И воспрянет душа

Рейтинг:   / 0

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Публицистика

Автор: Валерий Власов

Просмотров: 2155

2011 год, Выпуск № 4

Судьба России бесконечно дороже судьбы классов и партий, доктрин и учений.

Н.Бердяев

 

На общем тысячелетнем фоне российской истории ее Советский период просто выламывается из ряда по всем параметрам.

Сотни лет Россия развивалась в едином строю европейских стран, роднясь дворами, сходясь и расходясь с иными, отстаивая, и часто в бою, свои интересы, расширяя и обустраивая территории во благо населяющих и вновь принимаемых под скипетр Российской Державы народов.

А пеклись за благодать страны не только цари и императоры, но и сотни государственных деятелей разного масштаба. Упомянем доблестных «Птенцов гнезда Петрова», Екатерининских фаворитов, умно и эффективно преумножающих владения империи. А был еще М. Сперанский, князья Михаил и Александр Горчаковы, С. Уваров, М. Лорис-Меликов, а чуть позже – С. Витте, С. Сазонов, П.Столыпин, П.Струве и много-много других. Их деятельность была мотивирована государственными интересами и руководилась понятиями чести и достоинства в широком значении этих слов.

Утверждаю, что все главные беды России начались с Октября 17-го года – этого обширного паралича здоровой и молодой страны, только что пережившей катарсис от своего «золотого» и «серебряного» веков, видимо, убаюкавших ее иммунную систему. В православной стране пришли к власти безответственные и аморальные элементы, вытащившие из низин человеческих душ самые мерзкие инстинкты, зависть, ненависть, жестокость.

Обидно, что «кризис» России начался не от немощи и неразвитости (к 17-му году военное производство выходило на небывалый по качеству и объему уровень, исход войны уже был предопределен).

Мощный организм страны боролся долго, лишь первый приступ – Гражданская война – длился четыре года, затем еще десяток лет полыхали крестьянские восстания, а террор государства был перманентным.

Народ, лишенный свободного творчества (труда), последовательно проходит через три состояния – ярости, страха и политической апатии. Чем дольше длится эта апатия, тем сильнее разъедает она народную душу. Нашему народу суждено было пройти все три стадии.

Обратный переход в 1990–1991 годах уже СССР на старую колею (хотя, если честно, то перейти именно на нее невозможно – это уже другая колея) произошел, можно сказать, мирным путем, так как разложившуюся к этому времени Советскую власть требовалось лишь слегка подтолкнуть. Напрашивается вопрос: стоила ли вся эта «заварушка» в 17-м таких жертв и страданий?

Факты и документы отражают стиль и методы дорвавшихся до власти интернациональных революционеров, показывают, как деградировала «народная» власть, в конце концов, бесславно и в одночасье павшая на глазах изумленного мира. Нельзя не увидеть и те «родинки», которые являются праосновой нации, что оберегли и сохранили Россию и в этот раз. (В нашей истории уже был момент, когда тоже стоял вопрос о существовании русского этноса). В 17-м же году по классовой глупости на него ополчились наши «полудоморощенные» большевики, чем и оказались на деле даже опаснее монголов. Эти безродные «пролетарии» боролись с «русским миром» и русской цивилизацией изнутри, а значит, более изощренно и коварно. Да и сейчас этот вопрос с повестки дня не снят: сохранение моральных принципов, обретение достоинства и нравственной самостоятельности, не зависящих от власти и денег.

Некоторые авторы, больше играющие в историю, чем желающие разобраться в ней, считают, что история России циклична, когда она (Россия) в соответствии с циклами, вертит головой с Запада на Восток, меняя при этом свое обличие, одежды и даже характер.

Нет, друзья, Россию только один раз переодели, а скорее раздели – в 17-м под наркозом благостных обещаний «фабрики – рабочим, земля – крестьянам», и тут же вскоре пьяная матросня с выпущенными из тюрем уголовниками, держа маузер у виска народа, ограбили громадную страну, разрушив храмы, усадьбы, подворья и весь тысячелетний уклад самобытной и успешно развивающейся страны.

Зигзаги новой власти начались с Брестского мира, большевики спасали свою жизнь любой ценой. Затем развязали запланированную еще в эмиграции Гражданскую войну, которую способны пожелать своей стране лишь отпетые мерзавцы. И началась она не сразу. Ненависть надо было разжечь, но у руля страны – очень способные на эту подлость ребята. Русский мужик неохотно воевал и с германцем: «Что мы здесь забыли, эту землю (в Галиции, Волыни и т.п.) пахать-то замучишься!» А вот земля где-нибудь под Рязанью, Воронежем, либо в Сибири, – вот она-то своя, возле хаты. И тут, как-то вдруг, появились и «заклятые» враги, прямо скажем, очень близкие, часто соседи, более понятные, чем немец. И ответственность за братоубийство взяло на себя новое начальство, убедив, что борьба эта – за «будущее счастье всего трудового народа».

И произошло чудо: на месте разбегающихся дезертиров царской армии, как феникс из пепла, возникли две отмобилизованные (благо, вооружения было изготовлено достаточно) армии – «красная» и «белая» – схватившиеся не на жизнь, а на смерть. После этой междоусобной войны захотелось сходу, на штыках и клинках разнести Революцию по всему миру. (Так вас там и ждали!), но … затея сорвалась, в том числе и по экономическим соображениям. В это время теория социализма уже стала расходиться с практикой, так как комиссары запутались в «военном коммунизме» с его продналогами и продразверсткой, часто переходящими в боевые столкновения с несознательным народом, предвещая нашим «якобинцам» конец. Но Ленин не был бы «великим» стратегом, если бы вовремя не ввел НЭП, спасая в этой ситуации Советскую власть. Будучи уже смертельно больным, «вождь пролетариата», многое, видимо, осознав и признаваясь Надежде Константиновне, говорил, что был слишком радикален, захвачен бешенством мечты и недооценил противоречивую природу человека. На насилии больших дел не сделаешь, за одну человеческую жизнь всю жизнь не перевернешь, а России нужен здоровый консерватизм, который, кстати, он сам в Октябре 17-го загубил. Силен русский человек задним умом. Сталин же взнуздал страну, решив «перековать» ее, чего бы это народу не стоило.

