Валерий Власов. В прошедшем грядущее зреет

Рейтинг:   / 0

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Публицистика

Автор: Валерий Власов

Просмотров: 2115

2012 год, Выпуск № 5

Зло должно быть осознано и изжито,

оно тоже путь …

Николой Бердяев

История Руси уходит в скифские и половецкие просторы, языческие «городища» антов, сарматов, вендов, радимичей, древлян, а на севере – гипербореев, где люди подвергали себя «банному истязанию», «потехой» же были кулачные бои, закалявшие и душу и тело, а поклонялись, как известно, богам грома и молнии, скота и огня – Перуну, Волосу и Сварогу. Но тогда уже на Руси в почете были волхвы – кудесники и прорицатели, прообразы русских промыслителей и проповедников.

Много чего повидала Великая русская равнина, пока её не обжили славяне и не создали Киевскую, а затем и Московскую Русь. Однако, в силу громадности самой территории соседями стали совершенно разные миры. Западные славяне (литовцы, поляки) граничили с Европой, а Великорусь (Московия) – с необъятным, суровым и загадочным Востоком, однако, ставшим со временем неиссякаемым источником материальных и людских ресурсов.

Судьбы славянских племен различны. Например, расцвет Польши произошел в конце правления фактически русской династии Ягеллонов – период Речи Посполитой (так называлась аристократическая форма правления) во времена Унии с Великим Княжеством Литовским (I половина XV века). Затем для Польши наступили тяжкие времена, и она почти на 300 лет теряет свою независимость. Надменность, упрямство и «свободолюбие» Польского шляхетства разрушили прекрасную страну, ввергнув её в раздоры и склоки.

Если из истории славян исключить первые 150 лет татаро-монгольского ига, то вся она прошла в противостоянии идеологий Запада и Востока. Это касалось, главным образом, государственного устройства – большее или меньшее влияние государства на общество и личность и способность противостоять внешним угрозам. Не будем утверждать, что это самоисключающие условия, но признаем их довольно важными для того времени. Если для Московского правителя дворяне – это дворня и государевы холопы, то в Западной Руси даже и плохонький шляхтичёк «свой голос имел». Если в Москве царь «богу себя возомнивши», то в Литве, как и в древнем Новгороде (тоже не очень чтимом Москвой) все были равны перед законом: от житьего (богатого) боярина до молодчего (бедного) горожанина.

Вообще, историю человечества, а не только славян, можно сравнить с качелями, на которых её муза Клио раскачивает своих главных персонажей: государство и общество (личность). Вверх – вниз!

А пока у славян возникают княжества. Это был удельно-вечевой период на Руси, когда по инициативе отдельных князей для решения общих дел (воевать – не воевать) собирались «Княжеские съезды», впервые в 1097 году в Любече (Черниговская область). Демократия присутствовала не только в вопросах княжения, но и в городском самоуправлении (Вече, Громада – общий сбор, Рада). После татаро-монголов восторжествует идея государственности и самодержавия, когда удельные князья переходят в разряд служилых, лишившись уделов и став титулованными боярами Великого князя Московского.

А тем временем у славян Руси образуется великий путь «Из варягов в греки». Русь дружит и с Византией и со скандинавами, приглашая их к себе на службу с отборными дружинами, которые и помогли русичам объединиться и создать государство, существующее тысячу лет.

Через многое за это время прошла Русь: взаимное тяготение и соперничество с Византией, династические связи почти со всем христианским миром, торговые отношения от Иерусалима до Индии и Китая. Было и объединение земель, например Киева и Новгорода под единым «крылом» Вещего Олега.

Большим цивилизующим фактором стало в 988 году принятие православия. Это властное деяние, последовавшее за женитьбой князя Владимира на сестре Византийского императора Василия II. Однако, следует уточнить, что впервые крещение приняла княгиня Ольга в Константинополе (957), а уж затем князь Владимир крестил в Днепре свою дружину, а затем и весь народ.

Расцвела Киевская Русь в I-й половине XI века при правлении Великого князя Ярослава Владимировича, прозванного Мудрым. Значительно возрастает внешнеполитическое влияние Руси. Его жена принцесса Ингегерд (Ирина), дочь короля Швеции и Норвегии. Его дочери стали королевами: Анастасия – жена Андрея I Венгерского, Анна – жена Генриха I Французского, Елизавета – жена Гарольда Норвежского, а сын Изяслав – женат на принцессе Елизавете, дочери польского короля Мешко II. Славянские девчата и тогда уже пользовались успехом в Европе.

Стремительно развивалась культурная и духовная жизнь славян. «Правда Ярослава», появившаяся ещё в 1016 г., легла в основу «Русской Правды» (1072) – первого русского судебника.

1037 год – «Слово о законе и благодати» - первый древнерусский писатель, впоследствии митрополит Киевский Илларион, дает оценку деятельности русских князей и международной роли тогдашней Киевской Руси.

1057 год – «Остромирово евангелие» - древнейший датированный памятник старославянской письменности в русской редакции и писан древнерусским «уставом» (древнейший почерк кириллического письма).

1112 год – Несторова «Повесть временных лет» под редакцией игумена Михайловского монастыря Сильвестра, связывающая историю славян со всемирной историей, повествует «откуда есть пошла Русская Земля».

1125 год – «Поучение Владимира Мономаха» - его наставления, обращенные к сыновьям, памятник древнерусской литературы.

1185 год – «Слово о полку Игореве» – бриллиант литературы Древней Руси, вдохновлённый неудачным походом Игоря Святославовича, князя Новгород-Северского, против половцев.

Новгородско-Киевская Русь – могущественное Европейское государство, где и культура зарождалась высокая. Так она и развивалась в ряду окружающих племен, но рядом и вокруг была степь, где гуннов сменяют хазары, тех печенеги и половцы. А вот уже в далекой дымке, в степном мареве слышится пока ещё далекий стук копыт и посвист сабель неисчислимых полчищ Чингисхана.

Период федеральной раздробленности не миновал и нашу Русь. Распри не только между близкими народами, но родными братьями. Первые русские святые – юные князья Борис и Глеб, убитые братом Святополком Окаянным. Самые пронзительные страницы «Русской летописи» - о распрях детей Святослова, Владимира, Ярослава и Ольговичей, об ослеплении и умерщвлении  несчастных своими родичами и близкими им по крови людьми. Единство русской нации еще только на повестке дня. А пока, наоборот, возникают новые славянские центры. Русь распалась на 14 княжеств: Волынь и Галицию, Смоленск и Новгород, Владимир и Суздаль, Тверь и Псков и т.д.

