Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Татьяна Твердохлебова. Посторонние. Рассказ

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 
Утро майского дня было хмурым. Деревья и кусты, поспешившие нарядиться в одежды из светло-зелёного шифона, казалось, знобило под порывами северного ветра. Серые лужи холодно отливали металлом. 
Екатерина Андреевна закрыла форточку в ординаторской.
– Сквозняк! – пояснила она заведующему.
Егор Александрович просматривал анализы больных, поступивших вчера. Зав детским анестезиолого-реанимационным отделением был крупным мужчиной сорока трёх лет. В чёрных густых волосах пробивалась седина.
На подоконнике заворчал и стал плеваться кипятком старенький электрокофейник.
– Егор, кофе будешь? – Женщина показала начальнику банку с кофе.
Зелёные глаза на округлом лице Егора засветились благодарностью.
– Конечно, Катюша! Сахару…
– Две, как обычно, – закончила Екатерина.
Дородная фигура доктора Афанасьевой, выключавшей кофейник, закрыла собой пол-окна. За окном пошёл снег, нелепый на фоне зелене­ющих листьев и травы. Крупные хлопья снега безостановочно падали с неба. «Как наложение кадров в мультфильме», – подумала Екатерина.
От запаха кофе у Егора по лицу расплылась блаженная улыбка.
– Егор Александрович, мальчик в детское отделение поступил. Внутривенная урография, – сказала вошедшая в ординаторскую медсестра и протянула одной рукой историю болезни.
Другой она поправила светлые волосы, высоко забранные в хвост. Екатерина Андреевна окинула неодобрительным взглядом стройную фигуру молодой женщины в коротком белом халатике.
– Леночка, передай, что я спущусь в детское к десяти. Как сынишка? – спросил Егор Александрович, глядя в глаза медсестре.
Между строк слышалось: «Я соскучился!»
– Нормально. В сад отвела, – залучилась голубыми глазами Леночка. («Я тоже соскучилась!»)
Елене было приятно чувствовать себя фавориткой короля. Пусть короля отделения. Зато какого! Сильного, страстного. А пусть все завидуют!
Мужчина заинтересовался двадцативосьмилетней Еленой сразу же, как только она устроилась на работу в отделение после декретного отпуска. «Что он в ней нашёл? Похожа на усечённую тень…» – думала Екатерина Андреевна. Впрочем, она необъективна. Личико у Леночки хорошенькое. Особенно хороши глаза. И движения мягкие, как у мелкой хищницы кошачьей породы. С кем её сравнить? Для рыси слишком тоща. Для домашней кошки диковата… Да нет, Егору во вкусе не откажешь. С ним всё ясно!..
– Елена Ивановна, катетер приготовьте! Анечке Василенко поставим, – распорядился доктор Афанасьева.
«Лошадь! – подумала медсестра про Афанасьеву. – Хоть бы гриву свою красила!» И посмотрела на неё как на пораженку. А вслух сказала:
– Сейчас приготовлю, Екатерина Андреевна!
Та отвернулась к окну. Кто-то наверху продолжал прокручивать плёнку со снегом. Всё правильно: пораженка она и есть! Екатерина была тайно влюблена в бывшего однокурсника Кондакова. Было практически невозможно не влюбиться, день за днём ощущая рядом его обаяние и мужественность.
Много лет назад Катерина, знавшая, что жена Егора в командировке, набралась смелости и позвонила ему домой. На что, собственно, она рассчитывала? Что Кондаков пригласит её на свидание? Скорей всего, Кате просто хотелось услышать голос любимого человека.
Ответил не Егор, а его жена, вернувшаяся из командировки на день раньше.
– Алло, – раздался в трубке её сонный голос.
Кате стало стыдно, как будто она вошла в спальню Кондаковых и увидела их обнажёнными. Больше Екатерина Андреевна не позволяла себе подобных глупостей…
В десять часов Егор Александрович вошёл в палату детского отделения. Поступивший восьмилетний мальчик с тоской смотрел на улицу. На затылке испуганно торчал вихор каштановых волос. Маленький пациент, заслышав шаги, повернул голову к Егору. В больших карих глазах читался ужас безысходности.
