Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail:
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
и ЗАО "Стройсервис".
Полгода назад мне пришлось писать предисловие к сборнику рассказов бывшего шахтера, а нынче «коксохимика» с родного мне Запсиба Николая Ничика, и его одинокий голос против разобщившего новокузнецких писателей, все подчинившего исключительно коммерческим своим интересам Бориса Рахманова стал для меня, давнего патриота нашей, не однажды мною воспетой «Кузни» горьким укором: разве я сам этого не видел?
С какой-то глубокой-глубокой щемящею болью
Я слышу о том, что из жизни ровесник ушел.
Как будто мы связаны общей судьбой и любовью,
Как будто мы птицы, летящие стаей большой.
И снова, и снова, взмахнув неуклюже крылами,
Товарищ по стае прервал свой недолгий полет...
Я слышал: вновь оплакали Россию
и, сопли растирая по мордам,
пошли толпою квасить от бессилья…
Сочувствую я этим господам.
От их стенаний, от слезы горячей –
слезы почти ребенка! – день, что ночь.
И пусть поплачут. Пусть они поплачут.
Как ни крути, а горю не помочь
Не крести ты меня на дорогу
И рукою во след не маши.
Не молчи отрешенно и строго,
И жалеть обо мне не спеши.
Где туманная даль заклубится
И простынет горячий мой след,
Там судьба, перелетная птица,
Протрубит, сколько зим, сколько лет
Когда застигнет ветер в поле,
Весенний гром оглушит вдруг…
Судьба немыслима без боли
И нет больней душевных мук.
В доме – хлебушек есть, ни один мой выносливый чёбот
нынче каши не просит, поскольку и маслица нет:
значит, смерти моей не дождутся вражины, о чём бы
не вещал из дупла телеящика их меламед,
или как там его… Да какая мне разница! – Худо
жить, кого-то боясь, кроме Господа: не на века
злая сила…
Побудка! Побудка! Побудка! –
казённая дудка орёт.
Ноябрьское серое утро
над красной казармой встаёт.
Обуты, по пояс одеты,
проскакивая этажи,
на плац выбегают кадеты
(а строго по форме – пажи).
Старый дощатый забор доходил мне до самого подбородка. Это был мой родной забор, от него исходила только мне понятная живая теплота. Уткнувшись носом в его шершавую кромку, я разглядывал двор – свой двор, где я провел детство и юность, откуда ушел, как говорил Багрицкий, в мир, открытый настежь бешенству ветров, которые меня основательно поистрепали.