И вот, 31 мая 1223 года – первое появление монголов на Руси. Произошло это близ Азовского моря на реке Калке. Половцы обращаются за помощью к князьям южнорусских земель, однако их общие силы разбиты. Хотя на сей раз монголы и возвратились к себе,  эта отсрочка не помогла Руси собраться с силами, чтобы противостоять могучему натиску степняков, а поэтому к 1240 году она была завоевана и вся опустошена за исключением Новгорода и Пскова, а русская нация на 150 лет, а именно столько длилась активная фаза этого ИГА, переходит в состояние выживания, накопления сил и взращения сынов, которые смогли бы не только силою противостоять врагу, но и подняли бы дух народа на  борьбу.

Много было горького и страшного, отчаянного и героического в это долгое для России время. Ордынское иго приостановило поступательное развитие славянской нации, но не убило её. Жизнь продолжалась в измененных условиях, особенно в самые тяжелые 20 – 30 лет. Русские княжества непосредственно в состав Золотой Орды не входили. Великие князья обязаны были ездить в Орду и получать разрешение на княжение – ханский ярлык, и платить ордынцам дань. Это монгольское обложение данью («выход») крепко въелось в русскую кровь, а сейчас особенно расцвело в «правоохранительных органах», где вся система, сверху донизу, работает по древнемонгольским обычаям.

Много умения потребовалось от русских князей, чтобы в таких условиях копить силы к освобождению. Но Русь жила, и в этом большая заслуга нашей православной церкви, дающей силы сохранять терпение, не терять надежду и веру. Мы же, как благодарные потомки, должны помнить великих русичей тех времен, достойных сынов России.

Первый из них – Александр Невский (1220 – 1263), разбивший 15 июля 1240 года шведов на реке Неве, и герой битвы на Чудском Озере с Ливонскими рыцарями (1242), и это в 20 и 22 года, тем самым, обезопасив Русь с северо-запада. И при этом он, великий дипломат и тактик, избежал прямых столкновений с монголами, сохранив силы народа.

Александру Невскому одному из первых славянских князей пришлось вступить в схватку, пусть и не с самыми лучшими представителями Европы. Он сознательно выбрал Восток, чувствуя, что жить с одним Западом Россия не сможет: очень уж он, Восток, близок к ней, гигантен, целостен, своеобразно, по-восточному, мудр и потенциально силен. Его же современник и коллега (князь) Даниил Галицкий предпочел Запад, в связи с чем православная Галиция стала придатком католической Европы, долго переходя из рук в руки между более сильными соседями. Хотя России обратный путь в родное Европейское «гнездо» дорого обошелся – силовым путем пришлось «прорубать» окна, воздвигать и рушить «занавесы» и даже «стены», а до истинного «союза» и сейчас еще далеко.

Отношения Руси с Ордой были сложные. Через Сарай шло соперничество между большой и богатой Тверью на Волге, заштатным городишкой Москвой, управляемой амбициозными Рюриковичами и стольным градом Владимир с мощными оборонительными сооружениями и знаменитыми Соборами, хранящими высокочтимые иконы, в т.ч. икону Божьей матери Владимирской, писанной по преданию Евангелистом Лукой и в качестве трофея увезенной Андреем Боголюбским после разгрома им Киева (1164).

Соперничество шло за «верительные грамоты» (Басму), дающие право сбора дани со всех русских княжеств и за влияние на Сараевских (в то время – столичных) митрополитов, так как здесь находилась тогда православная епископия. А авторитет нашей церкви почитался и завоевателями (один из феноменов той эпохи!) Здесь же, в Сарае, одно время находилась и икона Божьей Матери Владимирской. И существует мнение (Г. Федотов «Святые Древней Руси», Париж, 1931), что период Татарского ига лучший в истории русской церкви, когда она наиболее духовно независима и в ней сильный социальный элемент.

Второй Великий русич – Дмитрий Донской (1350 – 1389). Великий князь Московский и Владимирский возглавлял борьбу с монголами, победив их в первый раз в 1378 году в битве на реке Вожа, а окончательно в Куликовской битве 8 сентября 1380 году в верховьях Дона, командуя войсками 20 княжеств. После «Мамаева Побоища» он и стал Дмитрием Донским. Он впервые передал великое княжение своему сыну Василию I без санкции Золотой Орды. Это конец мифа о непобедимости монголов и начало возрождения национального духа, хотя до полного освобождения из-под монголов ещё сто лет! Но сама судьба уже на стороне русских, тогда как Золотая Орда стала дробиться на отдельные ханства (Крымское, Казанское, Астраханское, Сибирское) и постепенно приходить в упадок.

А поэтому сейчас в самый раз вспомнить о достойных сынах России, которые хотя и не прославились ратными подвигами, но навеки вписали себя в русскую историю и культуру, как воскрешатели и вдохновители русского духа.

Сергий Радонежский (1314 – 1392), основатель Свято-Троицкого монастыря, в миру Варфоломей, родившился близ Ростова Великого. Ввел монашество на Руси, а на основе единства Троицы и расширения этого понятия на саму Русь, стал вдохновителем и собирателем славянских земель. Неразделенность ипостасей Троицы стала как бы идеалом для уставшего от междоусобиц русского народа. В победе русских войск на Куликовом поле большая заслуга этого великого государственника, неутомимого молитвенника и надежного заступника земли Русской, одним словом – истинного патриота.

Навсегда осталось в истории имя живописца Андрея Рублева (1360 – 1430), расписавшего (иконы, иконостасы, фрески) совместно с Феофаном Греком соборы Московского Кремля, Успенского во Владимире, в Троице-Сергиевой лавре, Спасского собора Андроникова монастыря и много других русских святынь. Творчество Андрея Рублева, кроме совершенства художественных форм и возвышенной одухотворенности образов, несет в себе идеал единения  и согласия – так нужные России, особенно в её поворотные моменты истории. Его икона «Троица» – это воплощение идей Сергия Радонежского, проповедующего в раздорливые годины Отечества равенство в объединении на его пользу и благополучие. Вся премудрость Божьего замысла (грехопадение, жертвенность и искупление) в Троице выражена через позы, явно ощущаемое «движение» и слияние душ троих таинственных спутников – ангелов.

Постарайтесь найти время и не спеша всмотреться в «Троицу» Рублева, представив себя человеком того времени, пережившим лихолетье раздора и позора своей страны и наконец, обретшего единение с родными душами. Да, нам сейчас тяжело после почти столетнего перерыва в нормальном духовном развитии вернуться снова в своё истинное первородное состояние, когда гениальные образы Андрея Рублева  и подобных ему мастеров были способны «переворачивать» душу каждого православного русича и одним актом своего присутствия делать его ЧЕЛОВЕКОМ, способным на великие свершения, на подвиг и на добрые дела. Для нас – это задача на ближайшее будущее. А раньше «великие» иконы поднимали народ, меняли ход истории и его самого. Образ Богоматери, вынесенный из Владимира (1395) остановил великого Тамерлана возле Ельца, идущего на Москву и только что разгромившего Тохтамыша, и он, (Тамерлан) внезапно поворачивает назад и уходит из русских пределов в этот же день. Чудо?