– Ты Ломов Егор? – дружелюбно спросил его доктор. – А я Егор Александрович. – И протянул свою широкую ладонь ребёнку. – Тёзка, стало быть! Ты не бойся, Егорка! Мы сейчас тебе сделаем укольчик, потом сфотографируем спинку. И завтра мама тебя заберёт.
– А сегодня домой нельзя? – робко протягивая свою маленькую руку доктору, спросил мальчик.
– Завтра, Егорка! Завтра, – ответил Кондаков, а медсестре: – Ведите в рентген-кабинет!
Через несколько минут после того, как привели пациента, в рентген-кабинете раздались крики. Егор Александрович, открыв дверь, отрывисто скомандовал санитарке:
– Каталку! Срочно! Поднимаем к нам!
Бездыханное тело мальчика быстро подняли на лифте в реанимацию.
– Катя! Смерть на конце иглы!
Екатерина Андреевна моментально включилась в работу. ИВЛ… Адреналин в сердечную мышцу… Дефибриллятор… Капельница тянула своё прозрачное щупальце с питательными веществами к руке мальчика… Егорка не оживал. Доктора вскрыли мальчику грудную клетку. Прямой массаж сердца… Прошло двадцать минут. Егор Александрович как бы смотрел на себя со стороны, понимая, что всё бесполезно. Но руки продолжали работать…
– Егор! Егор! – несколько раз окликнула Екатерина.
Завреанимацией опустил руки и грузно осел на стул. В душе зияла пустота. Как будто смерть Егорки вырвала из неё кусок.
– Я пообещал, что он завтра пойдёт домой, – почти простонал Кондаков.
– Мы сделали всё, что могли, – напомнила Екатерина Андреевна.
– Кого это волнует, Кать? Ты что, надеешься этим оправдаться перед его матерью? – утирая пот со лба, тихо поинтересовался доктор.
Мальчик лежал на столе с развороченной грудной клеткой и запрокинутым бледным 
лицом.
– Елена Ивановна, закройте ребёнка (у Кондакова не повернулся язык сказать «труп»), и пусть санитарка собирается в морг, – дал команду заведующий.
Как доработал, Егор помнил плохо. Все действия, беседы – на автомате. И всё время сжимало в левой половине груди. Пока Катя не дала ему нитроглицерин…
Кондаков шёл домой, никого и ничего не замечая. Снег хлопьями лип к лицу и одежде. Егор не пытался бороться с его навязчивостью. Было всё равно.
Дома он молча снял верхнюю одежду и прошёл в зал.
– Егор, одежду стряхнуть надо было! Ну посмотри, с неё же течёт! – сказала вошедшая за ним жена. – Что-то случилось? – встревоженно спросила она, взглянув в лицо Кондакова.
– Не сейчас, Ириша! – устало ответил тот.
– Есть будешь?
– Нет, Ир! Я отдохну.
Он достал из бара бутылку коньяка, залпом выпил полстакана. Потом лёг на спину на диван, закрыл глаза и стал вспоминать. Егор всегда старался вспоминать что-то хорошее, когда ему было плохо. В основном моменты студенческой жизни.
Последнее время всё чаще вспоминалась Инга Петрова. Это потому, что в его отделение пришла работать Лена. Егор, когда увидел её, прямо обалдел: Инга! Конечно, стопроцентного сходства не было. Но те же светлые кожа, волосы, наивный взгляд небесно-голубых глаз… И в дополнение к этой ангельской внешности периодически выплёскивающийся не по-ангельски бурный темперамент.
Инга… Имя как узоры на окне морозной зимой. Снежная кожа, льдистые глаза… Снегурочка. Недотрога. Что у Кондакова было с ней? Да в общем ничего. Так, целовались несколько раз.