В начале 20-х в России в духе Земства появилось множество коммун, охваченных духом преобразования общества путем морально-религиозного самоусовершенствования. Тут и последователи учения Льва Толстого, и коммуны, созданные по призыву Наркомзема, и просто на почве кооперации и объединения усилий. Но уже к 1928 году они становятся «знамением реакции», ибо большевики задумали одним махом переломить хребет русского крестьянства и создать «свои» колхозы», где люди не думали бы о «глупостях», а четко выполняли роль «трудовых ресурсов». Даже большинство дворян в России не могло позволить по отношению к «своим» крестьянам того, что творила Советская власть с колхозным крестьянством руками заводских рабочих, выходцев из деревень, и солдат – детей самих крестьян. Развратить людей легче, чем заложить в них понятия благородства, великодушия и чести. Вспоминаются отвратительные явления, появившиеся еще перед революцией 1905-го года, когда социал-революционеры (эсеры) усиленно разжигали у крестьян противопомещичьи настроения с грабежами и поджогами («красными петухами») в то время как просвещенный столичный люд наблюдал это со снисходительным злорадством. Зло, усиливаясь, способно возвращаться, а в мире идет вечная борьба между растлением человеческой совести и ее просветлением.

К этому времени Сталин уже добился полного единовластия в партии и государстве, его заклятый «соратник» Лев Троцкий выслан в Турцию, хотя, успел попасть в советскую историографию. Мания всех ленинских соратников и, в первую очередь, его самого, переименовывать города в свою «честь», уникальна и, видимо, неповторима.

Так вот, Лев Троцкий сподобился зафиксировать свое имя в истории России дважды: в 1923 году именем «Троцк» была названа, «всего-навсего», Гатчина, и в 1927 (!) этим же именем был назван один из рабочих поселков в Самарской губернии. Ну, понятно: в 1923-м на пике сатанинской эйфории (перебили всех буржуев, а заодно и народ в Гражданскую) переименование Гатчины, гнезда русского самодержавия, было хотя бы логично сознанию «бесов». Но кто белены объелся в 1927 году, за два года до высылки «этого» Троцкого – «политической проститутки»? (Сейчас имя поселка Чапаевск). Это уже что-то клиническое.

А вообще-то судьба Троцкого трагична, хотя и характерна для революционеров, переживших своего первого вождя. Пусть Троцкий сам попал в капкан – «оппозиция вне закона», – созданный им же самим, еще будучи на вершине власти. Но в авторитарном государстве, где все подчинено революционной целесообразности и «логике» борьбы, ждать чего-либо человеческого абсурдно. Это он считал, что солдат надо ставить между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади.

Следующий, тоже неизбежный шаг – ГУЛАГизация страны с пропагандистским индустриальным запашком, когда свободно и весело работающая когда-то Россия, превратилась в страну с архинеэффективно отбывающими «смену» ЗЭКами и спецпереселенцами. На рабском труде чудес не создать. Но большевики посчитали, что лучшей гарантией всеобщей занятости являются – колючая проволока и вышка с автоматчиком. Это лишний раз убеждает, чего бы могла достичь Россия, если бы продолжала развиваться своим самодельным, но проверенным столетиями путем.

При этом следует знать, что этот нечеловеческий террор проходил под барабанный бой Советского агитпропа, заполняющего все без исключения жизненное пространство оставшихся пока на свободе «вольняшек» (октябрята, ВЛКСМ, школа, радио, кино, ВУЗ, политучеба, «красный уголок», агитаторы, политинформаторы и просто «добровольные», но усердные помощники НКВД), искренне верящих, что забирают ТУДА (только по ночам, так что, если ночь пережил, то день твой) исключительно врагов народа, искусно скрывающихся под личиной простого советского человека. А его, бедного, со всех сторон окружают не только начетчики, догматики, формалисты и схоластики, но и оставшиеся еще явные враги советской власти, затаившиеся отщепенцы, прихвостни, перерожденцы и клеветники на советскую действительность, которых конечно, надо разоблачать. Идеологическая преданность, если и не в душе (это слово было запрещено), то хотя бы на словах, – первое условие выживания в обществе. Помните объединяющий вопрос: «Кто против?»

Агитация, а скорее беспрерывная промывка мозгов, была тотальная. Тогда и потянулись в Союз некоторые добровольцы, искренне верящие в изначальные общечеловеческие ценности социализма, особенно во время и сразу после Гражданской войны в Испании, где СССР выступал на стороне повстанцев-революционеров (все эти идеалисты к началу Войны уже были в лагерях). Тогда на прокатившихся по стране показательных процессах, разоблачающих многочисленные «Антисоветские центры», присутствовали «прогрессивные» наблюдатели с Запада, писатели и общественные деятели, «не заметившие в обеих столицах каких-либо признаков репрессий» – все по суду, да и сам Сталин был с ними исключительно любезен, и они благополучно вернулись домой. Так что это, знаете, зря, господа! Не такой уж он зверь!

Началась Великая Отечественная, когда народ даже немного передохнул душой, раскрепостился на передовой в отсутствии своего начальства (особенно это проявилось в Сталинграде), которое находилось в тылу (за Волгой), в заградительных отрядах, все-таки опасаясь за непредсказуемый народ (что у него на уме?), но которому было вынуждено дать в руки оружие.

Но, слава Богу, все обошлось, внешнего врага народ разбил, а власть неожиданно для себя получила дополнительный «горючий материал» в виде доброй пол-Европы для продолжения своего старого проекта – создания Земшарной страны Советов.

Велик же душой ты, русский народ, безответен, доверчив, но абсолютно не требователен к своим «выбранным» (Богом!) руководителям и беспечен до неприличия!

Попадался народу хороший правитель – слава Богу, нет – на нет и суда нет. Русский народ – особый народ. Он может долго терпеть и со спертым в зобу дыханием верить правителям, не торопит их, позволяет им самим меняться – пробуйте во благо, легко прощает им ошибки: «С кем не бывает? Конь о четырех копытах, да спотыкается!» И сейчас процентов 25 населения не хочет слышать ничего отрицательного про самых главных людей страны. У многих даже давление поднимается от этого: «Не хотим и все! Пусть это будет на их совести!» Надо бы, господа, перестать злоупотреблять доверием ТАКОГО народа.