На Руси особо почитался образ Богоматери (Богородицы). Именно ей (кроме самого Иисуса Христа) посвящалось наибольшее количество акафистов, этих хвалебных песнопений, воспитавших много добротных поколений на Руси и заложивших основу нашей души. Именно в это время народ осознал своё собственное будущее – это и было рождение великорусской нации с её идеалами и Верой. А сообразно с этим формировался и характер русского человека, отличительные черты которого: творчество и способность к саморазвитию, патриотизм с удалой бесшабашностью, дружелюбие к населяющим Империю народам и особые отношения с властью, дающие ей (власти) большой простор в выборе путей, но при строгом соблюдении христианских заповедей. И этот многовековой общественный договор уже приносил прекрасные результаты, что и доказал конец XIX века, когда Россия стремительно входила в передовые страны Мира. Не за горами была и демократизация страны, Россия долго вынашивала идею Учредительного Собрания. Но, всё было сломано в 17-м. А главное – народ в большевистский террор потерял иммунитет к самоорганизации и ответственности за страну, утерян соборный дух народа. Как духовно сраститься с  Той Россией – и есть задача сегодняшнего дня, а её великое излучение и будет нам в поддержку. У нас есть, что помнить и ценить!

И, наконец, чтобы окончательно покончить с монголами, упомянем ещё одного русича, Иоанна III Васильевича (1440 – 1505), Великого князя Московского, сына Василия Темного, продолжившего политику предыдущих князей по собиранию земель русских (Вятка, Ярославль, Ростов, Пермь, Тверь). А почувствовав силу, он, наконец, окончательно перестал платить дань Золотой Орде. В 1480 году хан Ахмат, оскорбившись, привел огромное войско к русской границе на Оке, но без битвы («стояние на Угре») ушёл, и монголы больше с претензиями на Руси не появлялись. Наоборот, спустя некоторое время, при Иоанне IV Васильевиче – Грозном (1530 – 1584) русские начали постепенно прибирать к рукам земли, ранее принадлежащие потомкам когда-то могущественного клана Чингисхана.

Монгольская нация – сильная и мудрая, а иначе она не достигла бы таких результатов: судьба её – ярко вспыхнуть, громоподобно дикому табуну промчаться по просторам Евразии и уйти в историю. Что-то похожее, рисковое и удалое, есть и у русских. А сравнительно долгое, хотя и вынужденное, сожительство двух наших народов не могло не оставить в нас каких-то качеств и черт наших завоевателей. «Поскреби русского и появится татарин». И русский язык пестрит уже давно обрусевшими монгольскими названиями, скрывающимися под тюркским происхождением. И их масса – от аркана, армяка и артели – до ярлыка и яма, где главной фигурой был ямщик. От монголов у нас, видимо, и отношение к дорогам, где главное не их качество, а их направление – на восход, на закат, на Ярило и на дальние Севера. И все устройство ямской службы и почтовых станций (а на Руси частная переписка – это был феномен) учреждено по образцу, заведенному великим Чингисханом. Ямская повинность сначала накладывалась на окрестное население, пока постепенно не появились охочие до этого люди, образовавшие на особо отведенных землях ямские слободы, населенцы которых, кроме основной службы занимались и извозом. Все дела по ямской гоньбе с 1516 года сосредоточились в Ямском приказе, а с 1723 года – в Ямской канцелярии.

И следует заметить, что ни в одном городе Руси не было ни одного татарского гарнизона. Всё было по совести. А когда Русь стала сильнее, то – тут уж извините – по справедливости, как в кулачном бою. Так что русские и татаро-монголы – это, как сродственники в большой семье, не зря в Европе Московию часто именовали Московским ханством.

Интересны и поучительны житие и деяния русских князей, судьба которых совпала с общенародной бедой. Они не ангелы во плоти. Здесь и героические авантюристы, и расчетливые карьеристы, щедрые и прижимистые, но, как правило, религиозные. А выигрывали умные и реалистические политики в условиях позорной зависимости от золотой Орды, когда в торге за Сарайский ярлык приходилось месяцами находиться в Орде, доказывая свое право на Великий Владимирский престол, (а затем и Московский), дающий верховенство среди всех русских князей, но очень рискуя при этом не вернуться домой. Много голов русских князей осталось в Ханском Сарае. Были наветы, предательства, доносы. Например, за тайную связь с русской Литвой, за недобор дани, можно было тут же лишиться головы. Жили недолго, но ярко!

И вот на этом сложном политическом фоне просто изумляет возвышение Москвы, этого заштатного городишки, значительно уступающего могучей Твери и стольному городу Владимиру. Москве тогда повезло с целой плеядой вменяемых и патриотичных князей. Началось с Даниила Александровича (Тишайшего), младшего сына Александра Невского – основателя Московского княжества и передавшего княжение своему сыну Ивану Даниловичу, прозванному Калитой (кошельком) за его доброту и раздачу страждущим монет из постоянно носимой сумки. В эту плеяду несомненно входит и Дмитрий Донской, внук Калиты. Эти князья за счет не особо броской, но мудрой, в смысле мирной, политики смогли привлечь почти со всей Руси переселенцев (как сейчас сказали бы – трудовые ресурсы) в свое княжество. Много в это время православного люда возвращалось с Запада из-за экспансии католицизма. Вот в эти годы и выросло несколько поколений Московитов, которые и разбили подряд в 1378 и, наконец, в 1380 на Куликовом поле своего могущественного поработителя.

Калита и его последователи чувствовали, что в этом мире надо быть большим и сильным, или расширять свои земли, или исчезнуть. Русь помнила о своих ошибках «молодости» и хотела опять оказаться единой. Точек же роста тогда было две: Великое Княжество Литовское (Гедиминас) и Москва, и каждый претендовал на собирание русских земель. Гедиминас, например, активно дружил с Тверью, не только говорил и писал на древнерусском, но и считал себя «королем русских». Древнерусский язык был официальным языком Великого Княжества Литовского, на нем велось и делопроизводство, писались и летописи. Калита и Гедиминас – это как сродные братья, вынужденные жить в разных мирах и призванные доказать каждый свою правоту в историческом плане.

А из правления Иоанна III, правившего более 45 лет, обратим внимание ещё на два события. Это – его второй брак (1472) с Софьей Палеолог, племянницей последнего византийского императора Константина XI, что делает Русь преемницей павшей в 1453 году Византийской империи. А заодно с Софьей Иван III приобретает и духовное наследие Константинополя – Византийский герб – двуглавого орла, и титул «Государь и Великий князь всея Руси». А заодно со всем этим Иоан III  привез и двух павлинов, когда-то сидевших у трона Византийского императора и олицетворяющих вечность.

