В жизни любого человека иногда случаются события, подобные вспышкам молнии на сером небосклоне жизни. Они не обязательно оказываются судьбоносными, круто меняющими привычное течение бытия. Случившись неожиданно – вспыхнув на мгновение, – они озарят жизнь человека, заставят его удивиться, заново открыть самого себя, а потом остаются в памяти волнующим воспоминанием...

   …Тем летом я впервые побывала в горах Алтая. Горы не то чтобы удивили меня, как человека, впервые увидевшего их, но как-то по-особому поразили. Точнее сказать, горы меня испугали. Может быть, потому, что самый первый раз я их увидела на закате: в долину заповедного высокогорья наша группа прибыла к ночи.

 Солнце уже почти село. Словно огромные тёмные декорации на фантастической сцене, возвышались вокруг нас тёмно-синие, почти чёрные треугольники. Горы обступили нас кольцом. Я подумала о том, что вот уж великое множество веков возвышаются они над землёй. Что по сравнению с их возрастом жизнь человека? Да, с самого первого взгляда я испугалась гор – мне нечего было противопоставить их грандиозности. Чувство страха, возникшее из ощущения невозможности выбраться из их каменного оплота, не оставляло меня в течение почти всего нашего путешествия.

   …Мы жили в долине уже больше десяти дней. Наблюдали, как рождаются облака: словно огромные куски ваты, лежит на перевалах и среди вершин густой туман. Начинает всходить солнце, и туман клубами медленно поднимается к небу. Вот одно облако поднялось над вершиной горы и накрыло её белой шапкой, а соседнее ещё низко - оно поднимется чуть позже и сольётся с остальными. И двинутся облака все вместе, одной сплошной туманностью в любую сторону света и прольются где-нибудь дождём.  

Мы совершили восхождение на ближайшую, не очень высокую вершину, и перед нами предстало горное озеро с неподвижной зеркальной гладью. Вода, - до того прозрачная, что сквозь неё были видны камни на дне, - переливалась разными цветами в зависимости от положения солнца. Озеро становилось то бирюзовым, то голубым, то серым... 

Мы ночевали несколько суток на его берегу. По утрам видели, как медленно плыли над водой облака под сопровождение еле уловимого звучания, исходившего от каменных массивов. Мы слушали эту музыку гор, а я думала о том, что если следовать по Катунскому хребту  далее на юг, то можно добраться до самой Индии, мира совершенно иного – яркого, волшебного и загадочного… Начавшийся и затянувшийся дождь заставил нас спуститься в долину, на место постоянного лагеря. 

Путешествие наше уже приближалось к концу, и его последние дни мы посвятили знакомству с местными жителями. Среди них были особенные люди: поэты, художники, музыканты, талантливые рассказчики…  Один из них играл на гитаре. Я всегда была равнодушна к гитаре, наверное, потому, что мне ещё ни разу не доводилось слушать хорошее исполнение. Однако пошла в гости вместе со всеми.

    Мы долго шли по пересохшей траве навстречу заходящему солнцу. Я почему-то чувствовала себя очень лёгкой, будто вовсе не касаюсь ногами земли, а парю над нею.  Сильно загоревшая и похудевшая, я совершенно стала похожа на подростка. Я научилась самостоятельно ставить палатку, чем очень гордилась, и без страха переходила вброд неглубокую, но очень быструю и холодную горную реку. Пропитанная солнцем и дымом костра, с ногами, до колен покрытыми пылью, в кепке, которую  не хотела снять из-за того, что волосы выгорели, я вошла в дома, где жил музыкант.  

    Деревенским дом назвать было нельзя. Он был переоборудован под студию звукозаписи. В комнате царил полумрак. Мне предложили сесть на кровать у окна. Спрятав под свисающее покрывало пыльные стопы, я приготовилась слушать.

    Не люблю рассматривать людей.  Знакомлюсь с ними интуитивно, для меня гораздо больше значат их голос, глаза, речь. Скажу только, что музыкант был молодым человеком приятной наружности и крепкого сложения, в ослепительно-белой рубашке. Он носил длинные волосы, как многие  гитаристы.   

Первые же звуки его голоса и слова песен поразили меня. Словно в чужом городе вас окликнул давно знакомый  человек. Я почувствовала почти то же. Я уже давно и много думала точно о том, о чём слышалось в песнях. Думала теми же словами. Образы стихов и музыка были мне абсолютно понятны, не требовалось вникать и задумываться. Они  входили в моё сердце сразу и занимали в нём место, давно принадлежащее им. Это совпадение мироощущений было удивительно. Удивительным казалось и то, что такое   е д и н о м ы ш л е н и е я обрела не в большом городе, а в горной долине, сидя среди десятка слушателей. 