Вон как радуется Европа через 20 лет падению опереточной Берлинской стены, построенной всего лишь «шутом» Сталина – Никитой Хрущевым за одну ночь, дабы оградить «своих» берлинцев от буржуазных соблазнов. Если бы европейцы могли почувствовать на своей шкуре масштабы Сталинского Гулага с ЕГО стенами и вышками, всеми ЕГО входами без выходов, вот тогда бы они, действительно, ощутили радость бытия! Все зависит от масштабов и познается на собственной шкуре.

И Хрущев почудил отменно, но, слава Богу, мирными средствами и больше по сельскому хозяйству. Тут много чего было: и укрупнение колхозов, и ликвидация неперспективных деревень (как сейчас – укрупнение неперспективных часовых поясов), и обложение крестьян налогом, вплоть до овец и кур, заселение крестьян в пятиэтажки, а значит, сокращение приусадебных участков, и повсеместное внедрение «царицы полей» – кукурузы, а заодно со всем этим – разделение партии на городскую и сельскую.

Существует легенда, что готовилось Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР «О лошадях», обвиняющее их в дармоедстве и поедании чужих кормов, а главное, позорящих социалистическую Родину бездельным ржанием и тележным скрипом. Предлагалось объявить их вне закона и считать отсталым реакционным элементом.

Начинал же Хрущев свою деятельность круто, с разоблачения «культа личности» Сталина, ареста Лаврентия и реабилитации жертв сталинского террора, что вошло навсегда в Российскую историю, как «оттепель», о которой Хрущев сказал, что ее жулик Эренбург подбросил.

Однако череда чудачеств продолжается. Хрущев отдает Крым и Севастополь Украине. Какая разница, где будет Крым, если через 25 лет – коммунизм! Но при этом он всегда кому-то грозил кулаком, хотя до Ющенко и «газовых» войн еще было далеко. И о коммунизме-то говорить было рановато, когда у бабушек еще яйца пересчитываем.

А пугать с трибуны он очень любил, особенно по прилету в какой-нибудь город прямо в аэропорту, когда по этому случаю трудящихся в рабочее время автобусами доставляли к уже «готовому», полному вдохновения оратору. Мне довелось видеть (только!) его в Свердловске, где мы проходили преддипломную практику на «Уралэлектротяжмаше», и нас, «вольноопределенных» студентов, возили в аэропорт на «встречу» в соответствии с разнарядкой, чтобы не отвлекать более ценные кадры. Понять его пламенную «речь», да еще в довольно крепком подпитии, было сложно, хотя он и так не был Цицероном. Тут главное не смысл, а что-то более высокое – ретрансляция энергии, воли и убежденности. Но, к сожалению, все чаще у него стали прорываться нотки, порожденные не от большого ума (больше выдержки и хладнокровия не повредило бы и нашим современным руководителям). А пугал он в основном «поджигателей» войны то ракетами, которые сходят у нас с конвейера, как колбаски в мясной лавке, то обещанием перегнать Америку за 4 года по производству мяса, молока и масла. Берегись, корова из штата Айова!

Был у Хрущева и звездный час – создание совнархозов (февраль 1957 год – пленум ЦК): децентрализация управления промышленностью. Удержись Совнархозы – был бы грандиозный прорыв в экономике сверхцентрализованного государства. Но даже и этих неполных девяти лет их деятельности хватило, чтобы оживилось большинство отраслей народного хозяйства (авиация, в т.ч. малая, энергетика, атомная и нефтяная промышленность, химия, металлургия, геология, и особенно наука – были созданы сотни отраслевых НИИ по всей стране), началось массовое строительства жилья. Лишь позже стало известно, что тогда американцы очень обеспокоились этим подъемом страны, вобравшем в себя на волне Великой Победы те чисто народные, «земские» устремления, видимо, всегда присутствующие в глубинах русского народа. Но нашему новому начальству после «свержения» Хрущева (слава Богу – мирного!), испугавшемуся слишком быстрой демократизации общества, ближе по душе управление через Министерства, расположенные тут же рядом, «через дорогу» и населенные своим «домашним» народцем. Тем самым дана отмашка и всей «оттепели».

Однако мы немного забегаем вперед, а пока у руля еще импульсивный и непредсказуемый Никита Сергеевич, но градус внутрипартийной борьбы заметно снижается, уже нет прежней крови, довольно вяло разоблачается антипартийная группа в составе В. Молотова, Г. Маленкова, Л. Кагановича и «примкнувшего к ним» Д. Шепилова; по общему сигналу во всех парторганизациях осуждается догматизм и ревизионизм, а заодно и абстракционизм, очень не нравившийся Хрущеву. Но зато разворачивается широкомасштабная антирелигиозная кампания (видимо, Хрущев, развенчав один культ, не мог не замахнуться и на религию) и активно обсуждается Указ «О борьбе с паразитическими элементами», под который попадают некоторые писатели, художники и прочие творческие люди, не вписывающиеся в силу пренебрежения к трудовому ритму страны в нашу социалистическую действительность и оказавшиеся в разряде «тунеядцев».

Тело Сталина выносится из Мавзолея, упраздняется понятие «враг народа», ГУЛАГ переименовывается в ГУИТК, но… 2 июня 1962 года происходят события в Новочеркасске, о которых вся страна узнает только через 30 лет.

А вскоре (1963) грядут первые признаки масштабной эрозии на целинных землях и официальные признания о резком снижении темпов роста перегретой и задерганной Хрущевым советской экономики, а на горизонте уже замаячили уши нового культа личности, на сей раз самого Никиты. Вот тебе и Кузькина мать! С чего начинали, тем и закончили. Не зря Эрнст Неизвестный, которого Хрущев на выставке «Современного искусства» в Манеже 1 ноября 1962 года поносил на всю страну за «мазню и низкопоклонство перед Западом», гениально изобразил его на Новодевичьем в двух цветах – белом и черном.

Хрущевское правление было последним, которое еще помнило если и не сам дух демонов революции, а вернее, террористов духа человеческого, то хотя бы тот первородный страх, царивший в стране. Черчилль поражался степени немотивированного напряжения, которому подвергалось все ближнее окружение «вождя» и был рад, что ему не пришлось этого пережить: «Я предпочел бы вовсе не родиться». Но жизнь идет, сменяются поколения, страна готовится отметить 50 лет Октября, меняются и руководители.