Феодалы (князья, крупные землевладельцы), с одной стороны, и вассалы – крестьяне землепашцы, с другой, в то время порядок естественный, так как простому люду нельзя было прожить без защиты от внешних угроз в силу тогдашнего мироустройства, когда по степям и лесам шастало много любителей вольной жизни и грабящих тех, кто уже перешел на оседлый способ существования. Поэтому за свою защиту на них лежала обязанность содержать «хозяина» и его дружину со служивым народом, готовым в любой момент взять в руки оружие. Правда, эти правила сохранились и даже ужесточились, когда такая защита потеряла актуальность ввиду появления охраняемых государственных границ, перейдя, таким образом, в основу уже государственного устройства – крепостное право, где крестьяне с посадскими составляли тягловое (налогооблагаемое) сословие. Так свобода русского крестьянства принесена в жертву целостности и внешней безопасности страны, а заодно и ради фантастического блеска сначала Московского, а затем и Петербургского «двора», хотя в те века и многие Европейские не очень-то скромничали.

Закрепощение русских крестьян шло постепенно. При Иване Грозном (1550) введена дополнительная обязанность крестьян: до Юрьева дня, перед переходом к другому хозяину засевать озимь, а с 1581 года стали приостанавливать переходы («заповедные лета») вплоть до 1592 года, когда «право выхода» отменено, что и закреплялось Указом 1597 года.

Дело в том, что на Руси и раньше, как и во всем тогдашнем «просвещённом» мире, существовали несвободные люди – рабы. Ещё в «Русской Правде» перечислены источники холопства, полного или «обельного» (обращенного), это: плен, долг, купля, продажа на особые должности князьям навечно (тиуны) и т.п. Сельское хозяйство в то время малопродуктивно, и крестьянам, как правило, не хватало хлеба на весь год, и им приходилось идти в «кабалу», т.е. занимать зерно или деньги под новый урожай, становиться кабальными холопами. (И сейчас наши банки тоже стремятся раздать деньги в долг, чтобы держать народ в кабале и под постоянным страхом ещё больших потерь). Но тогда у крестьян ещё оставалось право свободного ухода от хозяина после оплаты долга или выполнения договорной отработки. Однако, в 1597 году кабальные холопы лишились права возвращать себе личную свободу  до смерти их господина. А в 1649 году Земский Собор обнародовал новое Уложение свода законов, согласно которому все крестьяне, независимо от их «статуса» (казенные, барские, вотчинные, удельные, поместные, монастырские) окончательно прикреплялись к земле. Одновременно объявлялся бессрочный  сыск беглых.

Процесс закабаления крестьян происходил и в Европе, и там периоды большей свободы регулярно сменялись «заморозками», а разгулявшихся граждан властям приходилось остужать. Но, в России этот процесс ужесточения законов, закрепощающих крестьян, был наиболее последователен и долог по времени, хотя начиналось всё одновременно с Европой – с Новгородской вольницы. Разгон Вече с вырыванием языка у Вечевого колокола отозвался небывалым исходом народа на Дон и Днепр. Однако решающая точка в споре «свободы и несвободы» поставлена в 1613 году, когда верх взяли «порядок и государственность», вольным казакам на Дону и в других вольницах пришлось со временем идти на государеву службу, а крестьянам ещё долго быть в кабале. Так в России фактически и не произошло соединения «казаков» и крестьян, даже и после 1861 года, а большевики проблему решили по-своему, растоптав и тех, и других.

Русское крестьянство, всей душой откликнувшееся на православную веру, занято своими духовными заботами, попечениями и упованиями, и, при этом, твёрдо зная, что любая власть от Бога, а Царь и есть Его наместник на Земле. Поэтому одобряло блеск царского окружения, считая его подобием иконостаса в церкви, перед которым и истово молилось за здоровье своего государя и всё его семейство.

Проживая вновь свою историю, невольно приходишь к выводу, что расцвет местного самоуправления на Руси был в XIV и XV веках, когда на ИМЯ НАСЕЛЕНИЯ какого-либо округа (города и т.д.) выдавалась Уставная Грамота (Двинская – 1397, Белозерская – 1488), определяющая его устройство и деятельность. А наша сегодняшняя власть народу не доверяет и «пасет» его на коротком поводке.

Остановить, а затем и переварить такую силу, как татаро-монгольская «машина», и при этом сохранить себя, мог лишь такой пластичный по отношению к любой власти народ, как русский. Ещё Ницше считал русскую душу женственной, но с горящими глазами пытливого субъекта истории, со слезами умиления встречающего любую новую форму бытия, быстро её осваивая, но … ещё быстрее в ней разочаровываясь и тут же истово ностальгируя по прошедшему. И этот народ дважды, менее чем за тысячу лет, спас Европу от глобальных, ещё до конца не осознанных мировых всплесков сначала дикой человеческой энергии, а затем, от не менее дикой патологии человеческого рассудка. Второй раз, когда видя, что большинство стран старой Европы малодушно устранилось от борьбы с фашизмом (погибать всегда жалко и обидно), взял на себя главный удар, превратив II Мировую в Отечественную, а Отечественных войн русский народ не проигрывает.

Однако, возвращаясь к «нашим монголам», скажем, что кроме осознания понятия «централизм» наши русские князья пошли дальше: они стали успешно находить в рядах противника своих единомышленников. Первым был Василий II – Темный, воспользовавшийся услугами Касим-хана в борьбе за Московский престол (с Новгородским князем Шемякой), помогшему ему отбиться от другой татарской Орды из Казани. И хотя за это князь отдает Касим-хану целый город, получивший название Касимов, это был первый случай, когда инородный правитель добровольно становится вассалом правящей русской династии. В дальнейшем наши «белые» цари успешно применяли данную тактику при завоевании Средней Азии и Кавказа. Почитайте «Записки 1798 – 1826 гг.» генерала А.П. Ермолова о присоединении к России Абхазии, Эривана, Начихеваня и других ханств и халифатов, и сейчас Владимир Путин за личную преданность к нему Рамзана Кадырова передает ему в полное управление Чечню, воскрешая былой опыт русских князей по собиранию земель и успокоению наших окраин. Эта тактика хорошо работала до XIX века включительно, но после Октябрьской революции, а тем более после Великой Отечественной Войны, она исчерпала свой ресурс, да и время изменилось. А наши вожди продолжали идти напролом, укрепляя СЭВ с высокозатратным Варшавским договором. Дружба дружбой, но главное, чтобы всё было справедливо! Справедливость на Руси всегда считалась выше свободы и независимости, вызывающих до сих пор чувство подозрения, чего-то неосновательного, незавершенного, одним словом – легкомысленного. Например, Иоанну III не нравилась независимость Новгорода. И он организует (1478) поход, обвинив новгородцев в связях с поляками и литовцами: «Мне можно, а вам нельзя!» Отбирает у Новгородских бояр имущество, но по справедливости предоставляет им земли в окрестностях Москвы в обмен на военную службу и политическую лояльность. В общем-то по-человечески, тем более в те времена, когда ещё не известно, что ценнее – свобода или стабильность, независимость или сильное государство, т.е. тоже независимость, но на более высоком уровне.

