Тридцать лет назад был опубликован роман Василия Белова «Всё впереди» («Наш современник», № 7-8, 1986; «Роман-газета», № 6, 1987). Теперь, по прошествии времени, можно уверенно сказать, что это произведение занимает особое место в русской литературе второй половины ХХ века. Занимает оно особое место и в творческом наследии выдающегося писателя.

Прежде всего, это роман – мировоззренческий и даже идеологический. А значит, он должен быть оценен именно с такой точки зрения. Роман с претензией на предсказание будущего, что было замечено даже его непримиримыми критиками, точнее – его отрицателями. 

И это определило его читательскую судьбу.

А потому не только юбилей первой публикации произведения становится поводом и причиной для нового прочтения книги. А то обстоятельство, что предсказываемое в нём сбылось – в России произошла очередная революция, причины и, скажем так, «механика» которой были представлены в романе. Точнее было бы сказать так: изображенный автором тип сознания людей, получивший преобладание в обществе, непременно приводит к социальному нестроению и революционному анархизму.

Кроме того, Василий Белов в своём романе коснулся извечного противоборства цивилизации и культуры. И только России присущего, нигде более в таком виде не встречаемого соотношения народа и интеллигенции, конфликта между ними. Автор нарисовал новую интеллигенцию, так называемых «шестидесятников», которые потеснили интеллигенцию советскую, под которой обычно понималась образованная часть общества. Идеологически озабоченные, революционно настроенные, переполненные критицизмом к власти, государству и народу, они дерзнули на мировоззренческое и идеологическое водительство народа помимо государства.

По сути, эта часть интеллигенции вернулась к своей прежней дореволюционной природе, которая позволила подготовить  и совершить революцию начала ХХ века. Она воспроизвела феномен, не встречаемый в других странах и обществах. Ведь «говоря о русской интеллигенции, мы имеем дело с единственным, неповторимым явлением истории… Как известно, это слово, то есть понятие, обозначаемое им, существует лишь в нашем языке» (Г. Федотов).  Вновь возникло «особого рода соединение», которое вступило в весьма знаменательные «отношения с «народом», со «стихией», именно – отношения борьбы» (А. Блок). 

Но почему произошло такое перерождение интеллигенции в «шестидесятничестве»? Ведь «революционная Россия изжила противоположение интеллигенции и народа. Правда, в значительной мере ценой уничтожения интеллигенции» (Г. Федотов).

Перерождение интеллигенции в советский период истории стало возможным потому, что в обществе к тому времени сложилось уникальное положение, когда реально происходившие духовно-мировоззренческие и социальные процессы не соответствовали их идеологическому обеспечению. Образовался вакуум идеологии, брешь, в которую хлынули обломки былых и случайных воззрений. Идеологическая дорожка к новой революции – либерально-демократической, буржуазной – была протоптана. Что же было впереди? Впереди была новая, очередная революция в России. Именно так можно понять название романа Василия Белова – «Всё впереди».

В своём романе писатель показал, какую систему ценностей предлагала обществу радикально настроенная интеллигенция. Он коснулся проблем, которые трагически обнажаются в революционные периоды нашей многотрудной истории. Ко времени выхода романа в свет в стране была уже провозглашена «революционная перестройка». Именно – революционная.  Иными словами, была предпринята революция сверху, хотя на декларативном уровне всё происходящее представлялось как реставрация. И тут был сокрыт главный обман творцов новой революции, ведь реставрационные процессы в нашем обществе (в плане создания нового типа государственности) начались примерно с 1934 года, но никак не в 1991-1993 годах.

Новая революция была выставлена как реставрация, которая якобы подразумевала установление справедливости, порушенной революционной катастрофой в 1917 году, и отмену коммунистической идеологии. Но при этом  возник опять-таки революционный, чёрный передел собственности, произошло возвращение к варварству классового буржуазного общества с его социал-дарвинизмом, звериным «естественным отбором». Но внешне – якобы выход из советского «тупика» с его семидесятилетним «падением» и возвращение к «исторической России». 

