Священник Сергий Адодин. Рассказы

Рейтинг:   / 4

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Проза

Автор: Адодин Сергей Сергеевич

Просмотров: 4147

2012 год, Выпуск № 6

Прекрасная даль

Была свежая майская ночь. Убывающий месяц заботливо освещал старую яблоню, увешанную медленно созревающими зайцами. Из-за лунного серебрения чудилось, что это вовсе и не яблоня, а украшенная к Рождеству ёлка, слегка тронутая инеем. Ветви её устало склонились к земле. Вот дозрел первый побелевший заяц, выросший до размеров овцы, оторвался от ветки и с лёгким шорохом шлёпнулся на траву...

Сон, как обычно, прервался на самом интересном месте, когда урожай был почти собран. Несмотря на сомкнутые веки, становилось всё светлее, и где-то за окном начали переливаться трели пеночек. Нежиться в постели не стоило, ведь впереди много дел. Например, накормить мышей пророщенным овсом и семечками. На этот раз пушистики не привередничали и с удовольствием приступили к завтраку всем семейством.

Тесто, поставленное с вечера, уже поднялось в квашне. Пора  затопить печь и делать караваи. Сегодня ведь нужно дать зайцам чёрного хлеба вместо овса, иначе однообразное питание им наскучит, и они вновь примутся за старую яблоню во дворе. А вместо моркови, пожалуй, подойдёт свекла. Всякий знает, что у зайцев вредный характер. К каждому из них требуется особый подход.

Вскоре обычное для весничек: «тю-тю-тю-тю, виу-ви-ви-ви» сменилось трескучим, словно голос старой швейной машинки: «сип-сип-сип, сир-р-р». Опять прилетели трещотки! Ну, вот, ведь снова ссорятся из-за места на яблоне! Надо вынести мучных червей для взбалмошных пеночек, чтоб отвлечь их от территориальных споров. Да пора уже и выговор им сделать, чтоб жили дружно – яблоня большая и места хватит на обе стаи.

Не забыть бы сшить для ежа мишку из старого каракулевого воротника. Вчера вечером показалось, что он был обижен. Он даже не допил молоко и почти не притронулся к мёду. Набить игрушку опилками или старыми тряпками? Дилемма!.. Конечно, правильные мишки должны быть плюшевыми, но где взять плюш?

Печатная машинка смиренно покоилась на письменном столе, ожидая заката. Издатель со сроками не торопил, повесть подходила к завершению. Всё было гладко, но чего-то всё равно не хватало. Красок, может быть. Или горных запахов. Что может оживить нарисованный мир?

Крыльцо заскрипело под ногами. Его бы починить, но без скрипа кому оно нужно?..

Дивный пейзаж захватывал и уводил мысли в плен: небольшой подлесок, начинавшийся сразу за земляничным холмом, постепенно переходил в густой смешанный лес, медленно поднимающийся по пологой возвышенности. За лесом, чьи качающиеся кроны напоминали зелёный океан, начиналась величественная горная гряда. Дымчатые облака окутали вершины, скрывая их от посторонних взглядов. Солнце всегда начинает своё восхождение с этих гор. Когда оно частично скрыто облаками, те загадочно переливаются невиданными оттенками. А вечером, когда зардевшееся небо опускается ниже, лесной океан словно волнуется и бьётся шумным прибоем о манящие кручи. Сразу становится ясно: счастье живёт там.

Любопытные стрекозы появились, словно из ниоткуда, отвлекая мысли от прекрасной дали. Выяснив, что ничего особенно интересного не происходит, умчались к ручью – подкарауливать мошек.

Ручей, появившийся три года тому назад, доставил много хлопот. Во-первых, и без него тут было вполне неплохо. Во-вторых, он затопил грядки с розами, предназначавшимися для варенья, и бесцеремонно подобрался почти вплотную к дому. Попытки изменить его русло ни к чему не привели. Всякий раз он неизменно топил розы и журчал песни все ночи напролет. Однажды пришлось разыскать его исток, вернее, выход из-под кварцевых глыб у оврага. Плотина, которой могли бы позавидовать и бобры, направила тогда всю воду на лужайку с надоевшими одуванчиками. Теперь там неглубокий пруд, специализирующийся на массовом выпуске комаров. А ручей всё равно нашёл дорогу к дому. Впрочем, с ним не так уж и плохо. Вода в нём повкуснее колодезной, да и журчание убаюкивает вечерами. Положа руку на сердце, можно даже сказать, что он принёс в лощину новый глоток жизни.