А главное, в народе начинает исчезать образ всемогущего государства, а значит, появляются трещины между властью и обществом (пусть даже с некоторыми его частями – диссидентами, невозвращенцами, инакомыслящими – ибо все с чего-то начинается и кому-то приходится быть первым).

И хотя М. Суслов еще жив, но идеологические скрепы постепенно разжимаются, да и «рука Кремля» уже кое-куда не дотягивается (пришлось согласиться с легализацией Польской «Солидарности»), а влияние Запада увеличивается, а поэтому были вынуждены подписать Заключительный акт Хельсинского соглашения о «правах человека», а главный лозунг – «Построение коммунизма» пришлось заменить на «развитой социализм».

Но полностью отказаться от Земшарных планов Брежневский Кремль не готов. Продолжаем бузить в Африке, поддерживая режимы, главари которых только что вынули кольца из носа, надолго ввязались в Афганистане, что не укрепляет власть. Ей все труднее приходится с инакомыслящими, все портят эти, как кость в горле, «права человека» с возможностью отстаивать их через суд. С явными «врагами», такими как А. Синявский и Ю. Даниэль, которым еще десять лет назад за «антисоветскую агитацию и пропаганду» вмиг «влепили» бы, как минимум, по «десятнику», возимся месяцами и «осуждаем» с извинениями всего лишь на 7 и 5 лет соответственно. Это ли не гнилой либерализм? Стали сроки дробить, как карамель по сто грамм в Елисеевском! Позор!

А если народ почувствовал слабину, процесс не остановишь. И действительно, пошли многочисленные процессы над диссидентами, над участниками демонстрации на Красной Площади (!) по поводу ввода войск в Чехословакию. (Вашего ли это ума дело?) Сахаров с группой товарищей пишет письмо Л. Брежневу о необходимости демократизации общества. Не подумайте, что переписка ученых с Генсеками широко практиковалась. (Иван Грозный тоже далеко не со всеми вел переписку). Это была в основном привилегия ученых, имевших отношение к разработке атомной бомбы, как бы плата за «вредность». Например, Виталию Лазаревичу Гинсбургу разрешалось иногда остро пошутить в близком кругу коллег, в своем родном «почтовом ящике (п/я)», охраняемом, дай Бог, каждому. Любили шутить и сами «вожди», но от их шуток стыла кровь в жилах.

И хотя, действительно, в марте 1971 года Генеральный секретарь на XXIVсъезде партии заявляет, что в СССР «сложилась новая историческая общность – советский народ» (что еще-то надо?), реальный народ продолжает эмигрировать. (И. Бродский, А. Синявский и примкнувший к ним Жорес Медведев, затем писатели В. Некрасов, В. Максимов, поэт А. Галич, скульптор Э. Неизвестный). На Западе выходят запрещенные книги А. Солженицына, В. Войновича, Ю. Трофимова, А. Зиновьева, А. Битова и даже мемуары Н. Хрущева. Докатились! Вот тебе и общность.

Высылают Солженицына, а Сахарова ссылают в Горький за протест против ввода войск в Афганистан. Продолжают арестовывать диссидентов (А. Гинсбург, Ю. Орлов, А. Шаранский). (Сразу бы высылали – зачем зря кормить?!) Правда, однажды наличие в запасе диссидента сослужило хорошую службу: на В. Буковского обменяли лидера чилийских коммунистов Корвалана. Была даже прибаутка: «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана».

И хотя со всех трибун вскоре зазвучит призыв к «новому мышлению», партия любую критику в свой адрес воспринимает как попытку «ошельмовать ее и вбить клин между нею и народом».

Дальнейшее подробное изложение чудачеств внутренней политики «партии», видимо, нецелесообразно, так как если «коммунистический» лед, казавшийся еще вчера таким прочным и спаянным, начал трескаться и зашевелился, то половодье и разлив неизбежны. И никакие попытки укрепления дисциплины и борьба с коррупцией в рядах партии, ни борьба за чистоту ее рядов и возвращение к ленинским идеалам, ни призывы к развертыванию идеологической и политической работы в массах, ни призывы к «усилению роли трудовых коллективов в руководстве предприятий» и даже расширению полномочий самих предприятий в «области планирования и экономической деятельности» (а это уже была попытка – 1987 год – реставрации НЭПа в промышленности, которая, однако, так и осталась в своем пропагандистском варианте, не получив конкретной юридической поддержки) уже не могли что-то изменить – «процесс пошел!», подгоняемый, действительно, «новым мышлением».

К концу 1989 года ситуация уже окончательно вышла из-под контроля. Когда вагоновожатый начинает искать новые пути, трамвай сходит с рельсов. У Горбачева была даже переписка с Иранским аятоллой Мусава Хомейни (1988), который счел нужным предупредить его: «Если Вы пожелаете распутать клубок экономических и политических проблем социализма и коммунизма, обратившись с этой целью к очагам Западного капитализма, то не только не излечите свое общество от недугов, но придете к тому, что другие будут вынуждены исправлять Ваши ошибки». А мы «завсегда» учимся только на своих. Да и плана «перестройки» никакого не было. Мы пскопские! Горбачев же, раскрутив «гласность» и приложив максимум усилий в создании образа Европейского демократа «святее папы Римского», не успел реформировать, видимо, в принципе нереформируемую «партию большевиков».

О Б. Н. Ельцине можно сказать, если кратко, одно: это натура открытая, рисковая, оказавшаяся в нужный момент там, где бурлила история и где разум (но не инстинкт!) был лишь отягощающим обстоятельством.

«Болезнь», подхваченная Россией в конце XIXвека, была не из банальных. Многие страны, хотя и в более легкой форме, ею переболели. Но кто-то же должен был для выработки иммунитета переболеть по полной программе учения марксизма-ленинизма.

Хотя сейчас и неполиткорректно говорить, что это учение было «всесильным» и «единственно верным», но надо признать его достаточным, поскольку одна из передовых наций – немецкая – через 20 лет после воссоединения никак не может залатать разлом между двумя ее частями, находящимися около 45 лет в разных идеологических ипостасях. Первоначально думали, что эту проблему легко решить деньгами, этим мерилом человеческого эгоизма (до сих пор население прежней ФРГ платит налог «за воссоединение»). Однако проблема оказалась более сложной и глубокой. (Тут, ребята, думать надо! За последний век народы повидали больше, чем осознали). Видимо, «сто марок» в качестве отступных – не выход. Дело, скорее всего, не в «сребрениках», а в правильности мироустройства, еще далекого от совершенства, где духовность – не последнее звено прочности человеческого единения.