Егор вспомнил, как они ездили на втором курсе на картошку. Было весело. Работа как-то не очень напрягала. Кондаков тогда был, можно сказать, худой. Даже не верится! Они с Ингой целовались тогда в первый раз, спрятавшись за овощехранилищем. На Петровой был серый дурацкий свитер и штормовка. Серые советские джинсы болтались на ней как на вешалке. От смущения у Инги алели щеки. Она робко подставляла лицо и целоваться совсем не умела. Егор учил её: «Не напрягай губки, глупая!»
А на следующий день они поссорились в пух и прах из-за какого-то пустяка. Упрямый парень назло Инге стал встречаться с грудастой Веркой Павловой. Петрова демонстративно не замечала его…
На третьем курсе Егор влюбился в синеглазую кокетку Ольгу Титову. Когда она его бросила, Кондаков напился. Он напился и на следующий день на студенческой пирушке в общаге. Гуляли в Ингиной комнате. Обнявшись втроём с Ингой и Наташкой Зверевой, они медленно кружились под какую-то песню Антонова. Потом Наташке срочно понадобилось уйти. Инга провожать её не пошла, а продолжала кружиться с Егором. Они долго целовались. А потом Юрка и Костя утащили пьяного товарища в такси.
Кондаков сопротивлялся и вопил:
– Я ночевать здесь останусь! Она меня любит!
Инга молчала. Он не сказал: «Я её люблю!» И вообще… Просто перебрал.
– Она меня любит, – всхлипывал Егор в такси.
А на следующий день он сделал вид, что ничего не было. В сердце саднила рана, оставленная Ольгой…
Потом Егор вспомнил, как на шестом Инга ссорилась с ним. Он посмел уличить Ингину подругу в том, что она не знает классику русской поэзии.
– Ты кем себя вообразил?! – яростно нападала на него Петрова и была похожа на закипевший кофейник.
Во всяком случае, рядом с ней напряжение было не меньше двухсот двадцати вольт, и только пар из ушей не шёл.
– А может, товарищ Всезнайка расскажет нам об операх Римского-Корсакова?! Или элементарно с английского переведёт?!
С английским у Кондакова был полный завал. Это точно. «Чего она разоралась?» – ошеломлённо думал он. Ингу-то Егор не задевал. А чего её задевать? В литературе и музыке Петрова разбиралась будь здоров! Да и на английском шпарила, как на родном. Потом по дороге домой Кондаков понял причину её внезапного выплеска: просто Инга к нему неравнодушна!
И на следующий день под предлогом помочь что-то ему найти Егор заманил свою симпатию в лаборантскую. Там он молча прижал её своим большим телом к стене и целовал до крови её по-детски пухлые губы. Инга задыхалась, но не отталкивала парня.
– Я приду к тебе сегодня? – прошептал он. – Приду?
Та замотала головой, глядя в его глаза пьяными глазами.
– Почему? Ведь я же тебе нравлюсь...
Он опять не сказал: «Ты мне нравишься!»
– ...Инга, скоро мы закончим учиться и разъедемся, может, не увидимся никогда…
– В том и дело, Егор, разъедемся! Ты со своей женой, а я… Что же ты раньше?.. – вдруг прорвались у неё в голосе слёзы.
И выбежала из лаборантской. Раньше… А что раньше? Жену Кондаков выбрал правильную. Не всю же жизнь по Ольге страдать? Кондаков себе цену знает! Женским вниманием обделён не был. А Ирка училась на параллельном курсе. Хозяйка хорошая: и приготовит – пальчики оближешь, и чистюля. Характер без вывертов. Ну и фигура – всё при ней. 
С Ингой жить – то же самое, что голым задом сидеть на действующем вулкане. Фудзияма!.. И всё же она волновала Егора. Ему часто, глядя на Ингу, хотелось повалить её, беспощадно смять, почувствовав, как она извивается, послушная мужским рукам. Как смеет эта девчонка заноситься и кричать на человека, которого любит?! Но Инга смела, а он почему-то позволял.