Такая мировоззренческая невнятица вызывала полную прострацию в умах и душах людей, родившихся, выросших и состоявшихся в советский период истории. Впрочем, эта идеологическая манипуляция   «демократической» революции нашего времени требует более пристального анализа. Мы же касаемся её лишь в той мере, в какой это необходимо для понимания романа Василия Белова «Всё впереди».

Это роман о том, как и почему люди, являющиеся продуктом советского образа жизни, который достался им такой дорогой ценой, не приспособленные жить ни в каких иных условиях, кроме этих, оказались неистовыми, непримиримыми противниками сложившегося образа жизни... Но тут нет ничего нового. Это выходит из самой природы всякой революции, которая является не столько социальным феноменом, сколько духовно-мировоззренческим, психологическим и даже психическим. Во всякой революции, в результате духовных насилий люди впадают в невменяемость: «Что делать, ведь каждый старался свой собственный дом отравить» (А. Блок).

Роман Василия Белова «Всё впереди» был встречен не жестокой критикой, а почти единодушным его неприятием и отрицанием. Очевидно, творцы новой «демократической» революции узнали себя в этом повествовании. Их пишущая обслуга повела с произведением беспощадную борьбу.

Прокатился целый вал статей, удивительно однообразных, с предельной критикой не только романа, но и самого писателя. Кажется, только статья Вячеслава Горбачёва «Что впереди?» противостояла самодовольному и разнузданному критиканству («Роман-газета», № 7,8, 1986, «Молодая гвардия», № 3, 1987). Становилось совершенно ясно, что либеральный и революционный тип сознания получил в нашем обществе к тому времени абсолютное преобладание. Но как теперь припоминается, не верилось в то, что это может привести к столь печальным, трагическим революционным событиям. Причём, не верилось всем. И прежде всего самим критикам романа «Всё впереди».

Но зададимся вопросом: а ново ли это для такого рода мировоззренческих, пророческих романов? Не только не ново, а, можно сказать, абсолютно неизбежно. Припомним, что уже роман «Некуда» Н. Лескова крайне не понравился либеральной общественности из-за своего «направления». Д. Писарев поставил Лескова в ряд «свирепых истребителей будущего». Но примечательно ведь – прозрение будущего, того, что впереди, названо его противоположностью – «истреблением будущего»… Но был ведь ещё у Лескова пророческий роман «На ножах». Однако писателю так и не простили его пророчеств. Либеральный сыск оказался для него пострашнее всякого иного. До такой степени, что Н. Лесков, в творчестве которого «был слышен голос народной России», до сих пор остаётся «прозеванным гением», хотя М. Горький ставил его рядом с Л. Толстым и Ф. Достоевским.

Известно, как духи революции, бесы, узнавшие себя в одноименном романе, мстили Ф. Достоевскому. Вычеркиванием из литературы, неизданием в течение почти всего советского периода нашей истории. И жестоким наказанием филологов, изучавших творчество великого писателя. Понятно, что мстили за его невероятную пророческую силу, о чём позже писал Н. Бердяев: «Когда в дни осуществления революции перечитываешь «Бесов», то охватывает жуткое чувство. Почти невероятно, как можно было всё так предвидеть и предсказать».

По сути то же самое произошло на наших глазах и с романом Василия Белова «Всё впереди». Начали, кажется, сразу с «тяжёлой артиллерии», с выступления заведующего кафедрой теории литературы МГУ П. А. Николаева на Всесоюзном совещании заведующих кафедрами общественных наук. Вооружённый «передовой» теорией, он обвинял писателя в некомпетентности в рассуждениях «о таких понятиях, как цивилизация и культура, интеллигенция, нравственность, христианство, город и деревня»: «А ведь это чревато творческими поражениями (среди них я бы назвал роман «Всё впереди» В. Белова, только что опубликованный журналом «Наш современник»). Нашим писателям-деревенщикам не следует слишком торопливо судить о городе. Конечно, из деревенской избы видно многое, но не всё» («Московская правда», 4 октября 1986).

