Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Владимир Старых. На реке в Заполярье. Воспоминания

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 
-  Ледоход закончился. Завтра воскресенье. Пойдём с утра на лодке искать траву на сено для оленей? - сняв медицинский халат и надевая полушубок, спросил Женя. 
-  Куда? 
-  Говорят, на прошлогоднем месте травы мало. Надо искать новые угодья внизу по течению.
- Ты знаешь, что лодка на ходу и мотор не барахлит? 
-  У Василия Ивановича спросим. У него всегда во всём порядок.
-  Пойдём.
Женя – молодой терапевт из Челябинска. Я – начинающий хирург из Воронежа. Работаем в Якутии по распределению после окончания института. Наша районная больница находится в посёлке Кюсюр, расположенном на берегу реки Лены в нижнем её течении. Мы молоды, полны сил. Верим, что здесь наберёмся профессионального и жизненного опыта, вынесем все трудности в суровых заполярных условиях  и честно выполним свой долг перед государством, которое нас бесплатно учило в медицинском институте, платило стипендии и предоставляло спортивный зал и инвентарь для занятий спортом. Мы добросовестно и старательно трудимся и намерены работать без отпуска все три года в Якутии, согласно заключённому  договору. 
Женя и я  ровесники, живём в комнате бревенчатого барака с отдельным входом. Дверь из комнаты без тамбура открывается непосредственно наружу, и  воздух с морозцем струится сквозь щели. Работаем с восьми утра до шести вечера. После окончания рабочего дня в комнате затапливаем печь заранее подготовленными дровами. Зимой, пока разгорится огонь в печи и в комнате согреется воздух, выходим из жилья на лютый мороз и ежедневно, даже в темноте полярной ночи, пилим брёвна, колем дрова и складываем их в комнате на просушку у печки для завтрашнего дня.  Когда от затопленной печи становится тепло и мы ещё согреемся  чаем, оставляем на печке ведро с речной водой из проруби в надежде, что после сна будет, чем умыться.   Потом забираемся под одеяла  и при свете керосиновой лампы  читаем художественную литературу и делимся своими мыслями  о прочитанном.  
Как-то перед сном Женя отложил в сторону читаемый томик и, повернувшись ко мне, спросил: 
- Что ты скажешь об афоризме «Особенной любви достоин тот, кто недостойной душу отдаёт»? Ведь справедливей было бы считать, что особенной любви заслуживает тот, кто душу отдаёт достойной?
-  Если мужчина любит недостойную, вероятно, у него очень сильная любовь. Такое  чувство  заслуживает уважения. Почему же он любит недостойную? Быть может, они живут на необитаемом острове только двое? Хотелось бы знать, в чём её недостойность:  варить умеет только яйца и картошку в мундирах? Смысл этого афоризма  из сонета Шекспира в переводе Маршака легче понять в контексте.
Женя удовлетворённо улыбнулся, взял в руки отложенный томик и прочитал:
     «Так бесконечно обаянье зла,
              Уверенность и власть греховных сил,
              Что я, прощая черные дела,
              Твой грех, как добродетель, полюбил.
 
              Все, что вражду питало бы в другом,
              Питает нежность у меня в груди.
              Люблю я то, что все клянут кругом,
              Но ты меня со всеми не суди.
 
              Особенной любви достоин тот,
              Кто недостойной душу отдаёт.
 
    Немного подумав, я пустился в рассуждения.
  - Из контекста видно, что герои сонета живут в среде, где уверенная власть греховных сил и обаянье зла. Не ясно, что конкретно подразумевается под греховными силами: жестокость церковной инквизиции и других властей или порочность окружающих людей? В такой обстановке недостойность женщины, возможно, меркнет перед греховными силами, и грех её на этом  фоне персонаж 
воспринимает как добродетель и даже полюбил. То, что вражду питает у других,  а у персонажа  вызывает нежность, а также любовь его к тому, что все клянут кругом, наводит на предположение о возможном отклонений его эмоций или  необычности ума.  С точки зрения простого человека, мужчину, который, душу отдаёт недостойной, становится жалко. В представлении русских, если кого-то жалеют, это может означать, что его любят. Вот и получается, у героя сонета есть шансы на любовь из-за жалости к нему. Не исключён и вариант, что персонаж хитроумно играет демонстрацией своей оригинальности, чтобы всего лишь  вызвать к нему интерес конкретной женщины. В таком случае говорить об особенной любви к персонажу не приходится. Что же касается термина «особенной», мне кажется, он не из текста Шекспира, возможно, употреблён Маршаком. Да и перевод другим поэтом может оказаться  без этого слова.  
