транспорт выглядел нелепо.
У гостиницы, где остановился Макартур, толпились военные. Морпехи подали к зданию черный кадиллак, купленный генералом у манильского сахарного барона. По бокам длинной машины стояли семь мотоциклов. Видимо, генерал собрался куда-то ехать с эскортом. Деревянко заметил, что с каждым днем самомнение Макартура взлетало вверх. Что будет с ним после подписания Акта о капитуляции Японии? Время показало, что Дуглас станет претендовать даже на президентское кресло в Соединенных Штатах. Видимо, американские избиратели не разглядели в нем политического деятеля, способного руководить страной. Он благополучно проиграл выборы. Уже окончательно в отставке он размышлял о предстоящих галактических баталиях землян с инопланетянами.
Кузьма Николаевич зашел в просторный номер, который занимал Макартур. Тот, в самом деле, шибко торопился, отдавал приказания, разговаривал по телефону. Положив на минуту трубку, сказал Деревянке:
− Для доставки вашей делегации на «Миссури» выделен миноносец «Бьюкенен». Его командиру даны необходимые указания. За вами в гостиницу «Новый Гранд Отель» пришлют машины и доставят на борт миноносца.
Деревянко козырнул и отправился в гостиницу, где его ожидали уже члены советской делегации. Кто-то спросил, почему решили американцы провести подписание Акта  на «Миссури»?  Генерал ответил:
− Свой линкор японцы считают национальной достопримечательностью. Для них он был как «летучий голландец». Вдруг появлялся у берегов и расстреливал города из дальнобойных орудий. За ним охотились, но безуспешно. Только одному смертнику удалось бросить свой самолет на палубу. Одно крыло отлетело и врезалось в орудийную башню, вызвав небольшой пожар, который команда тут же потушила. Тело пилота по приказу капитана линкора похоронили в океане со всеми воинскими почестями. Стаценко буркнул:
− У нас часто не было возможности не только хоронить немцев, но и своих.
Деревянко вспомнил гору трупов красноармейцев под Демянском и подумал: «Америке все-таки посчастливилось не испытать и тысячной доли «прелестей» нашей войны. И Японию она фактически заграбастала чужими руками. Теперь янки делают вид, что они победили.
 Горькое чувство зашевелилось у него в душе. Он не хотел, чтобы оно разрослось, и стал рассуждать о завтрашнем дне на линкоре. К нему надо подготовиться. Офицеры разошлись по своим комнатам.
Утро 2 сентября 1945 года было прекрасным. Будто сама природа радовалась победе над Зверем. День лучами солнца высвечивал каждую морщинку на лице океана. Корабли союзников на рейде выглядели издалека небрежно разбросанными спичечными коробками. Среди них выделялся линкор «Миссури». Он походил на темную гавайскую сигару, положенную боком на воду. В его сторону торопился миноносец. На тесной палубе стояли Деревянко, Воронов, Стаценко и переводчик. Все молча оглядывали морскую панораму.
 Если Деревянко и летчик не особенно разбирались в кораблях, то моряк мог в полной мере оценить мельтешащие перед ним военные плавсредства. Кроме линкора, это были корабли третьего класса – эсминцы, легкие крейсеры, хорошо потрепанные в прошедшей войне, транспортные суда. Эти посудины в глазах нашего вице-адмирала выглядели вполне заурядными, неинтересными. Только вот «Миссури»! Он  стремительно приближался, закрывал собой солнце и небо. Его размеры, особенно вблизи, впечатляли. Длина корабля 270 метров, водоизмещение 40820 тонн. Его снаряды пробивали десятиметровые бетонные укрепления. Еще вчера он накрывал своими мощными пушками судостроительные верфи Японии. Да что говорить о верфях, если две недели назад на Хиросиму и Нагасаки были сброшены атомные бомбы.
 Мне удалось найти заметки Константина Симонова на этот счет. Как корреспондент «Красной звезды» он побывал в Японии и в своих дневниках запечатлел картины апокалипсиса.
 «Я уже знал из рассказов, что вид Хиросимы не совпадает с теми первыми московскими представлениями, которые возникли, когда мы прочитали об атомной бомбе. Я помню, у меня тогда было ощущение какой-то выжженной земли, огромной воронки в несколько километров шириной и в несколько сот метров глубиной - словом, ощущение чего-то загадочного, как то химически испепеленного. В реальности все это было не совсем так.
Для того чтобы представить себе то, что я увидел, нужно понять прежде всего, что такое японский город, подобный Хиросиме. Это город в триста-четыреста тысяч жителей, губернский центр, в котором, однако, с трудом наберется больше пятнадцати- двадцати каменных зданий, все остальное - из дерева, причем очень легкого, из картона и бумаги. Некоторые дома, внешне имеющие вид каменных, на самом деле представляют собой просто обмазанную штукатуркой плетенку из дранки и, может быть, еще более непрочны, чем деревянные строения.
И вот мы стоим в центре Хиросимы. Примерно здесь (кто говорит - в трехстах, кто - в пятистах метрах над нашими головами) разорвалась атомная бомба.