У каждого русского глубоко в душе сидит желание сосредоточить всю власть где-то возле себя. Ясно и то, что одному со всей властью не справиться, и  ты вынужден раздавать её чиновникам, но, при этом, теша себя мыслью, что она (власть) остается у тебя в руках, так как ты (хозяин) всегда можешь принародно выпороть любого феодала. И это справедливо! И народ всегда это одобрит: он не любит ни богатых, ни феодалов, ни чиновников, которые, однако, в это же самое время ехидно ухмыляются и снисходительно хихикают, хорошо понимая, что реальная власть уже давно ими приватизирована, и при этом «освящена» именем всеми любимого «хозяина» (царя, вождя, генсека, президента), венчающего незыблемую «вертикаль», основой которой чиновник и служит. Правда, сейчас образ «хозяина» стал слегка раздваиваться, приближаясь, наконец, к византийскому оригиналу нашего герба, всегда таившему тайну (две головы-то зачем?) и вот тебе – на! Оказывается всё это было давно предопределено! Тут и разгадка! А Россия, наконец, непроизвольно, интуитивно вышла на новый «сдвоенный» способ долгожданного «самоуправления». За ним, скорее всего, и будущее на фоне мягкотелой Европейской демократии.

Итак, благополучное княжение Ивана III продолжается вплоть до 1505 года, когда строго по правилам власть переходит к его сыну Василию III, который достойно продолжает дело отца. Присоединяет к Москве Псков, Смоленск, Рязань. При нем официально осмысливается и осознается понятие «Москва – третий Рим. Четвертому не быть!», предложенное монахом Псковского Елизарова монастыря  Филофеем.

Очень противоречивым складывалось правление Ивана IV, получившего прозвище Грозный. Он в три года, после смерти отца (Василия III), становится Великим князем. Но лишь 7 января 1547 г. происходит венчание на царство 16-летнего отрока.

Правление Ивана IV можно смело поделить на две части, когда вначале он проявляет лучшие черты своего характера, видимо под влиянием своих духовных наставников: митрополита Макария, князя Андрея Курбского, окольничего боярина Алексея Адашева и священника Сильвестра.

При Иване IV впервые созывается сословно-представительный Земский собор, великое творение Земли русской, сыгравший в судьбе России благотворную роль (но, к сожалению, крепко забытую) в её экономическом, культурном и духовном развитии. Создаются прообразы будущих министерств – приказы: военный, финансовый и внешней политики. Вводится суд присяжных. Происходит отмена некоторых боярских привилегий, в том числе кормление на должности, а деятельность наместников на территориях отныне контролируется местными выборными органами. Выборным является даже староста. Во как! Мы-то Грозного держим за деспота, а он даст сто очков вперед нашим продвинутым правителям. Но, не будем спешить!

Эти реформы, как сейчас сказали бы, молодого царя, естественно, встретили яростное сопротивление бояр, пытавшихся не раз его свергнуть, организуя заговоры в различных сочетаниях. Вообще всё царствование Ивана IV трагично и логике не поддается. Начинается оно с грандиозного Московского пожара. Пожар в России, к тому же большой, - это что-то сакральное, предвестник перемен и смены вех, обновления или возрождения. В России в огне всегда что-то исчезает, но и нарождается новое. Вот такая огненная диалектика! А в разгар боярского бунта, когда ему всего-то 23 года, он тяжело заболевает, но, тем не менее, требует от бояр присяги своему пятимесячному сыну – «пелёночнику» Димитрию, скончавшемуся через месяц. Характер у царя есть! Но либеральный период правления закончен.

Борьба Грозного с боярами очень напоминает противостояние нашего «Царя Бориса» с Верховным советом. Договариваться изначально не умеем и не пытаемся. А поэтому и имеем два правления кинематографистов, два Союза писателей, почвенников и западников, патриотов и правозащитников, демократов и законников. А поговоришь с каждым из них – люди как люди.

Создается впечатление, что какая-то таинственная сила метит нас и делит на части, как неодушевленных существ. Это, как у Зощенко, когда один «идейный» гражданин, будучи за рубежом, решил принципиально не давать чаевые развращенным буржуазным элементам, но только уже дома обнаружил, что это его занудство уже при первом его переезде в следующую гостиницу, хорошо известно новому персоналу по крестикам, оставленным на его чемоданах предыдущими ребятами. А соответственно крестикам получайте и сервис! И нас кто-то всех пометил, а мы, как бараны, уже не можем свернуть с милой нашему сердцу бескомпромиссной, а поэтому вечно конфликтной, дороги.

Во время болезни царя часть бояр переметнулась на сторону его двоюродного брата, князя Владимира Старицкого. У царя появляется болезненная подозрительность, он всюду видит измену. Он начинает подозревать даже своих преданных советников, и они впадают в немилость: Адашев сослан в Юрьев, Сильвестр вынужден удалиться в Соловецкий монастырь. Андрей Курбский, близкий по духу и первоначальным деяниям, руководивший взятием Казани и разбивший Ливонское войско, почувствовав, что и над ним нависла угроза, предпочитает изгнание и бежит в Литву, где тогда в юриспруденции господствовало «Магдебургское право», по которому, например, в Польше рядовой шляхтич в сейме имел право на LiberumVeto, делающее решение сейма недействительным. Тогда и в России стоял вопрос – куда пойти: в сторону фактически русской Литвы или монгольской централизации. Это  и был основной вопрос нашего первого смутного времени. И Курбский был не одинок. Если до сих пор людской поток преимущественно шёл в Московию (люди уходили от католичества), то режим Ивана Грозного изменил его направление.

Но, зато есть их переписка (1564 – 1577) – этот неожиданный опыт ярких личностей и пламенных публицистов, внутренне свободных и хорошо знающих суть вопроса людей. Их полемика (Князь Курбский – автор «Истории Великого Княжества Московского» и Иван Грозный – тоже не новичок в литературных делах) отличается образностью и страстью, и каждый убежден в своей правоте: один защищает права княжеской аристократии, отвергая возвышение «худородных» людей, другой – общегосударственные интересы любой ценой.