Женя терпеливо выслушал мой пространный ответ.                       
 - Действительно, Маршак при переводе мог по-своему понять и выразить смысл текста автора. Чтобы нам объективно толковать сонет Шекспира, надо прочитать первоисточник. К сожалению,  у нас такой возможности нет. Кто вышлет нам текст, составленный самим Шекспиром? Сколько на это понадобится времени, а, если вдруг кто-то пришлёт, успеем ли мы получить его? Ведь даже ежедневные газеты нам доставляют самолётом нередко один раз в месяц. 
 Наше интеллектуальное общение с Женей скрашивает суровый быт и взаимно обогащает  нас.
Зимой по зову будильника утром вскакиваем с железных, выданных  больницей кроватей,  с  ощущением, будто выскочили из постели в тундру на мороз. Пока мы спим, печка быстро остывает, и к утру вода в ведре уже  превратилась в толстый лёд. Поэтому, не умываясь, мчимся в расположенное недалеко от нашего жилья  деревянное барачное здание  больницы, где, благодаря стараниям истопника, всегда тепло. Там умываемся, бреемся и, напившись горячего  чаю с принесённым из дома печеньем, приступаем к работе в стационаре до плотного обеда в поселковой столовой. Потом ведём амбулаторный приём больных до шести часов вечера. Так,  не считая дни, живём всю зиму, кажущуюся бесконечной в полярной ночи, пока её постепенно не сменит более продолжительный многосуточный полярный день с гомоном разнообразных  перелётных птиц, сонмищем  комаров и тучами назойливой мошкары. 
 - Надо предупредить Василия Ивановича, что  нам нужна будет лодка, - напомнил Женя.
  - И не забыть  полностью залить бензобак, - добавил я.
  Василий Иванович значительно старше нас, на севере живёт давно. Его знают все как честного человека, добросовестного труженика, любящего свою большую семью. В больнице он числится  истопником много лет и по собственной инициативе выполняет в больнице всякую физическую работу.  Он почти всегда молчит, но если что-либо скажет, то это всегда справедливо или рационально.  На нём лежат хлопоты по круглогодичному отоплению всего помещения, он взял на себя и постоянную  заботу о ездовых оленях, которые здесь необходимы для перевозки дров и других грузов. Оленья упряжка с нартой у больницы - единственный транспорт. Дорог здесь нет. На весь посёлок вдоль бараков только один тротуар шириной в две грубые доски, настеленные на поперечно уложенные брёвнышки из не гниющей в воде лиственницы. В короткое и холодное лето он возвышается над влажной тундрой. Здесь вечная мерзлота. Деревья не растут, лишь в горных распадках встречаются низкорослые кустарники, стланики, невысокая трава и мох. С наступлением лета, чтобы  достаточно запасти сена на подкормку наших оленей в долгую полярную ночь, иногда приходится искать несколько мест для сенокоса. Средства на питание оленей в  бюджете больницы не предусмотрены, а без оленей в зоне бездорожья тундры трудно обойтись. Вот и вошло в нашу неписаную обязанность летом заготавливать сено для оленей. 
Утром яркие лучи солнца напомнили мне, что давно наступил     полярный   день,  и можно  взять фотоаппарат, который  после полярной ночи ещё  не использовал. Отправляясь в путь и имея небольшой опыт  общения с природой Севера, я всегда на всякий случай брал с собой герметично закупоренные коробок  спичек и бумагу.  И на этот раз по привычке захватил их, хотя поездка намечалась недолгой:  только найти место для сенокоса и – назад.
          Василий Иванович, выслушав наше намерение отправиться в поисках   
травы на лодке, помолчал и не спеша, как бы что-то взвешивая и вслух рассуждая,  сказал:
  - Если бы пошли вверх по течению, в случае чего оттуда могли вернуться сплавом. Обратно - быстрое встречное течение. Вниз вам одним идти нельзя.  Я пойду с вами.
   Мы с одобрением отнеслись к такому предложению: Василий Иванович хорошо знает ближайшие берега, и с ним быстрее найдём место с подходящей травой. 