Во-первых, начнем с того, что нам придется отказаться от представления о взрывной волне, идущей от места разрыва по диагоналям вверх. Здесь взрывная волна шла от места разрыва, то есть с полукилометровой высоты, по диагоналям вниз. Во-вторых, посмотрим, что осталось от города. Бетонные дома (а их в городе штук пятнадцать - двадцать) стоят на месте; из них силой взрыва выбило окна, двери, с иных сорвало крыши, с иных нет, но они, зияя пустыми окнами, стоят. Если вообразить, что взята чудовищная железная метла и этой метлой выметено из зданий все, что в них было, то можно себе представить тот вид, какой имеют эти дома.
Кругом этих домов пустыня. Над пустыней возвышаются железные телеграфные столбы, кое-где помятые, но в большинстве целые, и деревья − есть вырванные с корнем, но большинство стоит, только кажется, что та же железная метла смела с этих деревьев все листья, все до одного, и они стоят абсолютно голые.
Кроме деревьев и столбов, неожиданно самыми высокими пунктами пейзажа оказываются довольно многочисленные, рассеянные по городу старые кладбища. Японское кладбище больше всего напоминает, пожалуй, древнее еврейское кладбище, которое я видел в Праге. Это поставленные рядом друг с другом высокие плоские каменные плиты, часто из неровных и необделанных кусков камня; это каменные же и довольно высокие светильники. И все это, крепко врытое в землю, осталось стоять в полной неприкосновенности. А дома из дранки, картона, дерева и бумаги рассыпались.
Здесь, как и в Токио, среди пожарища всюду видны несгораемые ящики. Там, где они были крепко привинчены или забетонированы, они стоят; там, где просто были поставлены на пол, повалились.
Крыши осыпались и покрыли землю осколками черепицы. Бумага и картон превратились в прах; черепица разбилась, но осталась и засыпала всю землю.
В километре от центра взрыва - река. На ней мосты. Они целы.
Таково зрелище Хиросимы - мрачное, но не загадочное. Ожидаемый загадочный ужас превратился в страшной силы удар, который рассыпал все, что было некрепко, и оставил то, что крепче - деревья, столбы, камень, бетон.
Вот пока и все, что осталось в сознании».
 Потом на этом месте побывает Кузьма Николаевич. Он не только увидит все это глазами, но и запечатлеет объективом фотоаппарата, кинокамеры. Будет смонтирован фильм, который покажут Сталину. Верховный главнокомандующий поднимет на ноги ученых, разведчиков, промышленность, чтобы создать это самое страшное оружие для отпора американцам. Только Хрущев, да еще с большого бодуна, мог увидеть в Трумэне ангела во плоти и таковым обрисовать его в своих мемуарах.
…Миноносец причалил к платформе линкора. Делегация поднялась по трапу на борт, где вовсю хозяйничали американцы: определяли места расположения делегаций. Советского фоторепортера Темина так оттеснили, что у того не осталось места для сьемок. Распределители втолковывали ему: «Американские издатели тут все перекупили за большие деньги». Фотокорреспондент «Правды» не мог позволить себе таких расходов. Он подскочил к Деревянко:
− Кузьма Николаевич, мне не дают снимать! Помогите!
− Иди за мной! – бросил тот.
Темин со своей камерой прилип к советской делегации. Вместе они выдвинулись к столу, на котором должны были поставить подписи представители союзников.
Навстречу нашей делегации вышел Макартур. Деревянко представил ему членов своей делегации, в том числе Темина:
− Специальный фотограф Сталина. – и обратился к фотокорреспонденту. − Где вам удобнее расположиться для сьемки?
− Вот здесь, − ответил Темин и показал на площадку, которую до отказа набили представители американских средств массовой информации.
− Надеюсь, вы не возражаете? - обратился Деревянко к Макартуру.
− О кей! – ответил тот и взмахом руки отсек от Темина офицеров охраны, который попытались за локти вытащить фотокорреспондента из оцепления.
 Получив высочайшее разрешение, молодец Темин «отвязался». Даже в какой-то момент забрался на орудие и оттуда заснял процедуру подписания Акта. Часть его снимков Деревянко потом показал Сталину, которому  они понравились.
Вот как рассказал о подписании сам Кузьма Николаевич:
«После того как собрались все представители стран-победительниц, в маленьком катере доставили японскую делегацию во главе с министром иностранных дел Мамору Сегемицу. Главного уполномоченного японского императора Сегемицу под руки поддерживали два человека. Японская делегация было поставлена напротив делегаций стран-победительниц. Низко опустив голову, Сегемицу стоял, опираясь на палку, поскольку у него одна нога была на протезе. Ноги он лишился задолго до войны в Китае во время парада японских войск. Китайский патриот бросил бомбу в группу японских генералов. Среди них был и Сегемицу.
 Обстановка, в которой происходила церемония, была очень простой. Небольшой стол, покрытый зеленым сукном, две чернильницы, два стоявшие друг против друга стула. Микрофон. На столе разложены листы с текстом этого документа на английском и японском языках.