Кроме того, в случае с ГДР – это функционирование социализма в густонаселенной и переинформированной Европе с многочисленными возможностями связей, диалогов и встреч, в том числе спортивных (ГДР была одной из самых спортивно развитых стран мира). А как тогда быть народу, живущему более 70 лет в полностью изолированном от мира пространстве? Как ему выбираться из-под глыб сверхразвитого тоталитаризма? Что, это не заслуживает уважения или хотя бы понимания масштабов трагедии, а значит, сложности возвращения большого народа на цивилизованный путь развития?

А поэтому требуется не спешный, но глубокий анализ всего, что произошло с нашей нацией и страной почти за сто лет. За точку отчета можно, как и раньше делалось, но несколько с другими целями, принять 1913 год или даже 1916. Конечно, война и революция – это события, которые в любой стране не проходят бесследно, но они все-таки не изменяют корневых особенностей нации, а лишь пополняют, чаще горький, опыт: чему-то учат, что-то отвергают или коренным образом видоизменяют.

Другое дело, Гражданская война, проходящая по «живому» и кардинально изменяющая не только государственные институты власти, но и взаимоотношения всех сословий и весь социальный уклад жизни. В этом случае определяющее значение имеют цели, преследуемые противоборствующими сторонами, их масштаб, значимость и, не в последнюю очередь, правда и справедливость, хотя эти «лукавые» категории нравственности человечество уже научилось раскрашивать во всевозможные оттенки – от утилитарного эгоизма и стремления к власти до жертвенного альтруизма и всеобщей любви.

Особенно страшны «удачно завершившиеся» Гражданские войны. И если бы Ленинский НЭП, этот неудавшийся первый постсоветский Термидор, получил дальнейшее развитие, Россия, хотя и израненная, смогла бы, скорее всего, вырулить на свою «столбовую дорогу». В 20-е годы ее организм был жив, революция еще не поразила окончательно ее главный орган – душу: семейные уклады, да и все народные устои, еще крепки и способны на восстановление, хотя и деформированы.

Поэтому следует более подробно остановиться, как на явлениях советской эпохи, которые в наибольшей степени покорежили народный характер, так и на источниках, позволивших сохранить его и выстоять в лихолетье.

Считаю, что с раскулачивания пошли необратимые процессы. Во-первых, к тому времени и сам народ устал, а во-вторых, власть уже не стеснялась применять самые паскудные методы растления душ и разжигания самых низменных человеческих страстей, ранее сдерживаемых церковью и большим слоем добродетельных русских людей.

Человеческая натура всегда находится на грани между присущей ей естественной справедливостью и возникающим в определенных жизненных коллизиях желанием отойти, нарушить, наплевать, отмахнуться от этих обременяющих человеческую душу и усложняющих жизнь моральных принципов.

Большая часть народа была сорвана с родных мест: спецпереселенцы, репрессированные, вербованные, вынужденные бежать от голода в начале 30-х, что в итоге разрушало быт и нравы большого количества людей. А к этому времени власть уже разожгла пожар классовой ненависти: страна окружена снаружи и внутри врагами, а поэтому каждый политически грамотный «передовик», вооружившись классовым чутьем, должен день и ночь выявлять врагов. Доносительство приняло невероятные размеры, что так же не могло не сказаться на характере народа. Он замкнулся и ожесточился. Не знаю, какой процент, но были же и «штатные» доносчики, а всем руководителям это вменялось в обязанность и организовывалось как соревнование, а на не принимавших участие смотрели как на чуждый социализму элемент. Все это оставляло рубцы в душе людей.

Мы уж не говорим о колхозном крестьянстве, закрепощенном похлеще, чем до 1861 года. Бесправные, беспаспортные, разбитые на бригады и звенья, не имеющие на руках денег, работающие лишь за трудодневные «палочки» и получающие всю информацию из дерматинового рупора со столба у конторы, («Кроме радио, ребята, близких родственников нет»), – это уже не те русские крестьяне, а подневольная бессловесная рабсила, и притом малоэффективная. На Руси оборвался колокольный звон и свободный труд.

Однако народ обязан выживать в любых условиях. Ему ничего другого не остается делать. О какой-либо политической борьбе не могло быть и речи, да и русский народ далек от этих понятий, побунтовать можем, а так умеем лишь ждать «хорошего» правителя. У народа громадная способность к выживанию. Как старообрядцы на Руси, выживали при гонении на них, так и весь русский народ в эти «скитальческие 40 лет» (считайте: с конца 20-х до 56-го, да еще десятка полтора, отыгранных партократами в 70-х и начале 80-х) смог найти силы и опереться на свои естественные ресурсы.

Одним из таких ресурсов, оставшихся от Старой России, было Великое Образование, особенно школьное, появившееся в России в начале XXвека, когда в крестьянских семьях, особенно в «свободной» Сибири, своих ребятишек (одного – двух) стали посылать в близлежащие города учиться грамоте, а это значит становиться учителями или врачами. Тогда сам воздух в России был настоян на поиске справедливости и радостном единении всех людей. Жив был Лев Толстой, будивший совесть народа, Антон Чехов, учивший гражданской ответственности, и много других совестливых людей – земцев, живущих внутри народа. Так в России появилась большая прослойка «народных» учителей и «земских» врачей, призванных не только своим происхождением, но и чувством долга, служить народу.

У этих учителей была великая вера в просвещение, в предназначение простого школьного учителя, в силу воздействия слова и примера, в возможность влияния через семьи учащихся на окружающий социум. Своим подвижническим трудом они влияли на само общество, создавая самодостаточные «личности», которые являются основой любой нации и составляют ее совесть и память.

И этот учительский и докторский Ренессанс – отголоски старой России – продолжался вплоть до 50 – 60-х годов, сослужив стране добрую службу, создав, образовав и воспитав несколько здоровых, умных и патриотических поколений, в том числе этих «физиков-лириков» шестидесятников, которые, в свою очередь, открыли России (Советскому Союзу) вход в мировую науку, атом и космос. А успехи Страны Советов закончились, как только выработался ресурс поколений, созданный этими Учителями.