Говорят, в половодье  Лена на равнинах разливается вширь на  сорок  километров.  В нижнем её течении берега высокие и горы местами сжимают русло реки до двух километров.  Течение  там  ускоряется, и могучая река стремительно несёт свои холодные воды в ледовитый океан. Русло реки ближе к  устью разветвляется на множество рукавов, образуя  бесчисленные острова и мелкие наносные островки,  которые то исчезают, то в иной год появляются. 
После ледохода  на берегу скопились глыбы льдин и даже в солнечный день здесь холодно. Мы забираемся в обычную рыбацкую лодку с установленным на её транце подвесным мотором.  Василий Иванович заводит его, и лодка быстро отчаливает от берега.  
 На воде опасных для навигации помех не видно, лишь изредка встречаются унесённые рекой  павшие деревья. С  ветвями они, как правило, хорошо видны издали, и мы обходим их. День солнечный. Лодка, оглушительно треща мотором и вздрагивая на мелких волнах, прорезает сизую поверхность реки, оставляя позади две расходящиеся волны с белыми гребнями. Воздух чистый, влажный, прохладный и при вдыхании вызывает необычное ощущение бодрости и осознание нашей причастности к первозданной природе. Но в ней, при её притягательности, таятся и опасности, которые трудно предсказать. Проносятся мысли: «Не налетим ли на полузатопленное бревно, не заглохнет  ли мотор на стремнине реки, не понесёт ли обездвиженную лодку быстрым течением к океану? В устье реки среди множества островов на сотни километров даже оленевода не увидишь: он  кочует за стадом вдали от берега, где в тундре олени ищут свой корм. Так что на пути к океану встреча с человеком не предвидится».
Пересекли середину русла реки и пошли вдоль противоположного высокого левого берега.  Всматриваемся в контуры гор и пытаемся увидеть признаки  возможного угодья для сенокоса. У неглубокого распадка разглядел ниже вершины горы площадку, защищённую от ветров, на которой может расти трава. Показал на неё Василию Ивановичу. Посмотрев, он направил туда лодку, и вскоре она сходу выскочила носом на гравий узкой прибрежной полосы у основания горы. Василий Иванович остался на берегу у лодки, а Женя и я разными маршрутами стали подниматься в гору. Когда я взошёл  на ровное место и поднял глаза на открывшуюся площадку, внезапно замер от удивления. Передо мной в безлюдном мести возникло не чудесное явление дикой природы, а неожиданное творение человека - более чем двухметровый надгробный памятник из красного гранита, установленный на постаменте. На памятнике выгравирована старым русским шрифтом надпись: «…почётный гражданинъ Яковъ Фёдоровичъ Санниковъ, родился 8 августа 1844 г….» Возникли вопросы: «Кто поставил, когда и каким образом поднят на такую кручу вдали от жилья?» Подумал: «Имя с отчеством такое же, как у известного путешественника и исследователя Арктики, который севернее этих мест с острова Котельный в Северном ледовитом океане увидел остров, названный в последующем Землёй Санникова. Судя по  старому русскому шрифту, изготовлен памятник давно, а доставлен, конечно, только по реке. Подняли же его на гору, по-видимому, усилиями множества людей». 
Позвал Женю.  Увидев старинный памятник из привозного красного гранита на горе в далёкой от цивилизации  тундре,  удивился не менее моего: 
- Неужели это могила  того Санникова, который открыл землю, названную его именем? 
- В любом случае мы нашли участок земли Санникова.
Как бывалые туристы сделали несколько фотоснимков памятника и возле него.
          Повезло нам и с поиском места сенокоса: на площадке, прикрытой горой от ветра, оказалось немало  пригодной для сенокоса травы. Задача выполнена, можно отправляться домой.
          Василий Иванович повёл лодку вдоль крутого берега, не выходя на фарватер, где встречное течение очень быстрое.  Скорость нашего передвижения против течения при возвращении значительно медленнее, чем в начале пути. Погода по-прежнему солнечная, воздух над рекой прохладней, чем на берегу, и так изумительно чист, что дышится с наслаждением. Настроение от встречи с  удивившим нас памятником приподнятое. Мысли проносятся то об открытой Санниковым  неведомой земле и причине её исчезновения, то о неожиданно найденном памятнике и судьбе открывателя, то о романе Обручева «Земля Санникова».
         Неожиданно Женя задумчиво заговорил о планах на своё будущее.
         - После отработки в Якутии я хочу поступить в ординатуру московского института. 
         - Почему  московского?
         - Там  хорошие старые библиотеки и новые медицинские: можно найти всё, что меня заинтересует. Клиники лучше оснащены, и выше шансы обучиться новому по специальности.