В 10 часов 30 минут по токийскому времени подписание акта началось с «пяти минут позора Японии» − японская делегация должна была выдержать укоризненный взгляд всех присутствующих в это время на линкоре. Перед началом выступил генерал Макартур. Затем он подчеркнуто небрежным жестом пригласил к столу японскую делегацию. По меткому высказыванию одного из журналистов, она была как бы группой, участвующей в похоронной процессии. Сегемицу подошел к столу. Отдал палку секретарю. И, сняв черный цилиндр, стоя, возле стола был стул, начал подписывать акт. Вдруг Сегемицу нервно вздрогнул, его бледное лицо покрылось потом. И здесь ему не повезло – автоматическая ручка по какой-то причине не действовала. Догадливый секретарь быстро подсунул Сегемицу какую-то другую ручку, и тот, торопливо поставив подпись, тяжело вздохнув, отошел в сторону. Тоже самое сделал начальник генерального штаба японской армии генерал Иошихидо Умэдзу, несколько замешкавшись перед тем, как подписать акт.
От имени союзных держав акт подписал вначале генерал Макартур. Словно специально, он достал из кармана горсть авторучек, подписал документ с английским текстом одной авторучкой, с японским другой. Затем поставили подписи другие генералы.
Я находился в первой шеренге представителей союзных держав,  и мне хорошо были видны лица членов японской делегации. Когда свою подпись под актом ставил китайский генерал, японцы даже не подняли глаз и не пошевелились, но подавленная злоба так и пробивалась сквозь неподвижные маски их бледно-желтых лиц.»
Как только генерал Макартур объявил, что сейчас акт подпишет представитель Союза Советских Социалистических республик, грянули аплодисменты, не предусмотренные протоколом. Аплодировали американские моряки, бросали вверх шапочки. Они-то знали, чья страна принесла Победу над Японией. Очень скоро историки Западных стран будут переходить на визг, доказывая, что американские атомные бомбы вынудили японцев поднять руки. Но это было не так. Японцы готовились еще много лет воевать. У них в руках было очень страшное оружие, не менее разрушительное, чем атомное. Является чудом, что они не пустили в  его ход. О нем я расскажу чуть ниже. А пока о том, что случилось во время подписания Акта. Без конфликта не обошлось. Некоторые представители союзников перепутали строчки, неправильно расписались. Японцы всколыхнулись, забегали вокруг стола, потребовали вернуть процедуру. Макартур не опустился  до таких «мелочей». Главное, японцы уже украсили своими закорючками историческую бумагу. Дело было сделано. Формалисты с обеих сторон столкнулись лбами над Актом, привели его в удовлетворительное состояние. После этого японскую делегацию отправили на берег в маленьком кораблике. Остальным устроили банкет до следующего утра, а затем развезли по гостиницам на берегу.
Когда советская делегация вернулась в свою резиденцию, Кузьма Николаевич попросил своих помощников, вице-адмирала и генерал-майора, поднатужиться над мемуарами, изложить свои впечатления о церемонии подписания Акта со всеми мельчайшими подробностями, сам тоже до позднего вечера бился над обстоятельным  донесением в Москву. Он знал, что с его работой обязательно познакомится Сталин. Это накладывало на автора особую ответственность.
На следующий день советскую делегацию пригласили на очередную сессию японского парламента. Открыть её должен был сам император Хирохито. Ему предстояло прочесть текст Акта о капитуляции Страны восходящего солнца.
Заседание назначалось на десять тридцать утра. Советская делегация в полном составе приехала к десяти и не увидела императора. Оказалось, он приехал в парламент еще раньше. Открыл сессию и убыл.
На глазах советской делегации разыгрывалось незабываемое шоу. Депутаты упорно избегали разговоров о войне и поражении. Один поставил вопрос о необходимости возместить потери японских промышленников от войны и бомбежек. Другой обвинил японский народ в том, что тот был недостаточно усерден в своих жертвах великим идеям императора и должен просить у него прощение.
На этой сессии Деревянко ни разу не услышал слова «капитуляция», только прозвучал Указ о прекращении войны. Тогда он спросил японцев, почему так неточно это название, ему с апломбом ответили, что на японский зык слово «капитуляция» иначе перевести нельзя, так как нет соответствующего иероглифа. Генерал-востоковед знал, что в богатом японском языке есть такое  слово. Но стоит ли доказывать?..
Известно, что капитулирует обычно не столько физически сломленная армия, сколько морально, перед безысходностью.  Японцы, несмотря на все бомбардировки и поражения, сохраняли самурайский дух и готовы были дальше сражаться. И  для этого у них были средства, Деревянке позднее попала на глаза книга английского писателя. Тот прямо писал: «Победу над Японией одержала не бомба, а Сталин. Поэтому главы Соединенных Штатов и Англии в Ялте ходили на цыпочках вокруг Сталина и упрашивали вступить в войну. Они-то, обладая полнотой информации, хорошо понимали, что без Сталина им не сокрушить японцев». И Деревянко особенно это понял, когда побывал на развалинах строений отрядов 731 и 100 в Маньчжурии.
 
***
Пришло время,  и генерал-разведчик должен был отчитаться перед Верховным главнокомандующим. Процитирую самого героя повествования:
 
«В конце сентября я был уже в Москве. Прежде чем представить доклад правительству, мне предстояло встретиться с начальником Генерального штаба генералом армии Алексеем Иннокентьевичем Антоновым.