Однако, Иван Грозный не только отличный литератор, но и отменный постановщик, организовавший «спектакль» с самоотречением от престола и переездом, сначала в Коломенское, а затем в Троице-Сергиев монастырь. Откуда он пишет два письма. В одном из них, адресованном митрополиту, обвиняет бояр и духовенство в измене и своем намерении отречься от престола, а во втором – «слезном», обращается к народу, заверяя его в своей любви к нему. Многолюдные народные депутации умоляют царя вернуться в Кремль. (В России легко управлять. Народ заранее готов верить, что скажет Царь (вождь). Медведев сказал, что «суд у нас независим» - и народ с ним согласен.) Царь соглашается, но страна разделяется (1565) на две части – в одной сохраняется вся прежняя система управления во главе с Боярской думой («Земщина»), другая – под управлением царя и лично преданного ему служилого дворянства, составляющего с частью вотчинников основу опричного войска.

И всё это сопровождается многочисленными казнями, по приказу царя задушен выступивший с протестом митрополит Филипп, отказавшийся благословить царя, проводится расправа с непокорными новгородцами и казни псковских церковных деятелей.

Опричный разбой направлен против старого боярства, которое блюло традиции Киева и Новгорода, тех, кто хотел западного, шляхетского устройства и тех элементов общества, которые существовали независимо от власти. Соблазн иметь под рукой отряды опричников, потешных или молодогвардейцев у власти был всегда. При желании и сейчас легко из «наших» и прочей «опричи» создать отряды «кромешников», вооруженных «метлами с собачьими головами», готовых «вымести» вон всю «крамолу».

При Иване Грозном произошёл переход от лояльного типа управления, пусть иногда жесткого, к явно жестокому по отношению к своему народу. Это был окончательный перелом в отношениях с Западом, живущем по «Магдебургскому Праву», а поэтому и философия власти от разномыслия и вариантности постепенно стала дрейфовать к строгой державности. Менялись и типы руководителей: соучастники стали не нужны, их сменили Малюты Скуратовы, намертво присосавшиеся к власти.

Но, что парадоксально, Восточная «система» власти оказалась более жизненна, тогда как Западные славянские княжества стали  постепенно приходить в упадок, но (заметьте!) в полном соответствии с существовавшими в них законами и традициями, когда каждая «земля» имела право решать свою судьбу, а следовательно, «играла» свою историю (вот и доигрались!) Поговорку: «Почему ты такой умный, а плохо живёшь?» можно несколько видоизменить: «Почему ты такой свободолюбивый, а вечно зависимый?» Неисповедимы пути мудрой Клио!

В политическом завещании (1572) Иван Грозный оправдывает свою жестокость государственной необходимостью, одновременно каясь и отстраняясь от всех: «Да, я подл и низок, но не так, как вы – иначе!»

Свои театральные способности Иван Грозный демонстрирует ещё раз (1575), когда по собственному капризу провозглашает крещенного касимовского  хана, Симеона Бекбулатовича, «великим князем всея Руси», и садит его в Кремль, а сам, «отказавшись» от всех почестей и титулов, называет себя Иваном Московским и прислуживает «царю Симеону». И эта комедия длится целый год! Видимо, где-то здесь надо искать корни любви русского ума к рулетке, отчаянности типа «была – не была!», «пан или пропал!» и другим рисковым русским забавам, где:  либо «грудь в крестах или голова в кустах!» Рисково, но красиво жить не запретишь!

Конечно, в царствование Ивана Грозного происходили не только одни трагедии, и правил он, лишь официально, 37 лет. Мы уже упоминали о реформах молодого царя. При нем завоевано (1552) Казанское ханство, а в честь взятия Казани построен (1561) храм Василия Блаженного, покорены Астрахань (1556) и почти одновременно – Северный Кавказ, вплоть до Терека. Кстати, второй женой Ивана Грозного после Анастасии Романовны стала кабардинка Марья Темрюковна, дочь воинственного племени, первым вступившим в противоборство с русскими. Поход Ермака (1581) означал начало присоединения Сибирского ханства и всей Сибири.

При Иване Грозном выходит «Домострой» Сильвестра, новый «Судебник», Боярская Дума заменена Избранной Радой (узким кругом советников) – прообразом сначала Петровского Сената (1711), а затем Государственного Совета (1801), церковные земли передаются под контроль казны, впервые в армии введена военная форма – стрелецкие кафтаны, и действует «Уложение о службе», закрепляющее передачу воинской службы по наследству, оплату жалованья и выделение за службу от 150 до 450 десятин земли (Во как! Служи – не хочу!),  1563 год – открыта первая типография, где Иван Федоров печатает первую печатную в России книгу «Апостол».

Русский народ – семейный народ, он и за государство болеет не меньше самих монархов. А поэтому он был оскорблен нечистоплотностью в монарших делах и небрежным к себе отношением, он мог простить даже излишнюю жестокость, но только не ради тщеславия и потехи. Сейчас поражаемся, как тогда русский народ (без ТV и газет) был абсолютно точно информирован о состоянии дел и в стране, и при дворе. В этом ему помогали не только его чутье и интуиция, но и личное соучастие и сопереживание каждого в делах страны, а также крепкая духовная связь всей нации, когда важный слух по земле «молвился», а правда в сердцах чинилась. Это основа русской нации, её достоинства и патриотизма. Русский народ – народ государственный, а самодержавие – его главное изобретение, а поэтому он долго не может быть без государя – правителя, он сиротеет без опеки и покровительства. Имея призвание религиозное, духовное, он все неизбежные тяготы, часто греховные, по управлению державой доверял своему царю-батюшке и даже сочувствовал ему, зная свои, далеко не ангельские, привычки.

Конец правления Бориса Годунова ознаменовался большими бедствиями – неурожаем и голодом, доходившими до людоедства. А всё это народ связал с нераскаянным грехом царя Бориса, с умерщвлением царевича Дмитрия. Убиенный угличский отрок «оживает», и Григорий Отрепьев, беглый монах, выдавая себя за царевича, наспех собирает войско (с помощью поляков) и идет на Москву, и войско его растет, как лавина.

Скоропостижно умирает Борис Годунов, его юный сын Федор свергнут и убит сторонниками Самозванца, который вступает в Москву, венчается на царство, обручается с Мариной Мнишек, дочерью польского воеводы. Но народ недоволен браком с католичкой и его убивают. Престол занимает  Василий Шуйский, но появляется новый Лжедмитрий II – Тушинский вор.