         -  У тебя в Москве нет родственников, где будешь жить?
         - У специалистов, отработавших на севере после института по распределению и направлению, есть преимущества, и клиническим ординаторам предоставляют место в общежитии.
         -  Я намереваюсь тоже в Москве поступить в клиническую ординатуру по хирургии или в аспирантуру в Воронеже… Наверное, всю  жизнь будем учиться.
         -   Тебе надо идти в науку.
         Разговор внезапно оборвался, когда лодку резко качнуло: это Василий Иванович изменил маршрут и направил лодку поперёк течения к нашему менее высокому правому  берегу.  Одновременно  мы обратили внимание на появившуюся на фоне безоблачного неба тёмную полосу над горизонтом. Потом заметили, что она быстро увеличивается и выдвигается  в нашу сторону. 
          - С какой скоростью несётся туча?  - с любопытством спросил Женя.
          - Кажется, как высоко летящий самолёт, -  предположил я.
  На случай дождя я извлёк из фотоаппарата кассету с отснятой плёнкой и
положил в герметичную баночку, где лежат спички. Подумал, как в посёлке организовать проявление плёнки и убедиться, что снимки получились.
          Вскоре сизая туча быстро заслонила солнце. Всё  вокруг сразу утратило яркие краски и стало сумрачным. Небо до горизонта  затянула тёмно-серая  пелена. Когда мы подошли к фарватеру на середине реки, тяжёлая туча уже нависла над нами. Упали первые капли, и вслед за ними брызги дождя стегнули по одежде и лицу. Река нахмурилась, почернела. Резко усилился ветер. Возле нас стали беспрерывно подниматься волны с взлохмаченными верхушками. Ветер налетал порывами, срывая и разбрызгивая с гребней волн белую пену. С каждой минутой высота волн нарастала, и дождь с брызгами речной воды всё чаще залетал в лодку. Внезапно резким порывом ветра в лодку хлестнуло большой холодной волной.  Я схватил ведро, Женя – объёмную консервную банку, и мы, стоя в резиновых сапогах в воде на дне лодки, бросились вычерпывать её. Лодку то поднимало над волнами, то опускало между гребнями в пучину, оставляя  над головой только окошко в небо. Казалось,  вершины соседних волн вот-вот сомкнутся над нами. Чтобы не упасть в бушующую реку, пришлось одной рукой держаться за борт лодки, а другой быстро черпать и выплёскивать воду. Однако обильные потоки воды от волн всё чаще попадали в лодку. Вопреки нашим стараниям, воды в ней становилось больше. Волна, хлестнувшая через борт, заполняла почти всё дно лодки. После очередной высокой волны, накрывшей корму,  внезапно  заглох мотор. И тогда мы услышали голос бури. Свистел ветер, шумел дождь, свирепо  разбивались о борт разъярённые  волны, плескалась и билась вода в лодке. Вместе с неукротимым дождём ревущая от бури река, кажется, гневно бросала на нас свои обильные потоки. Не обращая внимание на промокшую одежду и холод, отчаянно, почти панически, мы  стремительно черпали воду из тонущей лодки  и выплескивали её за борт. Василий Иванович, держась за мотор, чтобы от резкой качки не свалиться в реку, пытался его завести. Сквозь гул ветра, дождя и волн он прерывисто кричал:
          -  Лодка деревянная... на корме мотор тяжёлый… над водой останется нос… держитесь за него…  не плывите… ветер сильный… прибьёт лодку к нашему берегу
          Когда крутая волна наконец накрыла всю лодку, я оказался в реке. От внезапного острого холода захватило дух. Перед глазами мелькнул контур борта лодки,  я ухватился за него и, подтянувшись, увидел головы Василия Ивановича и Жени, которые то опускались между волнами, то поднимались над их гребнями вместе с носом лодки. Перехватывая борт, приблизился к ним. До берега оставалось метров двадцать. В мыслях пронеслось: «Пока мышцы не остыли и их не свело судорогой, надо плыть к берегу.  Но… одежда промокла, стала тяжёлой, сапоги из-за мокрых носков не сбросить… Сколько  времени можем продержаться в холодной воде? Течение несёт нас вниз к океану, но ветер дует в сторону нашего берега… Василий Иванович советовал не добираться вплавь. У него большой опыт, и я верю  ему».  Одновременно заметил: берег постепенно приближается.   