Я знал, что А.И. Антонов был требовательным, принципиальным человеком, не любил поверхностных докладов и всегда требовал тщательного изучения того или иного вопроса. Хорошо зная эти качества начальника Генерального штаба, я всесторонне подготовился к докладу. Все вопросы, которые могли возникнуть в ходе доклада к правительству, были детально обсуждены с генералом Антоновым.
30 сентября к 10 часам утра мы с генералом Антоновым отправились в Кремль. Проехав через Боровицкие ворота и обогнув здание Верховного Совета по Ивановской площади, свернули к зданию, где находились квартира и рабочий кабинет И.В Сталина. Поднявшись на второй этаж, через кабинет Поскребышева и небольшое помещение личной охраны Верховного главнокомандующего, вошли в приемную Сталина.
Долго ждать не пришлось. Звонок из кабинета Верховного главнокомандующего означал разрешение на вход к нему. Зайдя в кабинет за Антоновым и увидев вышедшего из-за стола Сталина, я представился Верховному главнокомандующему. Поздоровавшись, Сталин пригласил к столу. Здесь же, в скромно обставленной комнатке, за столом уже сидели члены Политбюро ЦК ВКП(б) и Правительства, приглашенные на совещание.
Антонов предупредил, что Сталин, слушая доклад, обычно прохаживается у стола. Поэтому докладывать нужно, не ожидая, пока он сядет. Еще Антонов предупредил меня, что не следует отходить от подготовленного текста, что-нибудь добавлять от себя, так как Верховный не терпел малейшего вранья или приукрашивания действительности. Особое внимание необходимо было обратить на точность  формулировок. У Сталина было какое-то особое чутье на слабые места в докладах. Он их тут же обнаруживал и строго взыскивал на нечеткую информацию.
Пока садились на указанные места и готовили документы, у меня была возможность рассмотреть Сталина, которого видел первый раз в жизни, да еще так близко. После некоторой паузы Сталин попросил меня доложить о положении в Японии в общих чертах и подробнее остановиться на отношении японцев к союзникам, о состоянии вооруженных сил Японии. Особенно о военно-морском флоте и ряде других вопросов.
Начав доклад, я попытался встать, но Сталин жестом руки разрешил докладывать сидя. Волнение, которое я испытывал до начала доклада, постепенно ушло: я видел. что доклад слушают с большим вниманием. Изредка Сталин подходил к письменному столу, стоявшему в глубине кабинета, брал папиросу.
Когда доклад был окончен, Сталин попросил подробно рассказать о последствиях взрыва атомных бомб, сброшенных американцами на японские города Хиросима и Нагасаки. Я к этому времени был готов подробно все рассказать, поскольку сам был в пострадавших от взрывов бомб городах и видел последствия этих варварских налетов. Показал и альбом фотографий, на которых были запечатлены результаты атомных взрывов.
 Затем с разрешения Сталина вышел из кабинета. Антонов, предупредивший меня о том, что возвращаться в Генштаб будем вместе, на некоторое время задержался в кабинете Верховного главнокомандующего. После того как мы вернулись в Генштаб, Антонов сказал, что Сталин и другие члены Политбюро остались довольны докладом.
На следующий день мне сообщили, что доклад в Политбюро одобрен, моя работа в Японии получила положительную оценку. А потом мне предоставили отпуск – первый за многие годы. Отдыхать я уехал к матери».
После короткого отпуска Кузьма Николаевич вернулся в Японию, чтобы продолжать работу в Союзном Совете под председательством Макартура, который активно занимался организацией международного суда над японскими военными преступниками.
 
***
Сиро Исии! Ростом чуть выше среднего. Худощавое, по-европейски вытянутое, усатое лицо с высоким, плоским, белым лбом. Глядя на него, никогда не подумаешь, что за этим человеческим обличием таится демон-зверь. В миру Сиро был генералом японской армии, биологом по специальности. Образование он получил в университете Итона. Там, вероятно, Ад подсказал ему идею создания бактериологического оружия. Ещё до войны нелегкая занесла его в исследовательские лаборатории Италии, Франции, Германии и даже СССР. Обогащенный мировыми знаниями, Сиро вернулся на родину, где пообщался, прежде всего, с военными и распахнул перед ними «блестящие» перспективы нового, крайне эффективного, а  главное - дешевого оружия.
− В отличие от артиллерийских снарядов, − говорил он, − бактериологическое оружие неспособно мгновенно убивать живую силу, зато оно без шума поражает человеческий организм, принося медленную и мучительную смерть. Производить снаряды не обязательно, можно заражать вполне мирные вещи — одежду, косметику, пищевые продукты и напитки, можно распылять бактерии с воздуха. Пусть первая атака не будет массированной — все равно бактерии будут размножаться, поражать цели.