А теперь вот Ленка… Конечно, его нынешняя пассия была менее романтичной. Инга любила его бескорыстно, а Ленка использует: заставила его, например, для своего ребёнка место в саду выбить. И всё же мужчина считал появление её в своей жизни подарком судьбы.
Утром Егор с трудом оторвал голову от подушки.
– Ир, кофе завари! – попросил он жену и закурил.
– Егор, опять дымишь, как паровоз! И кофе! А сам на сердце жалуешься. Когда кардиограмму снимешь? Что, тебя к себе в центр тащить?
– А ты у нас ведёшь здоровый образ жизни! – ввязался в перепалку мужчина. – Буквально образец для подражания! А чей это окурочек с утра пораньше в пепельнице? Серёжкин, что ли?
– Я, по крайней мере, гимнастику по утрам делаю и с работы пешком хожу! – огрызнулась Ирина.
– Ира, не заводись, я тебя умоляю! Кофе дай!
– Пожалуйста, Егор, сделай сегодня кардиограмму! – напомнила женщина, подавая горячий напиток и целуя мужа.
Егор для Ирины двадцать лет был старшим ребёнком, которого нужно везде водить за руку. «Знаешь, Ир, мне на работе надоедает принимать решения. Давай сама!» – говорил он. По поводу своего здоровья Кондаков тоже не слишком напрягался. Считал себя бессмертным, видимо.
Он рассеянно кивнул. Как обычно.
– Что там у тебя на работе? – сочувственно вспомнила жена.
– Смерть на конце иглы. Восьмилетний ребёнок. Привели на урографию, – бесстрастно ответил Кондаков.
– Заключение патологоанатомов когда будет?
– Сегодня или завтра.
Егор с тяжёлым сердцем шёл на работу. Предстоял разговор с Ломовой, матерью погибшего мальчика.
Нужно ли описывать полубезумное поведение матери Егорки, которая, рыдая, кидалась на врачей с кулаками и называла их убийцами? Катя, удерживая женщину своими сильными руками, пыталась её урезонить. Но той не нужны были объяснения. Матери нужен был сын. Живой и относительно здоровый.
Егор, понимая это, глядел в глаза Ломовой, не пытаясь оправдаться. Потом едва слышно произнёс:
– Извините…
И ушёл в отделение.
– Извините?! – кричала вслед ему потерявшая сына мать. – Он думает, я его извиню! Сидеть будешь, боров недорезанный!
Она кричала что-то ещё, пытаясь бежать за Егором Александровичем. Но крепкий санитар Олег загородил собой вход в отделение. И, строго пояснив: «Не положено!», захлопнул дверь в реанимацию.
Кондаков сидел в своём кабинете и держался за левую половину груди. Катя протянула нитроглицерин.
– Егор, иди домой! Я справлюсь, – предложила она.
– Заключение патологоанатомов пришло?
– Да, посмотри: увеличена вилочковая железа, смерть вследствие аллергического отёка лёгких. Никто не смог бы спасти этого ребёнка! По сути, он был обречён. Не этот случай, так другой… – убеждала шефа Екатерина Андреевна.
– Лучше бы другой, – горько вздохнул тот.
…В среду наконец потеплело. Деревья и кусты радостно разворачивали новые нежно-зелёные листочки. Голубизна весеннего неба была ослепительна.
В девять утра открылась дверь в ординаторскую. Сквозняк бесцеремонно перелистал истории болезни маленьких пациентов на столе Екатерины Андреевны, не подозревая о врачебной тайне. В кабинет вошёл молодой человек невысокого роста, в сером костюме и галстуке.
– Следователь Потапов, – бодро представился он. – У Ломовой Светланы Васильевны в вашем отделении скончался сын.
И, не дожидаясь приглашения, Потапов уселся в кресло.
– Что вы хотели бы от нас услышать? – ровным голосом поинтересовался Егор Александрович.
– Ну, в первую очередь что вы, уважаемые доктора, ввели ребёнку? После каких манипуляций умер практически не болевший мальчик? – ехидно спросил следователь.