          Да, Василий Иванович, как всегда, оказался прав. Через несколько минут терпения, показавшихся чуть ли не вечностью, ветер подогнал нас к берегу. Когда нога коснулась дна, исчезло ощущение непосредственной опасности, и мы выскочили из воды на блестящую от влаги россыпь гальки. Дрожа от холода, мгновенно вытащили лодку из реки и опрокинули её.
           - Вот когда можно пожалеть, что никто из нас не курит, и спичек нет, - дрожащим  от холода голосом произнёс Женя. - Всё мокрое.
           - Может быть - не всё, – неуверенно, но с надеждой  произнёс  я.
           С трудом протиснул руку  в мокрый карман, вытащил герметичную баночку. Плохо подвижными от холода пальцами открыл её, извлёк из обёртки сухой спичечный коробок с куском бумаги и протянул Василию Ивановичу. 
           Он молча взял и сразу же принялся за выполнение неотложной и самой важной задачи: под моросящим дождём с ветром, имея сухими только спички с листком бумаги, разжечь спасительный огонь костра.  Женя и я ринулись искать на прибрежной полосе всё, что может гореть. Бегали по скользкой мокрой гальке без передышек долго, стремясь не упасть и движением согреться. Пока Женя и я собирали выброшенные рекой стволы деревьев, ветки, деревянные обломки, постепенно ветер начал стихать. Натаскали на несколько больших костров. Многоопытный   Василий Иванович сумел поджечь кусочки смолистой коры сосны, затем щепки и мелкие веточки.  Прикрыв огонёк своим телом от капель дождя и появившихся среди них влажных снежинок, он, продолжая подсушивать древесную мелочь,  наконец  разжёг большой костёр. Вскоре дождь прекратился и ветер ослабел.  За это время найденные стволы деревьев мы сложили у костра с ветреной стороны, образовав от ветра невысокий заслон, и по его краям подобную поперечную пристройку. Внутри сооружения сложили древесную кору хвойных деревьев и щепки для другого костра. Когда его разожгли, между  кострами настелили под ноги подстилку из мелких ветвей. От костров желанное тепло пошло к нам с разных  сторон. Для ускорения просушки одежды, из неё выжали воду и развесили на жерди вблизи костров. Свои же тела, как блинчики на сковороде, поворачивали разной стороной к пышущему жаром огню костров. Постепенно бельё на теле высохло.  Развешанная верхняя одежда испускала пар, вселяя в нас надежду,  что и она всё-таки подсушится. По мере прекращения испарения, всё, что было тёплым и представлялось сухим, начали надевать. 
        После того, как общими усилиями перевернули опрокинутую лодку, Василий Иванович занялся мотором.
-  Наша помощь нужна? – спросил Женя.
        -  Нет. Поддерживайте огонь… сушите одежду.        
        Теперь, когда явная опасность утонуть миновала и мы уже не дрожали от холода, у Жени появилось желание поделиться тем, о чём  в это время думал и я.
       -  Как нам повезло, что с нами пошёл многоопытный Василий Иванович!
       - Да, но это не везучая случайность, а следствие его прозорливости и заботы о нас – молодых и мало знающих каверзы севера.
          Наконец, полностью облачившись  в тёплую, пахнущую запахом костра и хвои верхнюю одежду, я лёг на хворост и в согревающем со всех сторон тепле от  костров, освобождаясь от нервного напряжения и физической утомлённости, неожиданно   задремал.
          Треск  мотора вернул меня к действительности. Это Василию Ивановичу удалось запустить мотор лодки. Увидев, что я поднял голову, он улыбнулся.
         -  Бензина хватит.… Пойдём вблизи своего берега. … Скоро будем дома. 
         Всё, что предсказывал Василий Иванович, всегда сбывалось. Так было и в этот раз.  
           С тех пор прошло более полувека. Но память надёжно хранит эмоционально насыщенные события далёкого прошлого. Когда же всплывают картины былого и меня вновь охватывают незабываемые ощущения и  переживания того дня в Заполярье на реке Лене, с благодарностью судьбе я  вспоминаю Василия Ивановича – честного, доброжелательного, мужественного,  с житейской мудростью человека, который в момент опасности, нависшей над его жизнью, не теряя самообладания в поисках выхода из критического положения,  направлял свои мысли и старания на спасение всех нас. Очень хочется, чтобы образ такого прекрасного человека не развеяло стремительно несущееся время со своими изменчивыми идеалами и понятиями ценностей.                                 
Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.