Почему Василий Белов, с юности и по образу жизни, и в творчестве являющийся городским жителем, теоретику литературы представлялся в «деревенской избе»? Да потому, что предварительно лучшая часть русской прозы последних десятилетий была названа «деревенской», сельской, то есть по литературному уровню считалась как бы ниже рангом, в сравнении со всей остальной, «решающей проблемы». А лучшие стихи – поименованы «тихой лирикой», не в пример «эстрадной» поэзии, не удержавшейся ни на площадях, ни в душах…

«Городских людей, московских жителей попытался написать Василий Белов в романе «Всё впереди»… Трудно узнать тут Белова, признанного мастера литературы, прекрасно разрабатывающего «деревенскую» тему» (Ольга Кучкина «Странная литература», «Правда», 2 ноября 1986). И опять-таки, как серьезный аргумент выдвигается принадлежность писателя к «деревенской» теме. Забавляет ирония критикессы по поводу «наличия дьявола» в романе, рассуждений персонажей о дьяволе. Что тут скажешь… Диковинное племя, отрицающее духовную природу человека, для кого он лишь «материальная скотина» (Н. Гоголь), не ведает ни о Боге, ни о дьяволе. Это какие-то машины, вышедшие из-под всякого контроля.

Высказывался упрек, что писатель изменил самому себе, обратившись к городской теме. Не стали признавать, что это роман мировоззренческий и идеологический, а определили «Все впереди» как семейно-бытовую, городскую прозу. Произведение явно отличается от всего, созданного автором ранее. А значит, вещь «не удалась». 

«Роман «Всё впереди» В. Белова к удачам этого талантливого писателя не отнесёшь, даже если очень того захочешь» (Ю. Суровцев, «Огонёк», № 11, 1987). Какое там «хотение» при столь всеобщем негодовании на писателя и его роман, дерзнувшего изображать «дичающую» интеллигенцию, ведущую людей туда, где никого ничего хорошего не ждёт. В том числе и эту интеллигенцию, точнее «интеллигентщину» (Н. Бердяев).

Но идеологические романы по самой природе своей уступают иным в изобразительности и «объективированности». А потому вменять им это в вину нет никаких оснований.

Д. Урнов,  дабы сказать о якобы несостоятельности романа, выискал проблему «соотношения авторского взгляда с точкой зрения персонажей» («Вопросы литературы», № 9, 1987). Поди-ка, узнай, где точка зрения автора, а где персонажа, если все сотворённое – и положительное, и отрицательное – во всяком художественном произведении есть плод ума и души писателя. Ничто ниоткуда помимо него в текст не привносится…

Василий Белов, «как это уже знают все» (примечательный аргумент), «сделал назад не шаг, и даже не два, а ещё больше» (Дмитрий Иванов, «Огонёк», № 2, 1987).

«И это – Белов? Таким вопросом задаёшься почти на каждой странице его последнего романа. Неужели это он, Василий Белов, признанный мастер языка, замечательный художник, одним существованием которого гордилась – и не без оснований – наша словесность, неужели он  написал – это?» («Вопросы литературы», № 9, 1987). И уже не текст анализируется, а выносится приговор самому автору: «смута, чёрные, нечистые чувства овладевают душой писателя».

Такими были ещё совсем недавно литературные нравы. Теперь никакие  обсуждения литературы невозможны по причине того, что она изъята из общественного сознания. Вместо литературно-художественного процесса –  премиально-фуршетный дурман, писатели с ног сбились, сшибая гранты и премии… Невольно думаешь: может быть, и лучше, что подобная демагогия не отравляет души образованной части общества, прежде следившего за литературой и её обсуждениями.

Ну, писала же вполне серьёзно «прогрессистка» Наталья Иванова о романе Василия Белова, что «сама авторская позиция носит в романе черты мещанской растерянности перед движением времени» («Знамя», № 1, 1987). Каким оказалось это «движение времени» теперь уже вполне ясно: очередная трагедия крушения страны и общества оказалась далеко не оптимистической. Да и могло ли быть иначе, если идеологическое обеспечение нового потрясения строилось на обмане – откровенная апология революции выдавалась за эволюцию. Ведь предлагались не реформы и, уж тем более, не новое, демократическое обустройство государства, а слом народной идентичности, перековка человека, столь памятная по предшествующей революции начала ХХ века. 