Посланец Ада был понят императором Хирохито, который тоже был по образованию биологом. Придя к власти, он провозгласил для своего правления девиз «Сёва», который расшифровывается как «эпоха просвещённого мира». Сиро Исии утверждал: «Наука всегда была лучше других убийц!» Это мнение разделили его слушатели в погонах. Они поддержали  идею, выделили деньги на создание центра для производства такого оружия. Место выбрали в Маньчжурии, то есть на территории Китая. Почему так далеко от Японии? Не хотели подвергать опасности заражения свое население. Вторая причина - там легче упрятать центр под завесой секретности.
Глухие места в лесах всегда пользуются дурной славой. Их стараются обходить стороной, не приближаться к ним. Такой же славой стало пользоваться у китайцев место, окруженное непроницаемой, высокой бетонной стеной, к которой жители старались даже не подходить. Они догадывались, что за этой стеной творится что-то жуткое.
Перед окончанием войны японцы тщательно «подобрали» за собой. Сперва сотнями бомб с самолетов сравняли с  землей здания отрядов 731 и 100. После  этого саперы поработали взрывчаткой, превратив бетон и кирпич в крошево. Останки захороненных людей выкопали из ям и сожгли в топках, а пепел разнесли по сопкам.
 Деревянко нашел бывшего сотрудника отряда 731, тот прямо на развалинах подробно рассказал ему, что было там. Потом генерал через свою агентуру добыл копию фильма, который снимался в стенах отряда 731. Японский писатель Моримура Сэйи по его просьбе написал книгу «Кухня дьявола», которая получила мировую известность. Масштабы преступления японской военщины стали известными, заставили содрогнуться человечество, что привело к запрету бактериологического оружия. Так второй Зверь будет побежден Сидящим на белом коне и его воинством.
Думается, наш читатель много знает о немецких концлагерях, но меньше знаком с японской «Кухней дьявола», которую разоблачил Кузьма Николаевич Деревянко. Вот она в отдельных деталях.
 Служащие отряда 731 жили в Харбине. Внешне они ничем не отличались от других японцев, такие же спокойные, уравновешенные. Правду говорят: «Между человеком и дьяволом нет Китайской стены». Эти внешне неприметные японцы утрами без суеты усаживались в автобусы и подъезжали к трехэтажному кирпичному зданию. В нём они  переодевались в военную форму и уже на других автобусах выезжали из города и пылили еще двадцать километров по проселочной дороге, пока не подкатывали к огромной площадке, обнесенной забором с колючей проволокой. На территории центра они  переодевались в защитные белые костюмы и превращались в монстров. Расходились по лабораториям и приступали к своей дьявольской работе.
  Несколько будничных для отряда эпизодов.
…Заключенных доставляли поздно вечером, с 11 до 12 часов. Монстры в человеческом облике сопровождали их в специально оборудованную комнату, где ноги и руки людей погружали в бочки с ледяной водой, чтобы вызвать переохлаждение. Затем «пациентов» с оголенными мокрыми конечностями выводили на открытый воздух и держали там при минусовой температуре до тех пор, пока не наступало обморожение. Убедившись, что оно произошло, монстры били палками по конечностям и смотрели, как  отваливаются остекленевшие мышцы и кожа.
Художник фиксировал на бумаге изуродованные руки и ноги. На одних листах были изображены руки с полностью отвалившимися фалангами пальцев, на других − ноги без ступней с обнажившимися костями голени, на третьих − тело с частично ампутированными конечностями, ставшими короткими, как плавники нерпы. Были рисунки, изображавшие стадии обморожения, когда ткань покрывается волдырями и постепенно чернеет.
…Однажды в секционную привели китайского мальчика. Он сидел на корточках в углу, как загнанный зверек, а вокруг операционного стола стояли в белых халатах более десяти сотрудников отряда, подняв кверху готовые к операции руки. Один из них коротко приказал мальчику лечь на операционный стол.
Мальчик разделся, как ему было приказано, и лег на стол спиной.
Тотчас же на лицо ему наложили маску с хлороформом. С этого момента он не ведал, что творят с его телом.
Когда наркоз подействовал, все тело мальчика протерли спиртом. Один из сотрудников, стоявших вокруг стола, взял скальпель, приблизился к мальчику. Вонзил скальпель в грудную клетку и сделал разрез в форме латинской буквы Y. Обнажилась белая жировая прослойка. В том месте, куда немедленно были наложены зажимы Кохера, вскипали пузырьки крови. Вскрытие заживо началось.
 «Это был ещё совсем ребенок, и ни в каком антияпонском движении он участвовать не мог. Я только потом понял, что его вскрыли, потому что хотели получить внутренние органы здорового мальчика».
Из тела ловкие, натренированные руки один за другим вынимали внутренние органы: желудок, печень, почки, поджелудочную железу, кишечник. Их разбирали и бросали в ведра, а из них тотчас же перекладывали в наполненные формалином стеклянные сосуды.
Блестел скальпель, лопались пузырьки крови. Один из вольнонаемных, искусно владеющий инструментом, быстро опустошил нижнюю половину тела мальчика. Вынутые органы в формалиновом растворе ещё продолжали сокращаться.
«Смотрите! Да они ещё живые!» — сказал кто-то.