– То, что обычно вводят перед проведением данного обследования. В истории болезни всё зафиксировано, – сухо ответил Кондаков. – Екатерина Андреевна, распорядитесь, чтобы нашли историю Ломова!
– И передозировка, по-вашему, исключается? – подозрительно продолжил Потапов.
Егору захотелось назвать его «молокососом» и вышвырнуть за дверь.
– Да как вы разговариваете с заведующим отделением?! – вспылил доктор Афанасьева. – У Егора Александровича стаж работы – двадцать лет! Вы даже не в состоянии представить, сколько он спас детских жизней!
– Минуточку, госпожа Афанасьева! Никто не оспаривает его прежние заслуги. Но и на старуху бывает проруха, – высокомерно сострил молодой человек.
– Екатерина Андреевна, зачем… – попытался охладить пыл коллеги Кондаков.
– Историю болезни что-то долго не несут… Последние срочные исправления? – продолжал упражняться в остроумии Потапов.
Завреанимацией навалился всей тяжестью своего наполненного неприязнью взгляда на прыткого следователя и отчётливо произнёс:
– Извините, у меня очень много работы! Запрос на историю, пожалуйста!
– Пожалуйста! – суетливо порывшись в портфеле, протянул бумагу присмиревший молодой человек.
– Ожидайте! – бросил Кондаков и вышел из ординаторской.
За ним вышла Афанасьева. Потапов в одиночестве дождался медсестру с интересующим его документом.
– Послушай, Егор! Он с нами разговаривал, как будто мы вправду убийцы! – прокомментировала в конце смены беседу со следователем Екатерина Андреевна.
– А кто мы, Кать? Убийцы! «Оборотни в белых халатах»! И, главное, ты обратила внимание, как всё у него замечательно складывается: вот труп, а вот преступники – бери сажай в тюрьму! Суд со сроком заключения только определиться должен. Заметила, что этот хлыщ весь от счастья прямо светится? Дырку, наверно, в пиджаке уже себе проковырял. Для ордена. Опасных преступников словил! – зло ответил Егор Александрович.
...Следователь заявился через три дня. Кондаков опять хотел, сославшись на занятость, избежать расспросов амбициозного молодого человека. Но тот пообещал в таком случае вызвать докторов в прокуратуру.
– Слушаю вас! – с трудом сдерживая раздражение, повернул лицо к Потапову завотделением.
– Насколько, Егор Александрович, было обосновано данное обследование? – спросил следователь.
– Обосновано. У мальчика была вялотекущая, плохо поддающаяся лечению инфекция мочевыводящих путей, – пояснил доктор Кондаков.
– А если бы вы знали, что у него может наступить смерть в силу его особенностей? – уточнил Потапов.
– Разумеется, я не стал бы провоцировать подобный ход событий.
– В таком случае почему не были проведены дополнительные обследования по выявлению увеличения вилочковой железы?
– Вероятность смерти во время урографии – один к двум тысячам. Прикажете двум тысячам пациентов перед облучением поясничной области проводить дополнительно облучение грудной клетки? – вмешалась в разговор Екатерина Андреевна.
– Прикажу! – живо откликнулся следователь. – И вам, мадемуазель Афанасьева, – выделив слово «мадемуазель», продолжил он, – я бы лично своих детей вообще не доверил! Поскольку у вас нет собственных. Вы никогда не поймёте чувств матери! Пациенты для вас просто посторонние. Рабочий, так сказать, материал!
– У нас что, профпригодность в педиатрии теперь определяется наличием или отсутствием личных детей? – посерев лицом, холодно парировала Катерина.
«Сволочь! Откуда-то ведь узнал! А то, что ей нельзя рожать…» – мелькнуло в голове у Егора. Он понял, что как раз сейчас осуществит заветное желание вышвырнуть вон этого гадёныша. Кондаков схватил мелкого молодого человека за шиворот своей могучей рукой и, невзирая на протесты и угрозы Потапова, проволок его ко входной двери отделения. Получив от своих неразумных действий моральное удовлетворение, Егор Александрович решил, не возвращаясь в ординаторскую, посмотреть поступившую вчера девочку.