«Слом традиций привычного образа жизни… Россия сегодня имеет уникальный шанс сменить свою социальную, экономическую, в конечном итоге, историческую ориентацию, стать республикой «западного» типа» (Егор Гайдар. «Государство и эволюция», М., Евразия, 1995). 

Неужто это – эволюция, а не революция?..

Да, роман «Всё впереди» непривычен для писателя. Во всяком случае, он явно выбивается по своему стилю из ряда его предшествующих произведений. Но это не даёт никаких оснований считать его неудавшимся, как почти в один голос твердили критики. Достоевский отмечал, что в его романе «Бесы» тенденция преобладает над художественностью. Изобразительность, «объективированность» здесь уступает место  философичности». А потому общее свойство такого рода романов – мировоззренческих, идеологических – выставлять в качестве их недостатка просто несправедливо.

Даже название своему роману «Всё впереди» Василий Белов взял из романа Николая Лескова «На ножах». Именно так называется одна из главок в произведении классика. Казалось бы, что непримиримые и неистовые ниспровергателя книги Белова должны бы скорее упрекать писателя в том, что он слишком уж покорно следует за Лесковым, чем напрочь отрицать эту вещь, уверяя читателей в том, что современный автор потерпел неудачу. Есть и другие переклички в произведениях Н. Лескова и В. Белова. Можно даже сказать, что роман «Всё впереди» написан как бы с оглядкой на роман «На ножах». Но этого как раз и не было замечено. А значит, что у Белова было нечто такое для его критиков неприемлемое, что они отвергли художественный текст без всякого анализа с точки зрения литературной традиции. Бесы и духи революции, действительно, узнали себя в этом романе и повели с ним непримиримую борьбу: как с сочинением якобы  консервативным, только мешающим торжеству их «передовых» и «прогрессивных» идей, которые таковыми, как теперь уже совершенно ясно, не являлись.

В самом деле, у Белова есть такие сюжетные и смысловые переклички с романом «На ножах», которые никак нельзя посчитать случайными. Скорее всего, автор тем самым указывал на то, какой именно традиции в русской литературе в данном случае он придерживается. 

Само это понятие – «всё впереди», несколько неопределённое, романтическое порывание в неведомое будущее как уход от прошлого и неумение жить настоящим, в том и другом произведении связано с женщинами. 

В романе Белова это Люба Медведева, учительница музыки одной из московских школ, которая «всегда жила завтрашним, вернее, послезавтрашним днём, думая только о будущем, не замечая настоящего и совсем не вспоминая о прошлом». Не обременённая ни прошлым, ни настоящим, погружённая в романтическую мечтательность, она считала, что самое прекрасное у неё впереди. У Лескова это Лариса Платоновна Висленева: «Вся жизнь Ларисы ещё впереди». 

Примечательны и сюжетные совпадения в романах, говорящие о том, что они находятся в единой литературной традиции. В исповеди Александры Синтяниной («На ножах») теперь уже совсем по-особому звучит упоминание о «шестидесятничестве»: «Попала под колёса обстоятельств, накативших на моё отечество в начале шестидесятых годов. …Без всякого призвания в политике я принуждена была сыграть роль в событиях политического характера».

В этих повествованиях, отделенных друг от друга большим временным интервалом, представлены тот тип сознания, та система ценностей, которые принимаются людьми в своё оправдание, тот образ жизни, который неизбежно приводит к революционному анархизму. В том и в другом случае – это средство показать читателю и обществу, что «полоса смятений на Руси ещё не прошла: она, может быть, только едва в начале» (Н. Лесков).

Как в романе «Всё впереди», так и в романе «На ножах» является Париж, эта родина переворотов и революций. Является как некое безусловное мерило, как испытание и поверка человека на духовный стоицизм.

Люба Медведева попадает в туристическую поездку, и столица Франции в её душе живёт в расхожем, романтически-мечтательном смысле, свойственном натурам неглубоким и несамостоятельным: «И так радостно билось сердце: Париж! Город, о котором столько сказано и написано всеми людьми земли. И это её, Любу Медведеву, ждёт удивительная, теперь уж такая близкая встреча с Парижем. Неужели это не сон?»