Старая раскидистая яблоня заменяла собой целый сад. Последнее время её кору полюбили глодать зайцы. Причём делают они это почему-то не зимой, а летом. Уродовать дерево, перепачкав ствол извёсткой, не хотелось. Теперь приходится подкармливать всю стаю. Правда, кажется, с каждым разом их приходит всё больше. Но может быть, это просто мерещится…

На холме показались серые уши с чёрными верхушками. Пар двадцать, не меньше. Ещё миг – и бесстрашные зайцы скатились с холма и уселись невдалеке. Глупые, хлеб будет готов ещё только через пару часов. Ладно, сидите уж, ждите. Сейчас подам свеклы вместо аперитива. Временно помирившиеся «желтобоки» с верхних ветвей разглядывали зайцев и довольно щебетали сытый мотив о мучных червях.

Вечером ёж опять был недоволен и сердито кололся иголками. Не забыть сшить мишку!

После ночного дождя синие горы особенно притягательны в солнечном нимбе. Кажется, что ветер доносит оттуда золотой аромат выдержанного кальвадоса. А может быть, это просто запах яблок и обглоданной коры.

Пеночки ссорятся каждый день, а зайцы норовят подпрыгнуть повыше и откусить кусочек коры от яблони, стоит только отвернуться. Ручей порой переполняется водой и непозволительно близко подходит к дому. И почему этот ёж никогда не бывает доволен? И куда, наконец, запропастился каракулевый воротник?

На печатной машинке появилась пыль. Но как можно наполнить книгу свежестью четырёх ветров и запахом эдельвейса, когда в доме постоянно пахнет подгоревшей мукой и мышами? Безобразие!

Надоело постоянно замешивать тесто для неблагодарных зайцев. Да и яблоня-то не такая уж плодоносящая. Скорее, символ несуществующего сада, чем надежный источник достаточно сладких яблок. Однако дерево жалко.

Уйти бы отсюда в те прекрасные дали! Туда, где нет ни мышей, ни затхлости, а только царственная красота природы и стройность бытия!

Невыносимо уже! Надоело! Птицы сами между собой разберутся, яблоня стояла тут и раньше – уже более тридцати лет. Выстоит и ещё столько же. В крайнем случае, можно волчье чучело привязать к стволу – в качестве пугала. Правда, остаётся ручей... На самом деле нигде такой сладкой воды, как в нём, нет. Его ночных колыбельных будет не хватать. И как-то стыдно перед ним за ту запруду…

Решение пришло ночью под пыхтение ежа. Сборы были недолгими. Только печатная машинка удостоилась чести отправиться в путешествие. Забрать бы ручей с собой, но как? Хотя, может быть, он найдёт дорогу и в горы? Почему бы и нет?

Два дня пути и вот она – награда! Небо тут – рукой подать! А облака – дотронешься – и всё забываешь. Красота, никакой суеты. Деревья – веточка к веточке. Зайцы воспитанные, птицы уравновешенные. Ручья вот только не хватает. Зато тишина. Правда, пейзаж теперь вдали самый обычный: скучная старая лощина. Но это позади. Всё, что нужно – вокруг.

А мишка-то?! Эх…

Золотое солнце, вынырнув из облачной постели, озарило умолкшую лощину: красно-зелёный холм, овраг, пустой ветхий дом, рухнувшую старую яблоню и пересохший ручей.

 

Ворваться в рай

 

Я никогда не пристёгиваюсь ремнём безопасности, поскольку от него мнутся рубашка и галстук. А чтобы не раздражала сигнальная лампочка, я купил специальную заглушку для фиксатора ремня. Торжество разума над японской электроникой.

Воскресным утром на трассе всегда мало машин. Да и гаишники в это время спят. Я обычно разгоняюсь до ста сорока-ста шестидесяти километров в час. Трасса у нас приемлемая. Говорят – лучшая до самого Урала. Если умеешь водить – чего ещё желать?