Нетронутой осталась только голова. Маленькая, коротко остриженная голова. Один из специалистов группы Минато закрепил её на операционном столе. Затем сделал разрез от уха к носу. Когда кожа с головы была снята, в ход пошла пила. В черепе было сделано треугольное отверстие, обнажился мозг. Сотрудник отряда взял его рукой и быстрым движением опустил в сосуд с формалином. На операционном столе осталось нечто, напоминавшее тело,- опустошенный корпус и конечности.
Вскрытие закончилось.
«Унесите!»
Стоявшие наготове служащие один за другим унесли сосуды. Ни малейшего сожаления по поводу насильственной смерти мальчика!
Это была даже не казнь. Просто доставка живых органов. И таких «органов»  ежесуточно доставляли по 100 человек. Фабрика по производству чумы, оспы и других страшных заболеваний функционировала непрерывно во время войны, вплоть до 1945 года..
Японцы «работали», как они считали, не с людьми, а с бревнами. Так называли людей, которые попадали им в руки: женщины, дети, военнопленные, заключенные.
На полках, тянувшихся в два или три ряда вдоль стен, стояли наполненные формалином стеклянные сосуды диаметром 45 и высотой 60 сантиметров. В формалиновом растворе хранились человеческие головы. Отделенные от шеи, с открытыми или закрытыми глазами, с колышущимися волосами, они тихо покачивались в жидкости.
Головы с раздробленным, как гранатовый плод, лицом.
Головы, разрубленные на две части от темени до уха.
Головы распиленные, с обнажившимся мозгом.
Головы с разложившимся лицом, на котором невозможно распознать ни глаз, ни носа, ни рта.
Головы с широко открытым ртом, с красными, синими, черными пятнами на коже.
Китайцы, монголы, русские...
Когда советские войска захватили немецкий концлагерь, где была бактериологическая лаборатория, глава отряда 731 встревожился. Он обменивался опытом с немецкими фашистами, которые знали о центре производства бактериологического оружия в Маньчжурии. Было принято решение о его уничтожении.
Генерал Исии собрал сотрудников обоих отрядов и сказал: «Мы творили с вами страшные вещи. Если вы попадете в плен и об этом узнают, то приговорят обязательно к смертной казни. Чтобы этого не случилось, вы должны раствориться в Японии, никогда не общаться с друг другом и никому не рассказывать о своей работе в отряде. Я сделал так, чтобы ее следов не осталось»

Но свою  инструкцию первым нарушил сам генерал. Он многое  рассказал американцам.  И те  пообещалиему амнистию. Генерал получил укромное рабочее местона родинеи стал переноситьадскую  технологию на бумагу, которую передавал страница застраницей своим новым спонсорам.

Деревянко с докладом побывал на приеме у Сталина, рассказал, как Макартур готовит судебный процесс. Американцы арестовали 600 человек, но среди них ни одного бактериолога.  Кузьма Николаевич откровенно сказал Сталину, что такого процесса, который бы по достоинству оценил преступников, вероятно, не получится. Нет веских документальных свидетельств. Все они тщательно уничтожены.
Да и американцы не хотят прикасаться  к этому, что и понятно, у самих рыло в пуху. В Дрездене они создали воздушными бомбардировками  огненный смерч, в котором за одну только ночь погибли, по самым скромным подсчетам, 100 тысяч человек населения. Это цифра выходит за  пределы  человеческого сознания. В Японии для уничтожения людей американцы использовали более «эффективный» атом. Поэтому они решили  зверства японской военщины обойти и судить за преступления… против мира.  «Суд выльется в абстрактные разговоры вообще», − предположил  Деревянко, заканчивая доклад.
 Сталин был настроен более оптимистично:
− Есть преступники,  которые взяты в плен. Они дадут показания.
Иосиф Виссарионович сказал Абакумову, главе СМЕРШа, который присутствовал при  разговоре:
− Надо, чтобы документы были. Считайте это своей боевой задачей!
Наши борцы со шпионами поднапряглись. На Хабаровском процессе в декабре 1949 года судили 12 бывших японских военнослужащих за участие в разработке и применении бактериологического оружия. Сейчас об этом суде уже мало кто знает, хотя по своей значимости он не уступает ни Нюрнбергскому, ни Токийскому, - единственный судебный процесс, где были доказаны факты разработки и применения японцами в боевых действиях бактериологического оружия.
Итак, кого и за что судили на процессе? Наиболее подробные сведения содержит книга «Материалы судебного процесса по делу бывших военнослужащих японской армии, обвиняемых в подготовке и применении бактериологического оружия», вышедшая в 1950 году тиражом  50 000 экземпляров. Кроме того, в фонде архивных уголовных дел Центрального архива ФСБ России хранится уголовное дело № Н-20058 в 26 томах. По нему и проходили те 12 японских военнослужащих, которые в нарушение Женевского протокола 1925 года занимались разработкой, созданием и применением бактериологического оружия в годы Второй мировой войны. Следствие проводилось оперативно-следственной группой МВД СССР и Следственным управлением МВД СССР по Хабаровскому краю в период с 22 октября по 13 декабря 1949 г. В уголовном деле имеются собственноручные показания и дневниковые записи обвиняемых (на японском языке и в переводе на русский), показания свидетелей, акты судебно-медицинских экспертиз, протоколы допросов... Судебный процесс был открытым и широко освещался СМИ СССР.