Потому-то она стыдится своего, родного: «За границей Любе всё время было стыдно. Ей казалось, что на них оглядываются, что москвичи многое делают невпопад. Она то и дело краснела». Это психология лакея Яши из «Вишнёвого сада» А.Чехова: «Если опять поедете в Париж, то возьмите меня с собой, сделайте милость. Здесь мне оставаться положительно невозможно… Сами видите, страна необразованная, народ безнравственный… Насмотрелся на невежество – будет с меня».

Поездкой в Париж поверяется истинная натура Любы Медведевой: «Поездка за границу только проявила её всегдашние, коренные свойства. Обычная заурядная баба…»

В романе «На ножах» нет романтически-мечтательного восприятия французской столицы, свойственного временам последующим. Но есть констатация беспощадной экспансии: «Париж играет, а Петербург пляшет под звуки волшебной флейты». На страницах Лескова Париж предстаёт и в более объемном значении – как извечное сопоставление цивилизации и культуры. Причём, в довольно неожиданном ракурсе:

«– Наплевать на такую волю, чтобы петь да дышать только: мне больше нравятся звуки Марсельезы в рабочих улицах Парижа, – ответил Форов.

– Париж! Город! – воскликнул с кротким предостережением Евангел. – Нет, нет, не ими освятится вода, не они раскуют мечи на орала! Первый город на земле сгородил Каин; он первый и брата убил. Заметьте – создатель города есть и творец смерти; а Авель стадо пас, и кроткие наследят землю. Нет, сестры и братья, множитесь, населяйте землю и садите в неё семена, а не башенье стройте, ибо с башен смещенье идёт».

Именно в таком ракурсе – сопоставление цивилизации и культуры –  предстаёт город в романе «Всё впереди» Василия Белова. А также в несколько ином – как некий фантом, вышедший из человеческого повиновения: «Вышедший из человеческого подчинения, гигантский город расширялся по зелёной земле, углублялся в её недра и тянулся ввысь, не признавая ничьих резонов».

А потому является непростительным упрощением сложнейшее соотношение цивилизации и культуры сводить к проблемам урбанизации нашей жизни. Будто бы в художническом мире Василия Белова город – это исчадие зла, а деревня – добро.

«Белов посягает на такое противопоставление, как противопоставление культуры и цивилизации», – несколько высокомерно писал Игорь Золотусский («Знамя», № 1, 1987). И тут же: «Но я не могу принять его нелюбви к городу вообще, как и не могу признать, что деревня – это «лад», а город гнездо бесовства». Ну не так же у В. Белова: «Насилие над природой выходит из-под нравственного контроля». А город: «Он жил по своим законам, созданным им же самим и лишь для себя».

Цивилизация и культура – два соперничающих миропонимания. По всякой логике они должны уравновешивать друг друга. Но далеко не всегда они находят это необходимое равновесие.

Цивилизация предлагает парадигму прогресса: развитие от простого к сложному, от несовершенного – к более совершенному. Но человек не подчиняется такой парадигме. И мы видим, что он не становится ни лучше, ни совершеннее. Культура контролирует цивилизацию, не даёт человеку сгореть в ее огне…

Цивилизация не объясняет мир, но загромождает его и одновременно мстит культуре за то, что по самой природе своей та бессильна постичь целостное многообразие этого мира. Она не может смириться с неразрешимыми тайнами вселенной и человека, не может простить культуре конечную непознаваемость окружающего: «Не жди последнего ответа. Его в сей жизни не найти…» – А. Блок. А потому (может быть, и невольно) цивилизация  покушается на духовную природу человека, отрицая и подавляя её. Причем, до такой степени, что наш современник застыл в некоторой растерянности, видя, что блага, даваемые цивилизацией и прогрессом, соизмеримы с потерями для духовного здоровья человека, которые они приносят. 