Владелец «VolkswagenTouareg» водил машину так, как ему хотелось. Лихо вырулил от шашлычной на проезжую часть. Поворота не показал, меня не пропустил. Чтобы не влететь в новенький «внедорожник» на полном ходу, я резко «утопил» педаль тормоза. Визг покрышек, размазывающихся по асфальту, наверное, перебудил весь посёлок. К чести моего автомобиля надо сказать, тормоза на нём отменные – на обеих осях, с системой распределения нагрузки. Поэтому машину не закрутило и не выбросило с трассы. Но скорость у меня была более чем приличная – расстояние до немецкого народного автомобиля стремительно сокращалось. Секунда-другая – и лишение прав гарантировано. По внушительному тормозному пути любой автоинспектор легко определит скорость моего движения по трассе. И это – при ограничении в сорок километров!

Поэтому я вильнул рулём на встречную полосу. Зря, в общем. Этот-то маневр мне и не удался. Судя по всему – под колесо что-то попало. Кто его знает – что. Может, кусок кирпича – случается и такое.

Через мгновение я врезался в световую опору и от удара со всего размаху налетел грудью на руль. Тут же подушка безопасности резко отбросила меня назад, и я, стукнувшись обо что-то головой, потерял сознание.

 

***

Пришёл в себя оттого, что какой-то бородатый мужик растирал мне уши.

– Ну вот, очнулся. Лежи, не вставай, – торопливо добавил он, видя мои попытки пошевелиться.

Я еле дышал. Сознание путалось. Всё вокруг как-то странно дергалось.

– Что… со мной? – язык еле двигался во рту.

– Грудину сломал, голову разбил.

– Чего? Ты… это… врач?

– Врач. И священник. Тебя как звать?

– Ммм… Семён.

– Семён, ты не хочешь исповедоваться?

– Зачем?

– Я могу исповедь у тебя принять. Скорую я вызвал, но травма груди слишком опасная, риск очень большой… Ну что, будешь каяться перед Господом?

– Не надо… – я плохо соображал, меня сильно раздражал назойливый Божий слуга.

– Послушай, родной, а вдруг не спасут тебя? Не дело выкаблучиваться. А с грехами в Царствие Божие не войти.

«Не пустят?» – спросил я. Нет, кажется, не спросил, а только подумал. Сил говорить уже не хватало.

«Не воспримешь. Даже если тайком проберёшься». Этот голос что – у меня в голове?

«Если рай есть, я туда и так попаду. А если ты врач – спасай меня!»

«Как врач я сделал всё, что мог». Это что – шутка? Или я схожу с ума?

– Ну и пошёл…

Закончить фразу уже не получилось, поскольку мир как-то странно закружился. А потом на меня навалилось небо.

 

***

Прошла вечность, а может быть, и одна секунда. Я очнулся. Наверное, это был плохой сон. Приснится же такое! Надо вставать, а то опоздаю.

Стоп! Не понял!

Перед глазами вместо спальни вдруг предстала давешняя дорога, моя истерзанная машина. Капот разбит в гармошку, стекло вспучено. Рядом стоял тот самый священник из сна и говорил по мобильному телефону.

А на обочине возле автомобиля лежал я.

Растерянность захлестнула меня. Как же это?

Внезапно я оказался в квартире своих родителей. Они сидели на диване, не глядя друг на друга. Никогда прежде не плакавший отец сейчас утирал обильные слёзы. На прикроватной тумбочке стояла моя фотография с чёрной ленточкой. Меня никто не замечал. Время текло как-то странно: то ли оно переключалось эпизодами, подобно фильму, то ли его вовсе не было. Промелькнули мои похороны.

Затем я взлетел куда-то ввысь. Не сам. Ощущение было такое, как если бы кто-то меня тянул. Потом я вновь переживал почти всю свою жизнь. Почти – это потому что я видел только свои скверные дела. То, в чём часто упрекала совесть. Это давило, подобно наркотическому видению, и я не мог остановить этот ужас. Через целую вечность кошмар – вся эта череда моей грязи – внезапно закончился. Вокруг – колючий нестерпимый свет. Как будто мне в лицо направили сто тысяч прожекторов. Если бы у меня были глаза, я бы закрыл их. Но как раз этого-то я сделать не мог.

Звучал голос, но я всё никак не мог его разобрать. Что-то давило на меня своим присутствием, я задыхался. Был какой-то вопрос, но я не мог уловить его суть. Вокруг меня присутствовала правда. Она обличала меня во всём. Я был подавлен. Хотелось бежать куда угодно, только подальше отсюда.