Вторым ресурсом в годы «изгнания» народа из собственной страны было массовое появление неформальных групп и сообществ по месту учебы, работы, с друзьями на кухне, с сослуживцами в курилках, раздевалках или мойках. Это были своеобразные приватные кружки, вроде религиозных сект, где участники, искренне доверяя друг другу, делились самым сокровенным и выстраданным, спорили до хрипоты, «растекаясь» в мыслях далеко по жизни. Это была необходимая в то время терапия. А на завтра, сидя на партсобрании, безразлично слушали набившие оскомину речи штатных выступающих и поднимали руку за единственно верную резолюцию, спущенную вниз по лестнице «демократического централизма».

В таком примерно духе проходила студенческая жизнь в 50-е годы в Томске, где без «коммуны» и выжить было бы трудно. Тогда студенты мало интересовались официальной политикой, они всячески отбояривались от «общественной» работы и комсомольских поручений, а идеологическое влияние через комсомол было незначительное: если кому надо, организовывайте, а мы поприсутствуем, кого надо – изберем. Так же тогда относились и к лекциям по основам марксизма- ленинизма. (Я в каком-то семестре из 64 часов пропустил 63, зато лекции по основным предметам вообще не пропускал, записывая их на слух, по состоянию зрения, не отвлекаясь ни на секунду). Мы в то время, технари до мозга костей, готовили себя именно к этой работе и уже могли отсеивать главное – учебу, знание, долг, дружбу – от всякой идеологической чепухи, которой, кстати, в Томске как раз было не так и много. Более предметно и непосредственно с мощной, глубоко эшелонированной и идеологически централизованной системой управления человеком пришлось столкнуться позже, уже в Кемерове. Хотя и в Томске на вопрос: «Какая главная идея пьесы Островского «Гроза»?», мы бойко отвечали «Неизбежность пролетарской революции!»

Мы в то время интуитивно и с учетом познаний диалектического материализма чувствовали неизбежность изменений в общественном устройстве. Но как это совершится, каким путем, мы себе не представляли. Скорее надеялись на приход умных и справедливых правителей, чем на общественные и гражданские институты (смех!) и само-творчество масс (хохот!). Но смею утверждать, что в отсутствии внешней свободы мы не лишены были свободы внутренней, заложенной в нас нашими опытными, разумными и любящими нас родителями, видимо, чувствующими неизбежность перемен. К сожалению, они (перемены) слишком задержались. Но никто наперед не знает, как и в какой мере он способен помочь близким людям своим собственным исканием правды и стремлением к упорядочению своего представления о гармонии в обществе и мире. Здесь главное процесс, искренность и вера.

Невозможно предугадать, какое из событий или встреч в начале твоей жизни станет тем «пунктом», к которому ты не раз будешь возвращаться в поворотные моменты или хотя бы помнить об этом.

Мне в детстве довелось прикоснуться к большой Вере через моих близких людей. Летом я подолгу гостил в Ермаковске, где жили моя бабушка по отцу и любимая тетя Дуня, отъедаясь на молоке, картошке и кукурузных лепешках после постного и нерегулярного городского меню. Бабушка лежала разбитая параличом после похоронки в 1943-м на своего младшего и самого любимого сына Михаила 1908 года рождения. Однако на память не жаловалась, помнила все окрестные деревни на своей Рязанщине: где родилась, куда вышла замуж, где жили дядья, где была церковь, в которой венчалась с дедом. В Сибирь ехали вместе с семьей двоюродного брата на нескольких подводах (с малыми детьми, во всяком случае, здесь находилась будущая моя тетя Дуня. Остальные дети родились в Сибири). Ехали две зимы и три лета, пока не уперлись в Саяны. Но… зато земля, хоть на хлеб мажь! И никто здесь не ждал, не спонсировал, просто, молодые, энергичные искали место под солнцем на просторах своей Родины, надеясь на себя и веря в Бога, вот уж чего у них было в достатке!

Сначала батрачили, потом обжились, подросли дети, стали даже богатеть и строить дома. Дед, плотник и неплохой столяр, размечтался каждому сыну поставить дом, кстати, на главной площади села. Задумки деда разошлись с планами наших интернациональных «глобалистов», и деда раскулачили, но в связи с возрастом, его «вину» отрабатывал в копях Черногорки более 5 лет его младший сын, да – тот самый погибший в 1943 году за Советскую власть. Дед успел еще построить на самом краю села избушку, где и сам умер в этом же 1943 и где сейчас заканчивали жизнь мои Божьи старушки.

Мои отец и мать – учителя, а поэтому, как бы «по штату» должны быть атеистами, но, как мне кажется, они, скорее, были сомневающимися и даже сочувствующими, а поэтому в семье относились к Вере уважительно.

А мое личное общение с искренне верующими и дорогими мне людьми в это раздерганное послевоенное время отложилось у меня на всю жизнь. Абсолютно честные люди, открытые и добрые (видели бы вы, как тетя Дуня кормила приходящих к ней «местных» нищих, сама-то мало чем от них отличающаяся и сгорбленная до земли в свои 58). А как эти две «мадонны» пережили войну, когда все их сыновья (мой отец, два дяди и двоюродный брат) были на фронте, одному Богу известно!

А какая благодатная энергия шла от этой согбенной фигурки, казалось бы, такой хрупкой! Наоборот, она вселяла уверенность и спокойствие. Я ее никогда не видел в унынии и печали. А с какой лаской она обихаживала своих домочадцев: кота, корову, кур и телят!

Ее душа не вмещалась в ее сухонькое тело и вырывалась через лучистые глаза, покорно-жертвенную улыбку и мягкий заливистый смех. Добро возраста не имеет. Простая русская женщина, а смогла ведь и успела передать, и не мне одному, столько негромкого, застенчивого добра. Вот тогда у меня впервые и зародилась мысль, что только верующие люди могут постичь суть жизни, состоящую в сохранении душевного здоровья. Вспомним наших русских молитвенников – пастырей, сохранивших свой великий дух и своих святых в нечеловеческих условиях Соловков, Нарыма, Колымы…

А возродится дух, воспрянут и души, а это значит – воскреснет и Россия. Вот так простые люди интуитивно и сберегали сугубо русское представление в вечном споре добра и зла.

После кратковременного подъема в промышленности в шестидесятых пришла Министерская эпоха с ее чиновничьим распорядком и согласованием всех статей – от расходов на канцтовары до фонда заработной платы, от численности ИТР при приеме в партию на одного рабочего до количества творческих озарений на сто человек.