Именно на этом пути признания непознаваемости мира Дмитрий Медведев из романа «Всё впереди» находит внутреннее равновесие и примирение с окружающим: «Уже несколько лет он жил в том новом для себя состоянии, когда ум, оскорблённый и приниженный неизбежностью смерти, перестал задавать вопросы, на которые – Медведев знал это – никогда не будет ответа. Уважение к великим человеческим тайнам стало нормальным медведевским состоянием. Оно избавило от изнурительных дум о бессмысленности существования. Для Медведева стало личным открытием то, что гордая ненасытность голого рационалистического ума, казалось бы, призванная служить свободе, парадоксальным образом закрепощала ещё больше…»

И, наконец, ещё об одной перекличке в романах «На ножах» и «Всё впереди». О соотношении мира вещного и незримого, в коем и совершается брань духовная, как непременное условие человеческого бытия, о добре и зле. Есть у Лескова главка «Тёмные силы», в которой автор пишет как будто с некоторой иронией. Скорее всего, потому, что в его времена упомянутое соотношение не подвергалось сомнению и осмеянию: «В этом романе читателям уже не раз приходилось встречать сцены, относительно которых, при поверхностном на них взгляде, необходимо должно возникнуть предположение, что в разыгрывании их участвуют неведомые силы незримого мира – тогда как учёным реалистам нашего времени достоверно известно, что нет никакого иного живого мира, кроме того, венцом которого мы имеем честь числить нас самих…» Современное позитивистское сознание отвергает  уже и понятие о  добре и зле. Оно переводит представления духовно-мировоззренческие в область социальную, и они становятся для него неразличимыми.

Надеюсь, что приведённое мной сопоставление романов «На ножах» и «Всё впереди» проясняет, в какой традиции создано произведение Василия Белова. Именно в такой последовательности и преемственности он понятен и злободневен в своём пророчестве: «На ножах» Н. Лескова, «Бесы» Ф. Достоевского, «Всё впереди» В. Белова. То, что книга Белова была атакована так же, как и романы его великих предшественников, свидетельствует, что автор не творческое поражение потерпел, а одержал победу. Единообразное, абсолютно демагогическое, отрицающее литературную традицию отрицание романа подтверждает это.

Переклички с романом «На ножах», которые мы находим в романе «Всё впереди», конечно же, не являются какой-то преднамеренностью. Вполне возможно, что работая над текстом, Белов вовсе не думал о романе Н. Лескова. Скорее, тут сказались закономерности истинного литературного творчества, о которых говорил сам Василий Иванович: «Все русские писатели испытывали влияние своей национальной классики» («Литературная учёба», № 6, 1985).

Но сопоставляя «шестидесятничество» девятнадцатого века, уготовившего революцию в России в начале века двадцатого, с «шестидесятничеством» новой эпохи, которое идеологически обеспечило «демократическую» революцию, становится как-то жутко от того, насколько они сходны и неизменны, словно мы не движемся вперёд сквозь метафизические провалы, а кружим на месте по какому-то топкому болоту…

Александр Блок в статье «Герцен и Гейне» писал о «шестидесятничестве» ХIХ столетия, и его слова полностью, без каких-либо уточнений относятся к «шестидесятничеству» нашего времени: «Эти далёкие и слабые потомки Пушкина одиноко дичали, по мере того как дичала русская интеллигенция. Шестидесятничество и есть ведь одичание; только не в смысле возвращения к природе, а в обратном смысле: такого удаления от природы, когда в матерьялистических мозгах заводится слишком уж большая цивилизованная «дичь», «фантазия» (только наизнанку) слишком уж, так сказать, – «не фантастическая».

Теперь даже и такие дискуссии, как вокруг романа «Всё впереди», немыслимы и невозможны, их вести стало некому и негде. Надменная цивилизация отомстила-таки культуре, в полном согласии с либерально-демократической идеологией, которой культура вроде бы и ни к чему. Декларативная борьба, вроде бы, за человека, забота о его правах и свободах обернулась своей противоположностью – умалением человека, уничтожением его. 

Это, казалось, немыслимое у нас в России – самой литературоцентричной стране – бедствие, чреватое трагическими для народа последствиями, только подтверждает пророческую правоту и злободневность романа Василия Белова «Всё впереди».