Вдруг всё закончилось. Появилось небо – чистое, безоблачное. Показалась земля – прекрасная, утопающая в зелени и цветах. Пели птицы. Сиял день, не нуждаясь в солнце. А с неба нисходил величественный город – древние стены из какого-то драгоценного камня. Ворота, распахнутые настежь, переливались перламутром. Городские улицы пылали золотом. У меня захватило дух. Мне непреодолимо захотелось устремиться туда – в этот дивный город невообразимой красоты.

Однако меня тяжко влекло куда-то вниз. Земля словно разверзлась, как при землетрясении. Там, на огромной глубине, горел огонь. Страшные вопли донеслись до меня. Там, внизу, были ужас, страдание, тоска, одиночество, злоба и отчаяние. Неужели это ад? Что? Как? Зачем? Но ведь это же навсегда!

Я хотел закричать, но не сумел. Рывок! Наверх, изо всех сил! Вся моя воля сейчас сконцентрировалась в едином порыве. Туда! В город! Чего бы это ни стоило! Только не в ад!

Разум был готов взорваться от напряжения. Всё естество противилось движению вниз. Моя цель – наверху. Я обязан быть там. Если это и есть рай, я должен в него попасть! Я радовался, что тело не обременяло меня. Я бы умер второй раз от нечеловеческих усилий, которые сейчас прилагал, чтобы достичь города.

И у меня получилось!

Страшная пропасть теперь отдалялась от меня. Я возносился туда, где сиял и пел золотой город. Ещё мгновение – и я внутри! Победа! Я убежал от ужаса, я больше не буду бояться!

 

***

Золото вокруг было подобно прозрачному стеклу. Оно горело, словно пламя, но не согревало. Город пустовал и безмолвствовал. Сверкали самоцветы в основаниях стен, но я не видел никого, кто мог бы насладиться зрелищем. Вся эта красота царила впустую. Сколько я уже здесь? Минуту? Или год? В молчаливом безумии я шатался по выцветающим  и мрачнеющим улицам. Запахов не ощущалось. Никаких. Звуки также отсутствовали. Улицы сливались друг с другом безумной схожестью. Или это одна и та же улица? Однообразие… Скука… Разум томился. Ничего не происходило уже целую вечность. Что это – обман? Где же хвалёное Царствие Небесное? Нет, так нельзя! Умереть! Уснуть! В ад! Хоть что-нибудь!

По ликующему многолюдному граду – небесному Иерусалиму – по залитым светом улицам бродил единственный несчастливый человек, не видя и не слыша ничего вокруг, приводя в недоумение каждого, кто сталкивался с ним.

 

Притча

 

Жил-был один человек. Хороший, но обидчивый. Однако он знал, что держать обиду на ближнего неполезно для здоровья. Да и батюшка на воскресной проповеди не раз говорил, что это вовсе грех, призывая всех прощать друг друга.

Человек крепко задумался. Плохим христианином ему быть не хотелось.

Общаться с обидчиками – тоже.

Большого труда стоило ему преодолеть неприязнь к тем, кто его обманывал, предавал, не уважал... В результате он-таки научился скрывать раздражение, возникавшее всякий раз, когда приходилось сталкиваться с обидчиками. Он даже ставил в церкви свечи за их здравие и молился об их вразумлении. Только ему по-прежнему не хотелось с ними общаться. Поэтому он избегал каждого, кого только мог, из их числа.

Говорил так: «Я простил согрешивших предо мной. Но ведь не обязан же я улыбаться им, приводить их в свой дом, общаться с ними? Некоторых я и вовсе видеть не хочу».

Дома же, обращаясь к Отцу Небесному, молился так:

– ...и прощай мне так же, как и я прощаю своих должников...

Пришло время, и человек умер, отравившись рыбными консервами. Ангелы отнесли его душу к Богу. Стоя перед престолом Божьим, он трепетал перед Тем, Кто пролил за него Свою кровь на Кресте. Все молитвы, выученные наизусть, от волнения забылись.

Кроме одной.

Её-то человек и повторял про себя:

– Отче наш, Сущий на небесах...

Когда же ангелы зачитали список его поступков, несчастный ужаснулся чудовищному количеству своих грехов.

– Господи, прости меня! – вырвалось у него.

Господь же сказал:

– Прощаю и освобождаю тебя от всех грехов твоих. Но видеть тебя Я не хочу.