Создавать практически можно было лишь спецтехнику, работая на оборонку, через спецзаказы, военпредов, под контролем II-го отдела, по специальным ГОСТам, оформляя спецдопуски и предписания, обязательства о неразглашении и заполняя многочисленные анкеты: не был, не имел, не состоял, не участвовал, не привлекался… И жил ли вообще?

В своем кругу возмущались бездарностью большинства решений, показухой, заигрыванием с рабочим классом, формализмом и бюрократизмом на всех уровнях государственного и партийного управления, сознательно отгораживаясь от официальной власти, как бы в оппозиции к ней, а к отдельным личностям, олицетворяющим эту власть, и носителям партийно-административной идеологии, комсомольским и партийным функционерам, «обязанным» публично лицемерить на долгих и нудных собраниях, относились с чувством собственного превосходства, скорее сочувствуя им, чем осуждая за необходимость работать в «сложных» условиях беспрекословного исполнения и распространения в первичные организации многочисленных и бестолковых постановлений всех.

Хорошие профессионалы – технари и сами не стремились во власть, а вот посредственных специалистов, но имеющих при этом какую-то особую страсть к «общественной» работе, коллективы даже с удовольствием делегировали в «высшие сферы». Случалось даже, что некоторых, явно уступающих даже среднему уровню не только по деловым, но и умственным способностям, выдвигали на собраниях шутки ради, но она удавалась, и выдвиженцы проходили туда и там приживались, успешно врастая в тот климат и условия, а затем спустя годы, появлялись в своих родных коллективах в президиумах крупных собраний и конференций уже в качестве вдохновителей, открывая народным массам «новые горизонты» и призывая их на новые «трудовые подвиги и свершения».

Вот в таком полузатаенном и вынужденном ждать состоянии, изо всех сил пытаясь сохранить все, что передалось от дедов, довольно хорошо осознавая всю многотонную накипь административно-бюрократической советской демагогии и подошел «основной» костяк русского народа к неизбежному концу режима – этого «социалистического» тупика на фоне общей русской истории, изрядно изуродованной при коммунистах. И пал он, режим, как-то опереточно, шутливо и ожидаемо. Вот как описывает грядущую кончину социализма революционер-демократ А.Герцен: «Социализм разовьется во всех сферах своих до крайних последствий, до нелепостей. Тогда снова вырвется из титанической груди революционного меньшинства крик страдания и снова начнется смертная борьба, в которой социализм займет место нынешнего консерватизма и будет побежден грядущей, неизвестной нам революцией»

Это гениальное предвидение, особенно касающееся нелепостей и превращения его в консерватизм. Но смертной борьбы не было, просто он выдохся, и никакой «титанической груди» не потребовалось, и защитников не оказалось. И грядущей неизвестной нам революции тоже не было обнаружено, а произошла даже не реставрация капитализма, а калькирование западного образа жизни в силу его объективных преимуществ. Просто у добропорядочного А.Герцена в то время еще были живы в душе возвышенные идеалы о революционном духе и благородных стремлениях.

Конечно, и сейчас есть «любители» социализма, но… не дай Бог! Обратно туда не хочется! А главное, и других-то порядочных примеров реального, а не утопического и книжного социализма что-то не наблюдается, хотя попыток было немало. Все кончалось одним и тем же: гегемонией одной партии, закрытием границ, восхвалением власти, т. е. обожествлением вышестоящих и дефицитом всего и вся. Неужели об этом мечтали родоначальники социализма? Или человечество по своим моральным параметрам еще не готово к этой сверхчувствительной на совесть и порядочность экономической формации? А к капитализму готово?

И что же тогда все-таки выберет русский народ, ибо капитализм – это тоже не его стезя? Он никогда не поверит, что частная собственность неизбежно приобретает какое-то сакральное свойство, способное независимо от качеств обладателя творить чудеса. Ибо цена этого фокуса громадна: колоссальнейшие убытки, эгоизм, подлости, искусственное неравенство и горе трудового люда, страдания людей и целых народов, попавших под колесо мирового прогресса. А все-то упирается в управление: умное или бездарное. И при социализме были гениальные управленцы, когда целые отрасли благодаря таланту руководителя развивались как на дрожжах. А таких деятелей, как Столыпин, Ганди, Рузвельт, Дэн Сяопин вообще трудно уложить в рамки каких-то формаций. Это были умные люди, а Россия всегда была богата этим ресурсом.

Но, с другой стороны, широкая душа русского человека часто была причиной неспособности его к реальному управлению, ибо пока он примет какое-либо решение, он переберет сотню вариантов, в каждом что-то усовершенствует, посомневается, пофилософствует, попутно порассуждает о теории всеобщего благоденствия, а дело до постройки, ну, например, хотя бы стайки так и не дойдет. Управлять могут и должны люди с менее широкой натурой, нацеленные на конкретное дело, без фантазий и фокусов в голове. Считаю, что симбиоз русских с евреями в принципе был плодотворен в течение «200 лет вместе», но только в условиях стабильного государства или конкретного предприятия. Они прекрасные, инициативные и заинтересованные работники, но в переходных «процессах», когда неизбежно изменяются условия «игры» (законы), их разносит, как в центрифуге. У них феноменальная способность находить изъяны в нестабильной системе, тогда как русского в этих случаях больше волнуют общие «философские» вопросы бытия всей «общины», т.е. государства в целом. А дополнять друг друга мы можем, и это вполне доказали.

Конечно, предыстория любой нации играет определяющую роль в ее развитии. У европейцев, китайцев, арабов, персов, да и у нас – славян, они разные, а поэтому и будущее надо строить сообразно естественным наклонностям и характеру, а не ломать через колено, как пытались у нас коммунисты или, как пытается Запад, переломить натуру арабов, пуштунов, курдов, басков и многих других.

Поэтому, желая осознать свое наиболее вероятное будущее, нам не следует забывать, что к началу ХХ века Россия была страной крестьянской, но с развивающейся культурой: великой литературой, могучей музыкой и т. д. Однако в общественно-политическом отношении она была, все-таки, общинной страной. Община – вот ее глубоко осознанная структура бытия, проверенная веками и выработавшая достаточно прочные и стабильные механизмы взаимоотношений всех слоев общества, позволяющие ей быть среди передовых стран мира. Из крестьян было много тех, кто прославил Россию в веках.