Фигура Василия Шуйского, правящего всего четыре года (1606 – 1610), хотя и не великая на общем российском фоне, но характерная для смутных времен. Его судьба какими-то моментами схожа с судьбой «перестроечного» Горбачева. Оба они ставленники правящих элит – один из самых родовитых бояр, другой из верхов правящей партии. Обоим суждено править в очень неспокойное и быстро меняющееся время. При Шуйском вспыхнуло первое на Руси крестьянское восстание под руководством Болотникова, ребёнком взятого в плен татарами, а затем проданного в Венецию. А при Горбачеве впервые в открытую («в законе») произошла забастовка шахтёров, начавшись в Кузбассе, которую возглавили бывшие спецпереселенцы, внуки кулаков и немцев Поволжья, тоже не по своей воле оказавшихся в Сибири. И Шуйский, и Горбачев оба душой тяготели к Западу, надеясь на его сочувствие и помощь, но оба были низложены, фактически «своими»: первый родной ему «семибоярщиной», второй бывшим сопартийцем по КПСС, вскоре ставшим верховодом либеральных олигархов – Ельциным.

К Лжедмитрию II приходит 20-тысячный отряд поляков, в Тушино прибывает и Марина Мнишек, делая вид, что узнаёт своего мужа Лжедмитрия I в Лжедмитрии II. Тушино становится своего рода второй столицей. А бояре, как в детских играх, переходят из одного лагеря в другой («Тушинские перелеты»). Наступают поистине смутные времена. Самозванцы появляются, как ранние цветы из-под снега: тут и Петр, выдававший себя за сына Федора Иоановича, и некий Федор, представлявшийся племянником Дмитрия, и несколько «сынов» Ивана Грозного, и другая «родня». Как дети лейтенанта Шмидта.

Русь кипит. Низложив Шуйского, бояре выбирают царем Владислава, сына польского короля Сигизмунда III, но с условием принятия Владиславом православия. Сигизмунд отказывается, и польские войска занимают Москву. Лжедмитрий II убит. Народ штурмует Кремль с засевшими там поляками, которые устраивают пожар, уничтоживший все постройки посадов, окружавших кремлевские стены. В отместку Сигизмунд берет Смоленск, а Новгород оккупируют шведы.

Но … на севере и востоке от Москвы собирается народное ополчение. Нижегородский земский староста Минин (Кузьма Минич Сухорук) и князь Дмитрий Пожарский встают во главе патриотического движения. Минин занят сбором средств, а Пожарский – организацией войска. По всем весям России рассылаются письма, собирая вновь «Совет всей земли» в Ярославле. Войска Пожарского осаждают Москву, польский гарнизон сдается. В феврале 1613 года в Москве собирается Земский Собор, который избирает царем Михаила Федоровича Романова, а 1 мая митрополит Кирилл Ростовский венчает его на русский престол. Это начало династии Романовых, продлившееся ровно 300 лет, до второго нашего смутного времени.

А вторая смута в России началась с «малокровия» царской власти, хотя с экономической стороны держава крепла и развивалась. Правление Николая II не задалось с самого начала. Кровавая коронация (14 мая 1896) сразу насторожила народ. А вскоре поползли слухи, что неизлечимая болезнь царевича Алексея – это наказание за пролитую кровь. Не вызывали восторга у народа и надменность Гессенской принцессы Алисы и пребывание при дворе на правах «члена семьи» хитроватого и всесильного Гришки Распутина «Святого Черта». Появление таких личностей при дворе, как, например, Березовского при семье «царя Бориса» или современного Петрика – «академика» по «живой» воде, субсидируемого Думским руководством, является первым признаком разложения власти.

Народ со стороны царя-батюшки почувствовал отсутствие отеческой опоры, а тут ещё и наша церковь, запутавшись в бюрократических проблемах, скомпрометирована не только в глазах просвещенного общества, но и всего населения. Всем этим не могли не воспользоваться большевики, действующие, надо признаться, эффективно и целеустремленно. Народ дрогнул, засомневался, и всё враз стало рассыпаться. Читать дневники Николая II (1916 – 1917) – это пытка для русского человека: идёт война, революция зреет по часам, в Думе натуральные бунты, а «самодержец» обеспокоен цветом обоев в спальне Аликс и всходом цветов в своем огороде. И тут же горько сострадает о кончине «незабвенного Григория», убитого бездушными «извергами» в доме князя Юсупова. Рушится страна, трон, династия, тысячелетние устои, а царь-батюшка обеспокоен проигрышем в домино и пропуском занятий по географии с царевичем Алексеем. Это даже не Шекспировские трагедии с их человеческими страстями. Здесь одна «достоевщина». Если не о себе, так подумай о своих прекрасных детях, действительно похожих на ангелов. Или ты заведомо готовишь им судьбу несчастных убиенных князей Бориса и Глеба? Печально, но это уже будет не трагедия, а обычное рядовое убийство при «дворе» во времена русских «смут».

Февральская революция, начавшись с бунта кухарок (перебоев с продуктами), неожиданно для всех политических сил свершилась мирно, прямо скажем, по-товарищески (уже действовали Советы рабочих, солдатских и «курячих» (З. Гиппиус) депутатов). А началась она с конца – с отречения Николая II в пользу Великого князя Михаила Александровича, а он возьми да откажись от престола, передав всё на усмотрение Учредительного собрания, о созыве которого мечтало несколько поколений русских демократов. А на поверку истинными демократами показали себя только Царь да его брат. Как в сказке! Революция оказалась не востребованной обществом, а упала, как манна с небес, к ногам группы думцев, образовавшим в итоге Временное правительство. А что делать – не знают! То ли Ленина встречать с почетным караулом на Финляндском вокзале, возвратившегося в апреле на Родину в «пломбированном» вагоне через противоборствующие страны, то ли усмирять июльский большевистский путч, а Ленина арестовывать, то ли подавлять Корниловский мятеж, восстанавливая Красную Гвардию или всё-таки готовиться к Учредиловке. Так безвольно, лавируя между множеством самоисключающих требований, докатились до Октябрьского переворота и безропотно (по-демократически) слиняли за рубеж, чтобы уже оттуда наблюдать, чем дело кончится. А Россия-матушка забурлила скопившейся в ней энергией.

Во всех структурах государства, в том числе и в политических партиях (кроме большевиков), царит полное разложение. О единстве державы позабыли все. Всё стало разрешено, везде провозглашают, заявляют, манифестируют. Как по анекдоту: «Как только перестали карты проверять, так масть и поперла!»

В качестве иллюстрации приведем редко вспоминаемое противоборство с большевиками на Дальнем Востоке. Здесь в начале 1918 года судьба, казалось бы, дала «белым» шанс, когда Советам не удалось сходу закрепиться у власти, а поэтому появилась возможность объединить все имеющиеся силы для предстоящей борьбы с большевиками. А на самом деле воцарилась уже крепко забытая, но всё-таки милая  русскому сердцу «семибоярщина». Здесь на узкой «дорожке» (Транссибе) столкнулось  много различных философий, идеологий, интересов и укладов жизни. Тут фактически сосуществовали и остатки «красных», и уже возникшие «белые большевики», и, конечно, «спасители» Великой России, и местные казаки, и неожиданно появившийся корпус чешско-венгерских пленных, поначалу мирно движущихся во Владивосток для отправки на родину, но случайно захвативших по пути какую-то часть громадных царских золотых запасов и решивших поэтому «погулять» на тризне своих победителей. Еще немного и Сибирь отошла бы к Чехии. Вот смеху-то было бы!