– Елена Ивановна! – обратился он к мед­сестре, входя в палату.
Внезапно сильная жгучая боль заставила Кондакова схватиться за левую половину груди. Густой туман застелил глаза. «Дым… Курят!..» – успел подумать Егор и боком завалился на пол.
Медсестра вскрикнула и позвала с отчаянием:
– Екатерина Андреевна! Егор Александ­рович…
Вбежавшая Катя увидела лежащего на полу Кондакова и толкнула плачущую Елену к постовому телефону:
– Кардиологов вызывай! 
Сама с санитаркой уложила заведующего на кушетку. Все действия, распоряжения – 
на автомате.
– Сейчас, Егор, сейчас, – шептала Екатерина Андреевна.
Специализированная бригада примчалась в считаные минуты. Диагностировали обширный инфаркт. Кондакова срочно увезли в кардиоцентр.
– Иди работай! – с неприязнью посоветовала Афанасьева в тоске опустившей голову Елене. – Необязательно всем демонстрировать своё личное горе! Постыдилась бы!
Лена гордо подняла трясущийся от сдерживаемых рыданий подбородок.
– А мне стыдиться нечего! Я люблю его! – ответила она. – А вы обзавидовались прямо 
на мою молодость и красоту!
Впервые война взглядов была озвучена.
Лене и вправду казалось в этот момент, что Егора она любит. А эта моралистка…
– Елена Ивановна, «тему любви» обыграете дома с мужем. Или, если хотите, с Ириной Алексеевной.
«Ей же позвонить надо!» – вспомнила Катя про жену Кондакова.
– Екатерина Андреевна, вы забыли? Его к нам привезли, – негромко ответила на другом конце провода Ирина.
Кате стало стыдно. Как будто она вновь вмешалась в их семейные отношения.
– Как он? – коротко спросила Афанасьева.
– Оперируют, – так же коротко ответила Ирина Алексеевна.
Егор лежал с развороченной грудной клеткой и запрокинутым бледным лицом и равнодушно смотрел на себя сверху и сбоку. Как посторонний. Над его грузным телом склонились коллеги – кардиохирурги… К его мощной руке тянулась тонким прозрачным щупальцем капельница… Монотонно работала ИВЛ… Кондаков знал, что всё бесполезно. Он не вернётся в это тело с кровоточащим сердцем. Зачем? Он устал. Просто устал… Егор видел, что в операционную вошла женщина в зелёном хирургическом костюме и маске. Она тихо села в углу и стала умолять Кондакова не покидать их с сыном: «Господи, пусть, пусть эти его интрижки на работе, я привыкла. Только бы жил! Только бы… Господи!» Ирина не умела молиться. «Жена», – узнал Егор. И понял, что вернуться придётся. Она не отпустит. И ещё кто-то его не отпускал. Какая-то женщина со светлыми волосами. Кондаков не мог вспомнить…
– Зашиваем, – распорядился Алексеев, ведущий хирург. – Слава богу! Всё обошлось. Ну что там ещё? Ира, ты что здесь делаешь?!
Ирина Алексеевна рыдала, сидя на полу операционной…
Екатерина Андреевна в мрачных думах брела по улице. На остановке стоял Егор. Катя вздрогнула от неожиданности и вгляделась в лицо. Посторонний мужчина с вызовом посмотрел зелёными глазами Кондакова ей в глаза.
Катерина опустила голову и медленно пошла домой. Дома ждали отец и мать. Она единственная дочь, «свет в окошке». А завтра – обычный рабочий день. И объяснения со следователем Потаповым, который наверняка кондаковский инфаркт воспримет как ловкий уход от уголовной ответственности. И дети, которых необходимо спасать… Посторонние? Нет, это её дети! Что бы там ни говорили Потаповы, Ивановы, Петровы, следователи, коллеги… И даже родители этих детей.
Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.