Обратимся к материалам обвинительного заключения:
«В 1941 году эти подразделения были оформлены в «отряд № 731» и «отряд № 100». Отряды были укомплектованы специалистами бактериологами и другими научными и техническим специалистами. Только в отряде 731 числилось более 3000 сотрудников.
Отряды имели развитую инфраструктуру:
«…для развертывания отряда 731 в районе станции Пинфань, расположенной около 20 км от Харбина, к 1939 году был отстроен большой военный городок с многочисленными лабораториями и служебными зданиями. Были созданы значительные запасы сырья. Вокруг городка в целях обеспечения особой секретности работ была создана запретная зона. Отряд имел свою авиационную часть, а на станции Аньда – специальный полигон.
Отряд № 100 также располагал обширными помещениями, специальным оборудованием и земельными участками в районе местечка Могатон в 10 км южнее города Чанчунь».
Отряды имели большую филиальную сеть вдоль границы с СССР. Задачей филиалов была подготовка к практическому применению бактериологического оружия во время наступательных операций на территории СССР. Отряды подчинялись непосредственно командующему Квантунской группировкой японской армии. Более подробно об устройстве лабораторий, структуре отрядов можно прочитать в указанной выше книге. Приведу лишь одну цитату:
«Материалами предварительного следствия установлено, что отдел № 1 [отряда 731 – прим. автора] специально занимался исследованием и выращиванием для бактериологической войны возбудителей: чумы, холеры, газовой гангрены, сибирской язвы, брюшного тифа, паратифа и других, в целях их использования в бактериологической войне.
В процессе этих исследований производились опыты не только над животными, но и над живыми людьми, для чего была организована внутренняя тюрьма, рассчитанная на 300-400 человек».
 «Низшие существа», лишенные права называться людьми, «брёвна» — это пленные, находившиеся в «отряде 731». Среди них были русские, китайцы, монголы, корейцы, схваченные жандармерией, спецслужбами Квантунской армии либо подчиненными им сотрудниками лагеря «Хогоин» («Приют»), расположенного в Харбине.
Жандармерия и спецслужбы захватывали советских граждан, оказавшихся на китайской территории, командиров и бойцов восьмой китайской Красной армии (так японцы называли Народно-освободительную армию Китая), попавших в плен в ходе боев, а также арестовывали участников антияпонского движения: китайских журналистов, ученых, рабочих, учащихся и членов их семей. Все эти люди подлежали отправке в специальную тюрьму отряда 731.
«Бревнам» не нужны были человеческие имена. Всем жертвам давали трехзначные номера, в соответствии с которыми их распределяли по исследовательским группам в качестве материала для опытов.
В группах не интересовались ни прошлым этих людей, ни  их возрастом.
В жандармерии, до отправки в отряд, каким бы жестоким допросам их ни подвергали, они все же считались людьми, у которых был язык и которые должны были говорить.
Но с того времени, как они попадали в отряд, их числили всего лишь подопытным материалом.
«Бревнами» были и женщины — русские, китаянки, схваченные по подозрению в антияпонских настроениях. Женщины использовались главным образом для исследования венерических заболеваний.
Циркуляция «бревен» была весьма интенсивной. В среднем через каждые два дня три новых человека становились подопытным материалом.
Хабаровский судебный процесс, основываясь на показаниях подсудимого Кавасимы, зарегистрировал в своих документах, что за период с 1940 по 1945 год отрядом 731 было «потреблено» не менее трех тысяч человек. «В действительности это число было ещё больше»,- единодушно свидетельствовали бывшие сотрудники отряда».
В материалах Хабаровского процесса приводятся факты реального применения бактериологического оружия против советских войск на Халхин-Голе:
«Испытания бактериологических средств проводились не только в лабораториях и на испытательных полигонах, но и в полевых условиях, в т. н. «экспедициях». Первая «экспедиция» была проведена ещё в 1939 г. на реке Халхин-Гол, когда при отступлении японской армии в реку были вылиты болезнетворные бактерии».
Вторая «экспедиция» была направлена в июле-августе 1942 года в район Трехречья (Северо-Хинганская провинция Китая) и длилась 25 дней. В ходе «экспедиции» проводились испытания бактериологических средств около г. Хайлара, у реки Тербур в 60–80 км от её впадения в пограничную с СССР реку Аргунь.
В архивном уголовном деле имеются сведения и о других примерах использования бактериологических средств и оружия. Так, в 1940 году в районе Нимбо (южнее Шанхая) отряд № 731 сбросил с самолетов в расположение китайских войск и на местное население авиабомбы, начиненные бактериями чумы. Одновременно велось заражение водоемов, колодцев и других водных источников.
В результате этого распространилась эпидемия в городах Цзиньхуа, Изьечжоу, Юйшань, на ликвидацию которой китайскими властями были привлечены значительные противоэпидемические силы. В 8-й НОАК было издано специальное указание о мерах борьбы с чумой.