    Через распахнутое окно я видела, как на лугу в лучах заходящего солнца пасётся лошадь. Она неторопливо щипала траву,  обмахивала себя хвостом и была равнодушна к моему состоянию. Она как будто всем своим видом, жуя, говорила: «Всё так просто и понятно». И равнодушная лошадь тоже поражала меня. 

Я боялась смотреть на поющего: мне казалось, он знает все-все мои мысли и чувства.  А это не так-то просто – смотреть в глаза тому, кто знает о тебе всё. Но я подумала, что, может быть, он и не догадывается о моём состоянии. Тогда я осмелилась, подняла взгляд и тут же встретилась с е г о глазами. И поняла, что именно м о и х глаз он искал. Из моих широко открытых, удивлённых глаз к его, чуть сощуренным, словно потянулся лучик. Он креп, постепенно превратившись в дорожку. По ней я побежала к певцу, как в сказке бегут по хрустальному мостку. Певец меня встретил на той стороне мостка и уже не отпускал. Он пел для меня. А я не собиралась возвращаться к себе из этого сладостного плена. Мир его песен был моим миром, и я хотела в нём остаться навсегда. 

  Связь наша показалась мне совсем короткой, она прервалась так же неожиданно, как и началась. Возникло ощущение лёгкой слабости. Мне захотелось облокотиться на что-нибудь или лечь. Но я сидела на кровати без спинки. Тогда я закрыла глаза, и дорожка, связывающая нас, медленно исчезла, успевая дать мне возможность вернуться к себе по хрустальному мостку. 

    К себе вернулась я уже другой.

Оказывается, прошло много времени. Совсем стемнело, и слушатели засобирались восвояси.  По возвращении в лагерь нас ждал костёр. Я вытянулась на походном коврике прямо у огня. Кто-то сказал мне, что это опасно. Но я хотела видеть горящие дрова и чувствовать их жар, обжигающий лицо. Сверху чёрным куполом давило небо с огромными серебряными мерцающими звёздами.

 «Вот мы все здесь, под этим небом, - думала я, - мы все вместе и в то же время каждый сам по себе...»

Начался звездопад. Одна звезда «замешкалась» - чуть задержалась рядом с соседней, будто прильнув к ней меньше чем на мгновение, и, устремившись вниз, потухла, не достигнув земли. 

    Чувства мои обострились. Раздражали ночные шорохи, беспокойная шумная возня, кузнечики трещали, словно бурлящая горная река. Становилось дурно от терпкого аромата горных трав, густевшего к вечеру. 

    Всю ночь я не могла уснуть и бродила по лагерю. Под утро, когда начали гаснуть вздрагивающие звёзды и царила только луна, я беспокойно уснула под открытым небом, кое-как устроившись на широком стволе поваленного дерева.

А потом была комната в мезонине, в горной деревушке недалеко от нашего лагеря: меня устроили в дом к бывшему лётчику, вышедшему на пенсию и обосновавшемуся в долине. Я заболела после той ночи – всё плыло вокруг меня, земля ускользала из-под ног, казалось, жар от костра жёг меня изнутри, а горы каменным кольцом сомкнулись ещё плотнее. Было решено, что в палатке мне долее оставаться нельзя, и целых три дня до самого отъезда я жила у бородатого лётчика. В самолётах летая, он близко видел звёзды и свою старость хотел провести как можно ближе к ним. Дом его стоял на самом высоком месте долины. Весь первый этаж он отдал под сельскую библиотеку. Каждый день в неё приходили жители из окрестных деревень.

    В окно мезонина ночью смотрели звёзды.  Они всё ещё беспокоили меня – я не могла смириться с их отдалённостью, их заманчивым дрожащим блеском. Днём, даже лёжа на кровати, можно было видеть горы. Теперь они почему-то не казались мне такими высокими и вроде будто чуть расступились, освобождая путь. Добрый хозяин дома заваривал мне зелёный чай и готовил малиновый морс. На тумбочке рядом с кроватью стояла статуэтка Будды.  Он улыбался своей блаженной улыбкой.  Улыбался мне,  смеялся над моим непониманием, неприятием мимолётности того сладостного плена, в котором я недавно побывала, он смеялся над моей неспособностью о б л а д а т ь   м г н о в е н и е м.