Здесь же в качестве не то союзников, не то захватчиков подвизались и японцы, и американцы, и китайские хунхузы. Парадом пытается командовать Хорват (имя), управляющий бывшей когда-то могущественной империей – КВЖД, но вынужденный сейчас лавировать между местной «братвой» и старым начальством, союзниками, чехами и Омским правительством.

К сожалению, в этот момент в Сибири не оказалось Карла Густава Маннергейма, способного почти в таких же климатически условиях объединить свой «чухонский» народ, который в итоге создал первоклассное Европейское государство Финляндию.

А все местные перешли в атаманы – уж очень понравилась должность и никакой ответственности. Наиболее видными считались атаманы Уссурийского и Амурского войска: Семенов, Калмыков, Скипетров. На этом же уровне «работают» и бывшие генералы, исполнявшие свои должности ещё до большевиков и не желающие марать чистые ризы «белой» идеи (генерал Мандрыкин, генерал-лейтенант Бондырев), а также бывший министр Чернов и другие деятели помельче.

Все эти силы и формирования идеологически рассеяны в широком спектре: от непримиримой эсеровщины через думское словоблудие до «Боже, царя храни!» И конечные цели всех этих атаманов и «государственных» деятелей тоже широко варьировались от «великой – неделимой» до самостийной Сибири, или её части, в крайнем случае, Дальнего Востока, надеясь, что за дальностью можно как-то затеряться и быть забытым.

Но всех их объединяла страсть к полнокровной штабной жизни (адъютанты, курьеры, конвои, авто и спецпоезда, а ещё лучше с бронепоездом), чтобы на 250 штыков, как минимум, два оркестра, встречи и проводы, кортежи и салюты, а в итоге, как всегда, кутежи и пьяные оргии с сёстрами милосердия, с мордобоем и перестрелками. Никого уже не удивляло, что «боевой» атаман с вооруженной охраной, «обмывает» в кафешантане свою очередную атаманшу из Харбинских шансонеток и тут же преподносит ей под оружейные залпы колье в 40 тыс. руб. Что-то среднее между опереттой и сумасшедшим домом. А поэтому в «рабочее время» они не брезговали ни контрабандой, ни обычным грабежом, благо все поезда шли по «их» территории. А следовательно, и армии их уже наполовину состояли из опасных для общества индивидов, давно забывших, что такое настоящая служба.

Находясь внутри этой буйствующей стихии, людям было не дано осознать, что они являются соучастниками похорон России, начавшимися с разложения большевиками армии, которая, если уж говорить по понятиям, не должна быть политической силой, а лишь народной по задачам и аристократической по духу и жажде подвига.

Без поддержки местного населения, а это относилось не только к Дальнему Востоку, но и ко всей России, удержать власть в стране было трудно. А местное население, уже долго варившееся в атмосфере безвластия и потерявшее все ориентиры в пространстве, устало и готово было на любую сильную власть. Этим и воспользовались большевики, оставив пока крестьянство в покое до 29-го года: «Копите, богатейте, всё это нам ещё пригодится, когда встанет вопрос о Земшарной Республике Советов».

Дальнейшие перипетии этой второй русской смуты рассматривать смысла не имеет, так как бесславный конец «несвоевременного» социализма уже был предсказуем. «Холодная», а часто и горячая, война продолжалась до начала 90-х годов, когда в одночасье пало и исчезло в тар-тарары то, что 70 лет было «мозгом класса, силой класса, славой класса», и никто, ни один член партии, а их было 19 млн. «продвинутых» по жизни людей, не вышел защищать свой «мозг и славу».

Не было «плачущих большевиков», чтобы слезы из глаз». Так пошло и закончилась наша вторая смута, наше «коммунистическое далеко», не решив никаких проблем, а лишь показав всему миру, как опасно давать власть «с Лениным в башке и наганом в руке». И все-таки напрашивается вывод, что две русские смуты, так не похожие одна на другую, объединяет понятие – насилие и произвол. Первая была последствием чудовищного тиранического правления Иоана Грозного, расшатавшего государственный и общественный строй страны безобразной, самовластной борьбой возле престола, что подвергло страну крайней опасности быть захваченной  чужеземцами. А вторая – это вообще сплошное насилие над личностью, его волей, верой и даже сознанием, не отпускавшим человека ни на миг. Характерная фигура первой смуты – не упоминаемый нами ранее Прокопий Ляпунов, побывавший во всех тогдашних «горячих» точках: стоял за Лжедмитрия I, находился в отрядах Болотникова, предлагал корону князю Скопину, родственнику Шуйского, стоял за Тушинского самозванца, затем за поляка Владислава, участвовал в изгнании поляков из Москвы, но поссорился с казаками и был ими убит.

Вторая смута, хотя и ближе нам по времени, но дальше от понимания, т.к. в течение 70 лет многое «процедилось», не оставив реального осадка в памяти (белое движение, раскулачивание, голодомор, эмиграция, репрессии, начало Отечественной). И характерных фигур поэтому должно быть, как минимум, две: одна из времен входа России в социализм, а другая – при выходе, ибо это уже совершенно разные эпохи, когда у нашей элиты и кровь поменялась.

Первой фигурой можно считать Льва Троцкого, одного из вождей двух русских революций 1905-го и 17-го годов, бывшего вторым после Ленина руководителем пролетарской Республики, организатором Красной Армии, однако сразу после смерти Ленина исключенного из партии и изгнанного из страны. Но и этого Сталину было мало: его месть – удар ледоруба – настигла Льва Троцкого в Мексике в 1939 году, когда уже шла II-я Мировая война.

Вторым типажом уже уходящего с арены социализма, вобравшего в себя всё его лицемерие и двуличие, можно считать Бориса Березовского, легко ставшего «своим» человеком в семье «царя Бориса», долго и успешно управляющего (благо примеры в русской истории есть!) важнейшими вопросами государства, экспортом нефти, телеканалами и военными действиями в Чечне, где он строго соблюдал интересы различных «диаспор», чуть было не присоединивших Россию к Кавказскому эмирату, а возможно и, скорее всего, к международному семитскому кагалу.

Дорого обходятся русскому народу фантазии наших правителей, «землю всю охватывающих разом». Любой народ, перенесший то, что перенес наш, уже давно бы исчез с лица земли.