И самодержавие – это тоже чисто русское изобретение, представляющее собой очень крупную общину с добровольной передачей полномочий на власть царствующему семейству Романовых в 1613 году в обмен на отеческое внимание и заботу ко всем подданным. К парламентаризму наш народ и сейчас не очень готов, ибо его естественные корни уходят в вече, казачество, земство, в самостоятельный дух первопроходцев Сибири и дальше до Аляски, народные стройки типа Трансиба и Кругобайкалки. Этот же интерес был и в основе народного подъема в период хрущевских совнархозов, давший толчок развитию российских территорий благодаря аккумуляции воль и энергий живущего здесь народа.

А поэтому нам в 90-е годы не надо было один к одному копировать систему Запада, хотя те наши «ребята», смотрящие в рот Гарвардским «парням», ничего другого сделать не могли. А нам все-таки нужно было идти к коллективной собственности через самоуправление (вот тогда бы и весь народ думал, а не единицы) и отраслевое (государственное) регулирование в области качества, инноваций, стандартизации, безопасности и других нормативно-технических вопросов. Для этого было все, но наша тогдашняя элита, состоящая наполовину из бывших партократов, пригасив на корню начавшуюся было, «естественную» (снизу) приватизацию, а заодно угробив и кооператоров, и фермеров, и другие, хорошо понятные русской натуре «общинные» формы собственности, выбрала самый «кондовый» капитализм, а точнее – даже империализм, так долго и подробно изучаемый на всех кафедрах марксизма-ленинизма (не пропадать же знаниям).

Не следует и забывать, что за ХХ век и весь цивилизованный мир изменился. Пока мы с пеной у рта «внедряли» коммунизм, ясно, что остальные народы тоже что-то соображали и думали, с опаской поглядывая на наш глобальный эксперимент. Даже обидно, что Владимир Ильич свой гений и организаторские способности угробил на дискредитацию целых экономических формаций: социализма и коммунизма, а заодно и примкнувшего к ним либерализма. А хотел-то как лучше! И возможности были: прекрасная девственная страна шла своим естественным путем развития, но… не судьба!

Общеизвестно, что новые общественные сдвиги в первую очередь проявляются в искусстве, что и наблюдалось повсеместно в начале ХХ века. Однако весь остальной век за малым исключением был малопродуктивен в этом отношении. Лишь сейчас многие начинают понимать Толстого и Достоевского, а наших философов-богословов, творивших на рубеже веков, и до сих пор не оценили. И в театре, нет-нет, да и возвращаемся к Чехову, а без Станиславского здесь, как в естествознании без таблицы Менделеева. Как ни крути, а весь набор чувств Великими уже исследован. Кто-то же из них говорил, что «зачем страсть, если есть любовь?» Вот сейчас весь мир и переходит от человеческих чувств к страстям и притом везде – от мироустройства до семейных отношений. Прозу не читают, а TVне смотрят, если нет эротики и жестокости, певца не слушают, если он не подтанцовывает, в театр идут, когда артисты неглиже, а лучше голые. Пакостники и иронисты вышли на помосты и правят бал. Так что в отношении культуры мы не слишком отстали, а все остальное постепенно утрясется.

Еще в 1906 году Лев Толстой, в принципе соглашаясь с тем, что западные народы находятся впереди нас по развитию, между тем, пророчески указал на тупиковость их пути. А поэтому, чтобы выйти из него на настоящий путь, им надо пройти длинный путь назад. Нам же нужно только немного свернуть с этого ложного, эгоистического пути, по которому нам навстречу неизбежно будут возвращаться западные народы. Правдивость слов Толстого доказана всем ходом послевоенной мировой истории, когда, построенная на крайнем эгоцентризме и безумном стремлении к наживе, мировая экономика с этой идеологией зашла в тупик. Нам бы сейчас надо удержаться на высоте великих принципов наших мудрых предшественников, больше заботившихся о душе народа и его духовном здоровье.

Уверен, что и экономическая модель развития, в которой деньги, а главное – их количество, являются презумпцией успешности, будет когда-нибудь считаться архаичной и дикой. В России культурный образ (идея) и духовная модель поведения всегда считались более «передовым» и престижным стремлением, чем барыш и прибыль. Стоит лишь вспомнить взлет популярности науки (и академической, и отраслевой) в 50 – 60-е годы, когда в «физики-лирики» устремились все поголовно. Вот тогда и «Академгородки» плодились, как грибы после дождя, а сейчас с одним Сколково носимся как с писаной торбой. А всё-то ведь от культуры, цель которой – выработка смыслов и идеалов. А если перед тобой весь день мельтешат низкопробные (с собственным подхихикиванием) «Перисхилтоны» и пошлые «Дом-2», то в «физики» мало кого потянет, а захочется сразу в «благопристойную» чиновничью рать, или в бизнес, оживающий лишь в объятиях власти, либо, на худой конец, в Хамовнический суд, пополняя ряды «лахтиных», тупо и бездарно отрабатывающих «госзаказ».

Но, время изменилось! Что-то произошло в высшей канцелярии мудрой Клио. Хоть и медленно мелют жернова ее ведомства (истории), но направление вектора народного сознания четко обозначилось. Народ выбрал путь на справедливость, а это значит, что и во власть пойдут люди, способные «нести крест» ответственности перед людьми, как в былые времена, когда честь имели и «отвечали» перед Богом.

Конечно, прискорбно, что отменена выборность губернаторов (а именно здесь проявилось во всей красе лукавство, а скорее всего, коварство нашей «чиновничей» власти, боящейся ярких конкурентов), но выбор все-таки сделан. А люди в России были, есть и будут!

Поэтому мы должны быть благодарны своей нации за крепость духа, за стойкость предыдущих поколений, которые, несмотря ни на какие беды, геноциды и войны, унижения и издевательства, сохранили Россию. Русский народ вынес невыносимое, преодолел непреодолимое, перетерпел то, чего не смог бы ни один народ.

И сегодня не все уж так гладко, но России не привыкать: в тяжелейшие времена, кроме Армии и Флота, ее выручала сама Земля с ее полями и лесами, водоемами и черноземами, хотя, как говорил тоже один из наших великих: «Много дренажа они требуют!» Так что не только думать, но и работать надо, ребята!