Очередную операцию отряд № 731 провел летом 1941 г. в Центральном Китае: над г. Чандэ  с самолета сбрасывали бомбы, начиненные блохами, зараженными бактериями чумы. Цель операции состояла в том, чтобы, распространив эпидемию, вывести из строя китайские войска и нарушить коммуникации. По словам начальника 2 отдела отряда № 731 полковника Сота, операция была «весьма эффективной»: среди китайцев возникла эпидемия чумы.
Итак, почему суд состоялся только в декабре 1949 года в Хабаровске? Почему не стал составной частью Токийского процесса?  Виной тому политика американцев. Дело в том, что в числе военнопленных, попавших в советский плен, были японские военноначальники, ранее воевавшие против союзников на Тихом океане и обвинённые в ряде военных преступлений. Американцы просили их выдать.
24 августа 1947 года А. Вышинский информировал первого заместителя министра внутренних дел СССР генерал-полковника И. Серова, что союзники настаивают на выдаче генералов Китадзава Сададзиро и Такуми Хироси. Генерал-лейтенант С. Китадзава был назначен командиром 123-й пехотной дивизии 4-й армии в Маньчжурии только 25 января 1945 г., а до этого являлся начальником штаба пароходного транспорта японской армии в Сингапуре. Англичане обвиняли его в жестоком обращении с британскими военнопленными при перевозке их из Юго-Восточной Азии в Японию, в результате чего многие умерли от голода и болезней.
Генерал-майор Такуми Хироси, командир специальной бригады, обвинялся в массовом убийстве китайцев в Джохоре.
Советская сторона согласилась выполнить просьбу-требование бывших союзников, но при условии выполнения ответного пожелания. 5 сентября 1947 г. С. Круглов сообщил А. Вышинскому, что «Советское правительство согласно передать Китадзава и Такуми при условии передачи Исии и Сота».
16 апреля 1947 года Деревянко сообщил ответ американцев: «…Что касается Исии и Сота, то они не могут быть переданы, так как у Советского Союза, по-видимому, нет ясно выраженных интересов в военных преступлениях, якобы совершенных японцами над китайцами и маньчжурами».
На Токийском процессе все попытки советской стороны поднять тему подготовки Японией бактериологической войны наталкивались на противодействие американцев.
В итоге СССР организовал свой судебный процесс над японскими военными преступниками в Хабаровске. Все обвиняемые были признаны виновными и получили тюремные сроки от 2 до 25 лет. Смертная казнь в СССР в тот момент была временно отменена. Практически все осужденные вышли по амнистии на свободу в 1956 году. Эту амнистию устроил монстрам Хрущев. Им даже банкет организовали во Владивостоке перед отправкой на родину, пили и наши, и монстры - за любовь  друг к другу.
Таким образом, все ученые «отряда смерти» (а это почти три тысячи человек), кроме тех, кто попал в руки СССР, избежали ответственности за свои преступления. Многие из тех, кто препарировал живых людей, стали в послевоенной Японии деканами университетов, медучилищ, академиками, бизнесменами.
Принц Такеда (двоюродный брат императора Хирохито), который инспектировал спецотряд, тоже не понес наказания и даже возглавил японский Олимпийский комитет в преддверии Игр 1964 года. А сам Сиро Исии, злой гений отряда 731, безбедно жил в Японии и умер лишь в 1959 году…
К сожалению, дело его живет и процветает. Вот только одно из последних сообщений СМИ. Россия запретила пролет над РФ рейса UnitedAirlines. На  борту обнаружен странный вирус. Пролет этого рейса (Сан-Франциско - Шанхай) над нашей территорией был запрещен под угрозой уничтожения борта.
Масштабную бактериологическую войну американцы обрушивали на Корею в 50-х года под руководством того же самого Макартура. Ему практически удалось загнать в угол северных корейцев, но в последний момент на их защиту поднялись китайские добровольцы и наши летчики под командованием трижды Героя Советского Союза Николая Покрышкина. Американцам пришлось поджать хвост. Раздосадованный Макартур потребовал от своего президента приступить к атомным бомбардировкам Китая, но тут его не только не поддержали, но и уволили из армии. Американцы справедливо опасались возмездия со стороны Советского Союза, который в арсенале придерживал свою атомную бомбу. Обе стороны договорились о фифти-фифти. Северяне ушли  обратно за 38-ю параллель, из-за которой начинали наступление. Южная Корея осталась за американцами. Там до сих пор тлеет очаг мировой войны.
Что касается Деревянко. Как только международный совет по Японии завершил работу, он вернулся на  Родину и снова стал «неизвестным генералом». Сперва преподавал в родной военной академии им. Фрунзе, а затем перешел на работу в ГРУ. К сожалению, жизнь этого выдающегося человека очень быстро завершилась. Через два  года после смерти Сталина он скончался от лучевой болезни, которую получил, исследуя последствия атомных бомбардировок Хиросимы  и Нагасаки. Благодаря его материалам в Советском Союзе по-настоящему оценили эффект нового американского оружия. И несмотря на все материальные трудности, ускорили его разработку, чтобы не дать новому Зверю родиться и выйти на поверхность.
 
Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.